Украинское движение: краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминанием - А. Царинный

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая вниманию читателей книга не есть ни ученое исследование, ни политический трактат, но лишь беспритязательное изображение так называемого «украинского» общественного движения в том виде, как оно вместилось в сознание одного лица, наблюдавшего движение в течение пятидесяти последних лет. Толчком к написанию книги послужил вызов, помещенный года два тому назад в одной из русских эмигрантских газет, — составить обзор украинского движения, рассчитанный на три-четыре печатных листа. Свой труд автор писал в беженстве, в провинциальной глуши одной из славянских стран, приютившей часть русских эмигрантов, постепенно спасавшихся от ужасов большевистского ада, — писал вдали от умственных центров и библиотек, без необходимых справочных книг. Поэтому возможно, что в изложение вкрались неточности, за которые автор просит снисхождения.

Книга была закончена в ноябре месяце прошлого, 1924 года, вскоре осле того, как в новейшем фазисе украинского движения определенно означились два его лица, или, лучше сказать, две его стороны: в Большевии, в виде УКОПа (украинской коммунистической партии), движение решительно и вплотную примкнуло к программе большевичества; в Польше, в виде украинской народной партии, возглавляемой г-ном Оскилком, оно вступило на путь соглашения и сотрудничества с нынешним польским правительством.

Надо думать, что большевистская беспощадно-насильственная украинизация в Малороссии сделает самую «украинскую идею» столь омерзительной, что вместе с падением большевичества рушится и его украинская пристройка. Вся толща собственнического земельного крестьянства малороссийских губерний стихийно почувствует себя русской, и на том украинское заблуждение в пределах России закончится. Нам случилось читать частное письмо из Полтавы, в котором сообщали, что там большой спрос на опытных учителей русского языка, так как более состоятельные крестьяне желают обучать своих детей непременно русскому языку со старым правописанием и хорошо оплачивают труд учителей. Таков ответ полтавских по-большевистски «куркулей» или «кулаков» на принудительную украинскую школу, введенную большевиками.

В Польше украинствующим элементам открываются более благоприятные виды. Самая сердцевина, ядро, сущность украинских вожделений, формулированных поляками еще во время польских разделов, заключается в том, чтобы русские в Малой, Черной и Червонной Руси перестали чувствовать себя русскими, а в языке чтобы вернулись назад, к первой половине XVII века, до начала восстания Богдана Хмельницкого, и стали говорить и писать на том польско-русском жаргоне, наиболее ярким образцом которого являются проповеди киевского монаха Оксенича-Старушича. Этим вожделениям, как вытекающим из польских источников, не может не сочувствовать нынешнее польское правительство. Оно справедливо видит в них наилучший способ постепенно и незаметно перевести русское население пограничья от России, по-старому — «украины», по-новому — «кресов», от реки Припяти до реки Черемоши, с пользования русским языком на пользование языком польским. Поэтому оно готово всячески покровительствовать распространению украинского языка австро-галицийской фабрикации, но в особенности с одной в нем поправкой: с принятием для этого языка латинского алфавита. Нынешний польский министр просвещения, г-н Станислав Грабский, по слухам, усиленно хлопочет об издании напечатанных латинским алфавитом учебников украинских предметов для начальной и средней правительственных школ «на кресах» (по-старому: «на украине»), каковые предполагается организовать с преподаванием на двух языках: украинском и польском. Сами «украинцы», как, например, сенатор Черкавский, начинают понимать, что это означает попросту постепенную полонизацию. На это им можно сказать: вы ведь сами, господа украинцы, стремились к такому исходу, порывая с русским языком и формируя «мову» с помощью польского словаря; вы хотели быть более поляками, чем русскими, — ну так и полезайте в польский кузов. Такое положение метко выражается малорусской поговоркой: «Бачылы очи, що куповалы, ижте, хоч повылазьте». С педагогической точки зрения мероприятия г-на Станислава Грабского заслуживают полного одобрения, так как с введением в украинские учебники латинского алфавита детям придется изучать одну азбуку вместо двух, что, разумеется, значительно облегчит детский труд. Подобную же школьную политику предположено проводить и в белорусских воеводствах Польши mutatis mutandis, то есть белорусской «мовой» в учебниках вместо украинской.

