Тимиредис. Летящая против ветра - Надежда Кузьмина

Надежда Кузьмина

Тимиредис

Летящая против ветра

Посвящаю эту книгу тем, без кого она не была бы написана, — тем, кто вдохновлял меня, поддерживал, помогал и стимулировал вопросами «А что дальше?» — моим читателям с Самиздата.

А ещё — моей многострадальной семье, героически терпящей мои регулярные выпадения в астрал с полным отрывом от реальности.

И отдельная благодарность тем, кто помогал вычитывать и редактировать, писал стихи и давал советы: моей замечательной тете Маргарите Суменковой и моим друзьям — Юлии Киселевой, Оксане Савчин, Ольге Фроловой, Софье Ролдугиной. Лететь одной против ветра нелегко… но вместе — совсем другое дело!

На — самом далеком западе,Там, где кончаются земли,Народ мой танцует, танцует,Подхваченный ветром иным.А я в своем теле, как в западне,Неслышимой музыке внемлю,И сердце тоскует-тоскуетПо легким путям неземным.[1]

Глава 1

Все-таки земляника — самая чудесная ягода! Алые сладкие капли прячутся под влажными от непросохшей утренней росы листьями — пока не встанешь на четвереньки, да не раздвинешь траву ладонями — и не найдешь! И много переспевших — солнышко стояло первый день, а в дождь землянику не пособираешь — вмиг промокнешь, да и ягоды в пальцах расползаются. Вот пока неделю моросило, ягоды зрели. И теперь под листьями пряталось много почти бордовых, мягких, которые честно можно было тянуть в рот, а не класть в туесок, привязанный к поясу.

А еще поход за земляникой — занятие на весь день. Убегаешь из дома рано утром, по росе, прихватив с собой краюху от вчерашнего каравая. А возвращаешься уже с закатом.

Ходила я с пятилетнего возраста одна. Не боялась ни леса, ни диких зверей, ни гадюк, что в изобилии ползали тут по болотам. Я не трогала их, а они меня. А вот смотреть мне нравилось. Как-то я весь день просидела, наблюдая, как семейство бобров строит на лесной речке запруду. И напрочь забыла про грибы, за которыми меня послали. За это меня оттаскали за косу и нещадно отходили по голым ногам вымоченными в воде для метлы березовыми прутьями — но память о светлом дне сохранилась до сих пор. Впрочем, как и белые поперечные шрамики на битых загорелых коленках.

Хотя в доме у Сибира с Фариной били меня всегда — я привыкла. Подзатыльники, шлепки, щипки. А если не увернешься — порой и пинки. И работа, работа, работа. Я не помню времени, когда играла на улице, как другие дети. Казалось, я всю жизнь выбираю из овечьей шерсти мусор, пряду, колю лучину, таскаю воду в дом моих благодетелей и в хлев скотине, дою коров. На мне было и мытье полов, и подметание двора, и чистка хлева, и запаривание отрубей, и кормежка десятка поросей, которых мой хозяин, дядька Сибир, муж Фарины, держал во дворе. Так что такой день, как сегодня — с нетронутой зеленой тишиной — был настоящим подарком. Моё счастье, что старшая дочь хозяев — Палаша, девица уж на выданье — землянику обожала. А вот собирать абсолютно не умела, да и панически боялась змей.

Вздохнула: тут весь косогор обобрала — надо на новое место переходить. Если расскажу, как здесь много ягод, может, и завтра в лес отпустят. Дармовое-то варенье на зиму всяко хорошо!

Повернулась так, чтобы солнце оказалось впереди, и пошла, особо не разбирая дороги, — так к опушке точно выберусь. Наша деревня Зеленая Благодень из целых двадцати дворов стояла на границе равнин и лесов у подножия Восточных гор. Так что иди на запад — и выберешься к людям. А повернешь на север — окажешься на морском берегу. Точнее, на утесах, круто обрывающихся к серой, вечно беспокойной глади. Кое-кто у нас пытался ловить рыбу и ставить сети, да только дело это было неверным: на лиги[2] и лиги в обе стороны тянулись острые шершавые скалы с пляшущими бурунами — и сеть порвет, и лодку пропорет. Рассказывали, что далеко на западе есть порт, где и корабли плавают, и рыбаки в море ходят, но деревенские говорили, что это брехня.

Я в корабли верила. Хотя бы потому, что по осени, когда резко менялись течения, к берегу иногда прибивало обломки и выкидывало разные замечательные вещи. С конца лета и до зимы у берега всегда дежурил кто-то из деревенских пацанов — смотрел, не выбросит ли чего море? А вообще, порядок дележа таких находок был строго определен. Первой право выбора имела семья того, кто заприметил трофей. Сколько сами на руках до вершины утеса дотащат — столько и их. Вторым подходил староста Хрунич с четырьмя сыновьями. После них — если что осталось — была очередь моего хозяина, Сибира. Ну и дальше — остальных деревенских, по важности и зажиточности. Особенно ценились металлические крепления и сундуки. А у старосты в парадной горнице висел на стене очень красивый полированный деревянный круг с кучей торчащих ручек. Хрунич звал его «шторвал», а я всё гадала, зачем такая красота нужна. Вот бы подержаться!

Изредка выкидывало утопленников. Часто после того, как прибой протащил тело по скалам, только по длине волос и можно было понять — мужик то или баба. И, что особенно расстраивало деревенских, одежда всегда приходила в негодность. Правда, пояса или сапоги иногда еще годились. Если не сушить на жаре да сразу пропитать маслом, то можно было и хорошую вещь получить. Тела на деревенском кладбище не хоронили — прикапывали неподалеку от берега в лощине, которая так и звалась — Похоронной. Ставили осиновые вешки, чтоб знать, где место уже занято, тем дело и кончалось. Ребятня пугала один другого, что по ночам по лощине бродят привидения. А кто их покой потревожит — душу высосут и в море уволокут!

Я как-то пошла туда ночью — рыжий Зимка и старостин Елька посулили мне, что, если не побоюсь и принесу горсть земли со свежей могилы, они со мной дружить будут. Друзей у меня никогда не было, а очень хотелось. Я и пошла. Вылезла ночью в окошко и, поджимая босые ноги, побрела к лесу. Думаю, меня саму в белой рубахе ниже колен можно было за привидение принять… В лощине никаких призраков я не увидела. Туман был такой, что я споткнулась, упала, перемазала всю рубаху. Могилу нашла на ощупь. Наскребла земли пальцами, сколько смогла. А когда встала, поняла, что не знаю, куда идти. Звезд не видно, вокруг туман, как молоко. Протянешь руку — наткнешься на ствол дерева. Или не наткнешься. И холод дикий. Рубаха в тумане вся промокла, к телу липнет. Испугалась тогда я жутко: думала, тут и замерзну. Где-то рядом с могилой мамы. А потом как помог кто. Вспомнилось, что вешки в изголовье ставят, а сами тела всегда головой на восток кладут. Значит, мне надо ближайший холмик ощупать и повернуться к ногам, на запад. Главное — из лощины выбраться, а там уж туман не такой густой — деревья видно и до опушки недалеко.