До и после моей смерти - Григорий Аграновский

До и после моей смерти

Григорий Аграновский

Посвящается моей жене, Ирине Перлешиной

Дизайн обложки: Ирина Александровна Перелешина

© Григорий Аграновский, 2017

ISBN 978-5-4485-1760-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мальчик, подожди!..

В маленьком городском сквере дети лепили снежную бабу. Трое или четверо – совсем малыши, вроде Гоши, один – на пару лет постарше. Катали из снега шары для туловища и головы.

Три шара. Самый большой – широкая юбка, поменьше – туловище, маленький – голова.

Затем все шары должны были быть погружены на санки, стоявшие тут же, наготове, и отвезены в дальний конец сквера, где стояла странная скульптурная композиция: два мальчика, вырывающие друг у друга гуся.

Старший руководил.

Гоша в одиночку катал самый маленький шар – упорно и сосредоточенно. Мокрый снег налипал охотно. Шар быстро рос и катился все тяжелее…

Услышав удаляющиеся крики и смех товарищей, он обернулся – нагруженные шарами санки удалялись, набирая ход. С визгом и хохотом. Впереди – двое малышей, веселый эскорт – вокруг.

Про Гошу забыли – наверное, им уже хватало шаров и без него.

С трудом подняв свой шар и прижимая его к животу, он побежал за ними, пытаясь докричаться до «главного».

– Мальчик, подожди!

Он бежал изо всех сил, кричал изо всех сил, надеялся, что они услышат, вспомнят, остановятся, возьмут с собой. Но, конечно, с тяжелой ношей в руках не мог догнать веселую стаю.

– Мальчик, подожди!

Они не слышали. Им было весело, им было не до Гоши с его, уже никому не нужным, шаром. Он отставал всё больше.

– Мальчик, подожди-и-и!..

Наконец, Гоша остановился и бессильно опустил руки. Снежный шар тяжело ухнул о землю и развалился на части у его ног, как спелый арбуз.

Он понял, что не догонит их. Уже никогда…

1

Вещество было красиво, как и его название.

Оно не было похоже на камень – это был светящийся в темноте кристаллический порошок, ярко-пурпурного цвета, как тога римских триумфаторов, и тяжелый, как золото.

Николас подумал, что было бы здорово насыпать его в часы вместо песка!

Или просто держать при себе в мешочке и иногда пересыпать с ладони на ладонь, любуясь игрой кристаллов на свету.

Или… он попытался придумать, как еще можно использовать этот красивый порошок, кроме как по прямому назначению, но больше ничего не придумывалось…

А ведь в этой горсти кристаллов заключена главная тайна мира – секрет Вечности!

Все, над чем многие века бились десятки тысяч алхимиков и философов!

Вещество притягивало к себе, словно цепью – Николас был уверен, что это действует магическая сила, скрытая в нем.

Однако, пора!

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от пурпурных кристаллов и принести из дальнего угла лаборатории колбу с заранее приготовленным раствором.

Осторожно, обеими руками, словно мать – грудное дитя из колыбели, он поднял бумагу с порошком, слегка согнул ее с двух сторон так, чтобы весь порошок собрался на сгибе, замер на несколько секунд, в последний раз любуясь результатом труда двадцати лет своей жизни, и медленно, аккуратно высыпал пурпурное вещество в колбу.

Затем стеклянной палочкой тщательно соскоблил и сбросил в колбу прилипшие к бумаге кристаллы.

Взял колбу за горлышко и, тихонько вращая ею, стал раскачивать раствор.

Порошок медленно растворялся без всякой реакции, при этом, раствор оставался таким же бесцветным и прозрачным, каким был.

Растворив все до последнего кристалла, он поставил колбу обратно на стол.

Вот и все.

Теперь предстояло совершить последнее действие – то, ради которого были потрачены предыдущие двадцать с лишним лет жизни.

Которое сделает его жизнь совершенно иной, изменит его самого так, что возврата к себе, прежнему уже не будет.

Решающее действие!

Только сейчас, когда все главное уже было завершено, Николас вдруг почувствовал, что невероятно устал.

Он опустился в кресло, бессильно свесил руки через подлокотники – и затих.

В наступившей тишине стал слышен звук капель воска, падающих со свечи на поднос. Даже днем, когда на улицах Парижа грохочут колеса карет и повозок, кричат торговки и дети, сюда, на глубину почти семи туазов, не проникает ни одного звука.