Тот путь для претворения в приграничье русской народности в ополяченную, какого намерен держаться г-н Станислав Грабский, намечался уже в первой половине XVII века и был бы пройден, если бы его не прервало достопамятное восстание Богдана Хмельницкого. Тогда уже приспособили латинской алфавит к западнорусскому языку и, например, разного рода русские грамоты и акты переписывали в земские и городские книги латинскими буквами. Политику тесной связи Православной Церкви с польским государством, какой держится в настоящее время митрополит Дионисий Валединский, проводил тогда митрополит Петр Могила. Он пользовался польским языком для поднятия уровня православной образованности. Сам он написал по-польски Литое (камень) в защиту православия. Под его покровительством киево-печерский монах Афанасий Кальнофойский изложил на польском языке «Teraturgima» — книгу о чудесах киево-печерских угодников Божиих, а будущий митрополит Сильвестр Коссов — «Żywotyświętych» — жития святых. Православный шляхтич Иоаким Ерлич, скрывавшийся в Киево-Печерской лавре от расправы взбунтованной выступлением Богдана Хмельницкого кровожадной черни, по-польски излагал свою «Летопись» и вписал в нее латинскими буквами интереснейшие русские стихотворения по поводу тогдашних событий.

Если такой порядок вещей в областях культурной и церковной будет водворяться умно, мягко и постепенно, то население легко свыкнется с ним, как начало уже свыкаться в первой половине XVII века, и претворение русской народности в родственную польскую пройдет безболезненно. Первоначальной причиной восстания Богдана Хмельницкого был отнюдь не вопрос народности, а вызвали его экономические и сословные несправедливости, и только позднее, в разгар борьбы, казацкий гетман выдвинул на первый план национально-русские лозунги: «Чтобы имя русское не изгладилось в Малой России! Чтобы на русской земле не было ни жида, ни ляха, ни унии!» Служба ряда возрастов в польской армии, где введено усиленное обучение польскому языку, также будет оказывать непрерывное и огромное влияние на утрату русским населением приграничья его прежних местных наречий, или мов. Польские солдатские песни неизбежно будут заноситься возвращающимися со службы «жолнерами» в деревни по берегам какой-нибудь реки Стыри или верховьев реки Припяти и усваиваться местной молодежью как последний крик моды. Создастся вкус к польскому языку.

Что могло бы прервать такой процесс в будущем? Только возрождение национальной, русской России и притязание ее на отданные Польше большевиками по Рижскому договору 1920 года малорусские и белорусские поселения. Сейчас России нет. Есть ее труп, над которым издеваются озверевшие безумцы. Открытым стоит вопрос: что наступит скорее — воскресение ли национальной, русской России или претворение приграничного малорусского и белорусского населения в ополяченное? Возможно, что второй процесс опередит первый. Но даже если бы раньше возродилась та настоящая Россия, то мы полагаем, что она признала бы для себя выгодным открыто и чистосердечно примириться с восточными границами Польши, утвержденными для нее великими державами 14 марта 1923 года, и не захотела бы их нарушать. Помимо того что всякое нарушение границ вызвало бы со стороны Польши вооруженный отпор и привело бы к отвратительной братоубийственной войне, которая омрачила бы светлую и ясную зарю воскресающей к жизни великой страны, самое существование Польши в нынешнем ее виде выгодно для будущей России по следующим основаниям: во-первых, она совершенно освобождается таким образом от проклятого «польского вопроса», из-за которого пролилось столько живой крови и столько было сломано копий русскими и польскими публицистами, начиная хотя бы с М. Н. Каткова[1] и В. Спасовича[2]и кончая П. А. Кулаковским[3] и Р. Дмовским[4], чтобы не перечислять десятков имен; во-вторых, она оставляет вне себя такие скопления иудеев, как Вильно, Белосток и прочие города и местечки отошедшей к Польше западнорусской полосы, что весьма важно будет при неизбежно предстоящих иудейско-русских расчетах за правительственную деятельность в России — в большевистскую эпоху — Бронштейнов, Апфельбаумов, Розенфельдов, Нахамкесов, Бриллиантов, Финкельштейнов, Гольдфарбов, Вайнштейнов и тысяч иных «товарищей»-иудеев; в-третьих, она не будет непосредственно граничить с Германией, а это развяжет ей руки для деятельности в области Черного, по-старому Русского, моря и в Азии, куда всегда был направлен компас ее истории, начиная не только с Ермака Тимофеевича, подарившего Грозного царя Сибирью, но еще с вещего Олега, предпринимавшего походы на юг, на Константинополь, и в то же время на восток, в сторону Азии, против хазар.