Женушка - Уильям Марч

Уильям МАРЧ

ЖЕНУШКА

Перевел Самуил ЧЕРФАС

William MARCH. The Little Wife

Джо Хинкли выбрал место на теневой стороне вагона, старательно пристроил дорожную сумку и черный тяжелый чемодан с каталогами. Страшная жара для начала июня! Снаружи над шлаковой насыпью и провалившейся между рыжих берегов мутной речкой плясало слепящее марево. «Если в июне такое пекло, чего же ждать от августа?» — подумал Джо. Он взглянул на часы: два двадцать восемь — поезд должен был уже пять минут как тронуться. Знать бы, что поезд на два двадцать три задержится, так успел бы еще упаковать ящик с образцами и захватить с собой на станцию, но кто же мог знать?

Получив телеграмму от миссис Томпкинс, он страшно спешил, еле успел уложить сумку и расплатиться с гостиницей. Джо ослабил пояс и утер шею мятым носовым платком. «Ничего с образцами не случится, — подумал он. — Кто‑нибудь в гостинице вышлет их срочной оказией, или сам заберу на обратном пути».

Он заметил, что край чемодана с каталогами вылезает из‑под сидения и ногой затолкнул его поглубже — видавший виды черный чемодан, добротно сработанный для постоянных разъездов, с медными набойками по углам. Одну из ручек ремонтировали, и теперь она выделялась новой кожей. Спереди когда‑то золотыми тиснеными буквами красовалось название фирмы: «Бойкен энд Розен, оптовая продажа комплектующего оборудования», но позолота давно стерлась.

Телеграмма ошеломила Джо. Она обрушилась на него, как гром среди ясного неба. Он не мог отделаться от мысли, что это просто чья‑то злая шутка, и почувствовал себя совершенно потерянным: так трудно было поверить, что Бесси при смерти. Он долго сидел и рассматривал свои ногти. Потом вдруг вспомнил о назначенной на четыре встрече с клиентом и вскочил со смутным намерением позвонить ему или послать записку, чтобы извиниться. Тут только до него дошло, что поезд уже тронулся. «Я напишу ему из Мобиля, — сказал Джо про себя, — он, конечно, поймет, если я объясню, что случилось. Он не обидится, когда узнает, что у меня такое несчастье». Джо тяжело сел и снова принялся изучать свои руки.

Две девчушки перед ним высунулись из вагона и махали своим провожатым. Их глаза сияли, щечки зарумянились, они безудержно хохотали в предвкушении радостей начавшегося путешествия.

С другой стороны прохода сидела худая крестьянка с налитыми кровью глазами навыкате. Шею ей раздувал зоб. В руках она держала сомлевший от жары букет, а рядом стояли соломенный баул и несколько громоздких бумажных свертков. Она упорно смотрела в окно, будто опасаясь, что кто‑то поймает ее взгляд и втянет в беседу.

В вагоне было невыносимо душно. Слабосильный электрический вентилятор у входа жужжал, сонно замирая, и едва перемешивал застоявшийся воздух.

Джо достал из кармана тещину телеграмму и перечитал: «Д. Хинкли, гостиница «Америка», Монтгомери, Алабама. Возвращайся немедленно, доктор сказал Бесси не доживет до вечера. Родился мальчик. Мама». Руки Джо судорожно сжались и обмякли. Это свалилось на него так внезапно. Это не укладывалось в голове, даже теперь. Сегодня он пригласил клиента на обед, они смеялись, болтали, смешили друг друга анекдотами. Потом в два он вернулся в гостиницу, чтобы отдохнуть. Портье пошарил рукой в ящике, протянул ему ключ и телеграмму и сказал, что ее принесли два часа назад. Джо перечитал ее дважды и взглянул на адрес: телеграмма действительно ему. Он ничего не понимал: у Бесси все обстояло как нельзя лучше — никаких осложнений, ребенок должен был появиться через месяц. Маршрут он составил так, чтобы к началу родов быть рядом с ней. Они обдумали и предусмотрели каждую мелочь, а теперь все рушилось. Он подумал: «Я болтал и развлекался с клиентом, а телеграмма все время ждала». От этой мысли ему сделалось не по себе. Он стоял, тупо повторяя: «Я рассказывал сальные анекдоты, а телеграмма все это время ждала». В оцепенении и страшной усталости Джо откинул голову на алый плюш сидения. Подпись «Мама» сперва озадачила его. Он никак не мог уразуметь, каким образом она очутилась там, рядом с Бесси. Потом он сообразил, что телеграмму прислала мать Бесси. О матери Бесси он никогда не думал иначе, как о миссис Томпкинс.