Сейчас Париж спит и на его улицах так же тихо, как здесь…

Усталость притягивала тело к креслу сильнее, чем земное притяжение – Фламелю пришлось сделать большое усилие, чтобы подняться. «Плохо! – Подумал он. – Неизвестно еще, как подействует раствор на организм в первые минуты, а может, часы. А усталость ослабляет его еще больше. Но делать нечего»…

Он подошел к столу, поднял колбу к глазам и задумался, глядя сквозь прозрачный раствор куда-то, далеко за пределы стен лаборатории – как будто хотел заглянуть в свое будущее.

Затем медленно выпил жидкость, которая оказалась горькой, с металлическим привкусом, и на всякий случай снова вернулся в кресло.

Немного подождал, опасливо прислушиваясь к организму. Ничего не произошло – как будто он выпил стакан воды. Так он просидел довольно долго, но не заметил никаких изменений в своем самочувствии. Постепенно напряженность ожидания стала спадать.

«Обидно – подумал Николас. – Как теперь узнать, подействовал ли эликсир? Может, я допустил какую-то ошибку?» Как бы то ни было, первый опыт нужно признать неудачным, а что делать дальше, он подумает завтра…

Спать! – решил он, поднимаясь с кресла и направляясь к выходу. И вдруг заметил, что больше не чувствует усталости – наоборот, тело было свежим и отдохнувшим, хотя он не спал уже больше суток. Он несколько раз обошел лабораторию, прислушиваясь и пытаясь понять, что там у него внутри происходит. А там теперь явно что-то происходило, причем, во все нарастающем темпе.

Тело постепенно становилось все легче и легче – хотелось взлететь. Николас с досадой посмотрел на потолок, который едва давал возможность ходить, не согнувшись. Лаборатория становилась ему тесной, как клетка – льву.

Он вспомнил, как недавно один изобретатель показывал ему чертежи машины, которая по его расчетам должна была работать непрерывно, вырабатывая энергию сама для себя – кажется, он называл ее «perpetuum mobile». Ему казалось, что сейчас эта машина находится внутри него… Он сам превратился в эту машину!

Николас бросился к выходу, побежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки… Вверх, вверх – только не останавливаться!

Выбежал из дома, по пустым, темным улицам добежал до набережной и быстро-быстро пошел, почти побежал вдоль Сены. Выделяемая внутри него энергия рвалась наружу, казалось, стоит остановиться – и она разорвет его!

«О, Господи!» – простонал он на бегу.

Ему пришлось еще долго бегать по тесным, кривым парижским улицам, натыкаясь на лавки торговцев и стены домов, перепрыгивая через ямы, при этом нисколько не утомляясь.

Наконец, энергия, выделяемая организмом, постепенно начала иссякать. Впервые за всю эту сумасшедшую гонку он смог осмотреться, чтобы понять, где находится.

Домой он вернулся, когда край неба на востоке уже начал светлеть…

Засыпая, Фламель успел подумать, что и теперь еще нельзя с точностью сказать, оказал ли эликсир на него то действие, которое должен был оказать, или это была только мгновенная и разовая реакция организма.

Но теперь он точно узнает это намного раньше, чем через 30 лет…

2

Между «до» и «после» прошло всего два часа…

Старый «ботаник» Вощинский, разумеется, не был похож на судью, зачитывающего смертный приговор, хотя, поставленный им диагноз именно таким приговором и был.

C «отсрочкой» месяцев на шесть, по оценке самого Вадима.

Странно, доктор своим интеллигентным, словно извиняющимся голосом, говорил убийственные для Гоши слова, а Гоша слушал их внимательно, но совершенно спокойно. Не было паники, ужаса, трагического чувства конца жизни и конца света. Будто речь шла не о смертельной болезни, а о каком-нибудь хроническом насморке.

Медленно, малыми дозами, как доводят до близкого человека роковую новость, мозг доводил до Гошиного сознания истинный смысл слов доктора – и сознание постепенно вживалось в него, приспосабливалось к нему, формировало новую реальность существования.

Сознанию требовалось время.

Всего два часа назад он был вполне счастливым человеком! Что изменилось за это время?

Погода.

Пошел мокрый снег. Крупные, тяжелые хлопья липли к лицу и одежде, словно кусочки бумаги – к наэлектризованной расческе в известном физическом опыте. Хотелось пройтись – погода, соответствующая настроению, как известно, лучшая для прогулок. Гоша доехал до центра города и медленно пошел по каким-то улицам.