Во имя Жизни (СИ) - Дарья Кузнецова

Дарья Кузнецова

Во имя Жизни

Иван Зуев

Никогда не любил дорогие роскошные отели, соперничающие друг с другом помпезностью и количеством звёзд. В таких местах меня всё время тянет воспользоваться ходами для персонала, а при встрече с их постояльцами я чувствую себя форменным оборванцем. Ну, не сочетается моя профессия с кричащей роскошью этих мест, что поделать! Вернее, сочетается, но примерно как быт древних гладиаторов с жизнью Императора Рима: кесарь мог надменно наблюдать с трибуны за кровавым представлением, но вонючий окровавленный воин среди мрамора и позолоты его покоев был категорически неуместен.

По этой причине я не любил, когда бои проводились в подобных местах. Владельцев отелей можно понять: солидный приток капитала от посетителей и ставок, неплохая реклама, и всё это совершенно легально под соусом благотворительности и покровительства спорта. Можно было понять и некоторых бойцов, желавших на халяву приобщиться к жизни сливок общества. Но понимать — не значит разделять убеждения. Поначалу приходилось терпеть, а теперь я с некоторым удивлением обнаружил себя на том витке профессиональной карьеры, когда моё мнение имело решающий вес. И некоторые вещи в жизни действительно стали проще.

Эта гостиница полностью отвечала моим вкусам: наконец-то Ирвин, мой агент, окончательно смирился с моими привычками и странностями и оставил свои воспитательные потуги. Чисто, уютно, ненавязчиво и без претензий. Дружелюбный живой персонал, а не вышколенные невидимки, и вид из окна на небольшой уютный скверик. А ещё на крыше имелась симпатичная скрытая от посторонних глаз терраса, где можно было размяться в гордом одиночестве: других желающих подышать свежим воздухом постояльцев в пять утра не нашлось.

Сейчас я стоял в ванной перед зеркалом и сколупывал с физиономии ошмётки пластыря, оценивая степень повреждений собственного фасада. Что россыпи гематом по всему телу превратились в едва заметные чуть желтоватые пятна, я отметил ещё утром, а вот рассечённую бровь проинспектировал только сейчас. И в очередной раз с удовлетворением отметил: доктор Гольдштейн свою работу знает.

— Доброе утро, сладкий, — мою талию обвила изящная женская рука, локоть занавесил, приятно лаская кожу, водопад блестящих медных локонов, а из-за плеча выглянула немного заспанная, но даже в таком виде очень красивая мордашка.

— Доброе, — улыбнулся я ей в отражение. — Я заказал завтрак; не знал, что ты любишь, поэтому взял всего понемногу.

— На завтрак я бы предпочла тебя, — мурлыкнула она, прижимаясь ко мне всем телом.

— Малыш, ну я же весь грязный, противно же, — хмыкнул я, разворачиваясь и, в противоречие собственным словам, с удовольствием заключая красавицу в объятья.

— Ты не грязный, ты потный; это очень возбуждает, — с соблазнительной улыбкой сообщила она.

Я не стал отказываться от приятного продолжения хорошего утра, и в результате мы вышли из ванной несколько позже, чем планировалось изначально. Но причин для спешки не было, а завтрак подали в самоподогревающейся посуде. И это было здорово, потому что хлебать холодный кофе — сомнительное удовольствие.

За завтраком разговаривали о чём-то бессмысленном. В основном, правда, рассказывала женщина, а я не столько слушал, сколько любовался: она была удивительно хороша. Выразительные глаза красивого синего цвета, открытое лицо совершенных черт, пухлые немного капризные губы, — сейчас, зацелованные, они ярко алели на фоне светлой почти фарфоровой безукоризненно ровной кожи. А уж оторвать взгляд от изящных изгибов великолепного стройного тела было тем более невозможно.

Удивительно красивая женщина, да. Вспомнить бы ещё, как её зовут!

Выбор красавицей блюд за завтраком заставил задуматься, не то жизнь свела меня с вегетарианткой-сыроедом, не то с цветочной феей, не то с не вполне вменяемым диетиком. Или, может, она просто меня стеснялась? Женщины порой ведут себя очень странно; сколько с ними общаюсь, не перестаю удивляться безграничности фантазии.

Моя собеседница немного поклевала фрукты, запила это соком и тем ограничилась. Мысль о вегетарианстве я, правда, вскоре отбросил: слишком снисходительно она отнеслась к употреблению мной мясных продуктов.

Завтрак был рассчитан на двоих, но я не расстроился отсутствию подмоги и вполне справился с ним самостоятельно. Понятия «лишние калории» мой организм не признаёт, и следить за питанием просто бессмысленно. Он, наверное, и гвозди бы переваривал, если бы они давали нужную энергию.

Я уже перешёл к кофе, когда вдруг дала о себе знать болталка. Изобразив для собеседницы извиняющуюся улыбку, я отвлёкся на вызов. Опознав абонента, не поверил своим глазам, но ответил.

— Кнопка?! — потрясённо уточнил я, разглядывая возникшую передо мной мордашку.

— Привет, Барсик, — рассмеялась она, отвечая мне любопытным взглядом.

Кнопка, — то есть, конечно, Екатерина Азарова, — была младшей сестрой моего друга детства, Кирилла, носившего прозвище Кортик. С Киром и ещё несколькими ребятами мы вместе в детстве увлекались боевыми искусствами, историей… да много чем увлекались. Младшую сестрёнку, которую было не с кем оставить, и с которой у Кортика было четыре года разницы, он всегда таскал с собой. Она была у нас «своим парнем» и «сыном полка», и считалась «редким исключением» — нормальной девчонкой. Вторым исключением была моя Варька, но у неё были свои друзья-приятели, и с нами она общалась не так часто.

В секцию, определившую мою дальнейшую судьбу, в девять лет меня затащил именно Кир. Да и Барсиком, собственно, звали белого голубоглазого кота Азаровых, а это детское прозвище ко мне прилипло с лёгкой руки Кати, за внешнее сходство с домашним любимцем.

А потом мы подросли и потерялись; отца семейства Азаровых, Геннадия Сергеевича, талантливого ботаника-селекционера, пригласили работать куда-то на другой конец Федерации, и вся семья переехала вместе с ним. С нашей последней встречи прошло лет пятнадцать, но Кнопку я всё равно узнал без труда, она почти не изменилась. Те же задорные короткие рыжие хвостики, те же веснушки, тот же курносый нос и лукавые серые глаза.

— Какими судьбами? — растерянно уточнил я, радостно улыбаясь.

— Случайно получилось, — уклончиво ответила она. — Видела твой вчерашний бой, это было клёво! Тебя можно поздравить, чемпион?

— Ну, можно попробовать, — хмыкнул я. — Тренер, правда, утверждает, что меня хвалить и поздравлять нельзя, потому что я разбалуюсь, — на всякий случай предупредил я, чувствуя, что радостная улыбка пытается вылезти за пределы лица. — Рад тебя видеть; ты почти не изменилась.