Когда он женился на Бесси, теща поселилась с ними — так это и предполагали с самого начала. Он ничуть не был против и испытывал к старушке своего рода безразличную симпатию. Для Бесси тоже было лучше иметь кого‑то рядом, когда он находился в разъездах. Работа не позволяла ему наведываться домой чаще двух раз в месяц, да и эти визиты требовали немалой изворотливости, но всеми правдами и неправдами он не упустил до сих пор ни одной возможности. Что бы ни случилось, огорчить свою Бесси он не мог. Год после свадьбы был самым счастливым в его жизни. И Бесси тоже была счастлива. Внезапно он представил ее в постели с белым от страдания лицом, и сердце его панически дрогнуло. Утешая себя, он прошептал: «Врачи ведь тоже могут ошибаться. Она поправится. Миссис Томпкинс просто струсила от волнения. Все будет хорошо!»

Седой старик спереди открыл сумку и достал соломенную дорожную шляпу. Он держал ее в одной руке, а другой никак не мог застегнуть сумку. Его жена взяла сумку, сразу застегнула, отобрала у старика шляпу и положила себе на колени, ни разу не оторвавшись от журнала, даже когда застегивала сумку.

По проходу шел проводник–негр. Он нес телеграмму. Дойдя до середины вагона, он остановился и выкрикнул: «Телеграмма для мистера Хинкли!» Он повторил имя три раза, прежде чем Джо откликнулся. Проводник объяснил, что телеграмму принес рассыльный из гостиницы, когда поезд уже трогался. Джо дал ему четвертак и вернулся на место.

Крестьянка на мгновение оторвала от окна глаза и снова отвернулась. Девчонки хихикали и шептались, дерзко поглядывая на Джо, а старик, основательно утвердив на голове шляпу, достал из ящика сигару и ушел в купе для курящих.

К горлу Джо подкатил ком; он заметил, что у него трясутся руки. Ему захотелось положить голову на подоконник, но он боялся, что люди подумают, будто ему дурно и заговорят с ним. Он положил нераспечатанную телеграмму на соседнее кресло и долго смотрел на нее. Потом очень медленно перечитал первую телеграмму. «Да, это, конечно, от миссис Томпкинс, — подумал он, — она обещала телеграфировать снова, если…» Тогда ему подумалось: «А может быть, эта телеграмма совсем не от миссис Томпкинс, может быть она от кого‑то еще; может быть, она от «Бойкен энд Розен» об аннулировании контракта в Меридиане? Вот она от кого: она от компании, а совсем не от миссис Томпкинс. Он быстро обернулся и увидел, что девчушки наблюдают за ним и, перешептываясь, прыскают в ладошки.

Он поднялся, ощутив слабость и легкую тошноту. Всё еще держа в руке нераспечатанную телеграмму, он прошел через несколько вагонов и очутился в заднем тамбуре. Ему вдруг захотелось соскочить с хвоста поезда и броситься в лес, но на площадке возился с красным фонарем проводник, и Джо подумал, что такой поступок покажется ему странным. Когда проводник, подняв глаза, увидел лицо Джо, он отставил фонарь в сторону и спросил: «Мистер, вам плохо?» — «Ничего, — ответил Джо, — просто немного жарко». Наконец проводник закончил свою работу и ушел. Джо обрадовался: ему хотелось остаться одному, чтобы рядом не было ни души.

Ритмично стучали рельсы, уносилась вдаль поникшая степь. Девочка–негритянка… в латаном розовом платьице… бежит к пути… машет ручонкой. Хромой крестьянин… пашет некорчеванное поле… остановил мула… смотрит на проходящий поезд. Стучали, грохотали рельсы, и поезд мчался по шлаковой насыпи. «Куда мы так несемся, — думал Джо, — времени нам не занимать». Его тошнило. В полированном металле вагона он уловил свое искаженное лицо, бледное и жуткое и подумал: «Неудивительно, что проводник спросил о моем самочувствии». Потом еще: «Разве я так страшно выгляжу, что это заметно посторонним?» Эта мысль его обеспокоила. Он не хотел, чтобы люди обращали на него внимание и выражали сочувствие. Все равно никто из них не сможет сказать ничего путного.

Он вертел в руках телеграмму и навязчиво повторял: «Мне надо ее распечатать, надо распечатать и прочесть». Вслух он сказал: «Это неправда, этого не может быть». Он повторил эту фразу много раз и закончил: «Это от компании об аннулировании контракта в Меридиане, а совсем не от миссис Томпкинс». Он разорвал запечатанную телеграмму на мелкие кусочки и выбросил их из поезда. Желтые обрывки мелькали и кружились на ветру, медленно опускаясь на горячую гарь насыпи. Он подумал: «Они танцуют в воздухе и садятся, совсем как облачко легких бабочек».

Ему сразу же стало лучше. Он откинулся назад, заглатывая полными легкими сельский воздух. «Всё в порядке, — сказал он. — Я еду домой навестить мою женушку, и всё обстоит благополучно». Он засмеялся счастливым смехом и почувствовал себя, как человек, только что избежавший непоправимой катастрофы. Когда на пути уже нельзя было разглядеть обрывков телеграммы, он вернулся на свое место, что‑то напевая. Ему стало до странного легко и весело.