Обыкновенное порно - Щепак Карлович

Щепак Владимир Карлович

Обыкновенное порно

Поезд мерно играет стыками рельс. Терпкая смесь запахов близкого тамбура, горелого угля из приоткрывшейся дверцы титана с чаем, ползущего сигаретного дымка из соседнего купе игроков в вист. Романтика железной дороги. Стремление в никуда расслабленных тел на боковых лежанках купе. Ленно и сонно в замерзшем во времени воздухе. Кажется все застыло вместе с железной кишкой на рельсах, а то что проносится за окном всего лишь бесконечный фильм о березовом лесе. И этот стук на стыках пропитал сознание, слился с телом, вжился в мозг как наваждение, единственной мыслью: «Бросила всех! Бросила всех! Бросила…» Отстукивает, отсчитывает мысль, отставая от ритма и захлебываясь в жалости к себе.

Она не спит, она смотрит в окно на бесконечное дорожное кино, подперев рукой щеку, застыв, замерзнув вместе с сонным воздухом купе. Она далеко, она еще дома, но уже оторвавшись, вырвавшись из липких, тягучих неизбежным бессилием лап судьбы. Сбежала. Вот так, просто, рванула из сундука два лучших платья, туфли и ушла оставив все в прошлом. Один раз. Ушла навсегда, без сожаления и жалости к родным. От матери, издерганной трудной жизнью, от отчима, все устремления которого направлены на дно стакана, от брата-идиота, зачатого после какой-то лихой вечеринки… От одноклассников, сладострастно выискивающих повода злобно потешиться.

Может быть учительница примет ее? Анка постарается, будет послушной девочкой, даже назовет ее мамой. Пусть только примет. Она и была ей мамой. Маленьким язычком, про себя Анка проговаривала на уроках «Мама, мама», глядя преданно и с обожанием в глаза учительнице. Наблюдала за плавными перемещениями изящной женщины по классу, не слушала урока, а смотрела на легкий, подвижный рот. Учительница говорила и говорила словно актриса в домашнем театре. Подойдет к перекошенной, облупленной батарее прилепленной под окном, положит руки на обжигающие ребра и запоет. Она пела стихи, не декламировала, просто пела и у каждой строчки была своя мелодия. Никогда не ругала за не вызубренный урок, а лишь скажет, с улыбкой скользнувшей в зрачках, виновнику: « А, я знаю, какую роль тебе дать, ты будешь Наполеоном» И провинившийся в этот же вечер перечитывал, смаковал каждую букву из «Война и Мир».

Театром заболела вся деревня. Подумать только – театр, как в Ленинграде! И все это, она – учительница русского языка. Ворвалась в тихую муть деревенской жизни яростным потоком майского дождя, пронзительным запахом розового масла от волос и ярким весенним платьем. Эльф с певучей думбарой, пришедший в мир гоблинов.

Бродили слухи противным шепотком беззубых старух, что: «выгнали училку с театру, за неприличное поведение», «Снюхалась с французом – совсем стыд потеряла», «Не любит начальство, тех, кто с иностранцами шашни-машни», «И прогнали ее с Ленинграду», «Да, посмотри, страм свой кажит, в короткой юпчёнке» Скажут и подожмут морщинистые губы, когда учительница проходит близко.

Но театр пришел в деревню, закрутил всех в азарте подготовки к спектаклю. Декорации из подручного материала, софиты – из тракторных фар, сельповский обшарпанный клуб со скрипучими полами, пропахший пересохшей плесенью. Артисты за холщовым, дырявым экраном, полон зрительный зал на лавках, и гул голосов перед началом спектакля. Председатель совхоза с женой, и тайной надеждой еще раз взглянуть на городские ножки. Пьер Безухов, ваш выход!

Анка помнила все, что связанно с коротким мигом счастья. Немного весны, лета, осени и начала зимы. Бережно, любовно как гербарий собранный в стране чудес, пересматривала, перебирала в памяти, придумывала новые подробности.

Тогда она сказала, внезапно прервав на полуслове урок…

– Анна! Из тебя прекрасно выйдет Наташа Ростова.

И посмотрела так, так, так… Нет слов, лишь горячая вспышка на щеках. Удовольствие в дикой смеси со стыдом перед завистливыми одноклассницами. Затравленно взглянула на мальчишек, которые загоготали. На перемене проходу не будет.

– А шо, это у вас там, Натали, груди-с? – воскликнет рыжий с конопушками до ушей, бесцеремонно и грубо, под всеобщий хохот, схватит за грудь только начинающую наливаться женской силой.

– Пошел вон, дурак!

Обида пожнет свои щедрые плоды, издевательски свистнет над ухом громким посвистом рыжего, схватит сердце и будет тянуть его из груди ноющей болью, щекотать нос и глаза пытаясь вырвать слезы, и добьется таки своего. Да. Анка, переросла, созрела раньше своих школьных подруг, расцвела себе на беду. Злобный рок преследует ее жадными, с недобрым блеском в глазах, взглядами старшеклассников и совхозных парней, щипками и тычками незрелых дебилов, одноклассников, душной завистью школьниц. Злобный рок преследует по улице, когда на встречу идут жена с мужем. И два взгляда: Один с оценивающей ухмылочкой, другой – пулеметной очередью.

Рассказать матери? Прижаться к ней всем телом с ревом, поведать о своих новых ощущениях, о неожиданной взрослости, что навалилась на нее вдруг выделив ее из сверстников, превратив в марсианскую принцессу? Нет! Никогда. Мать не только не поймет, еще устроит трепку «здоровой кобыле, на которой пора пахать» Только к учительнице, только она сможет понять и успокоить, показав мир под другим углом.

– Не плачь, моя девочка, – учительница потрепала Анкины волосы, неожиданно мягкой и ласковой, рукой. – сейчас ты уже выросла, очень рано, но что поделаешь – природа. Радуйся тому что в тебе проснулось, не старайся это убить и вытравить. Прислушайся, проникнись, ты – женщина! Не ребенок, а взрослая женщина. Сейчас на тебя все смотрят вожделенно, потому что ты юна. Юность привлекательна, и увы скоротечна. Пользуйся. Пройдет каких ни будь 20 лет и взглядов, полных желания, поубавится – поверь.

И все стало совсем другим, все перевернулось. Так просто. Несколько слов и ты посвящена в тайну, собственного превосходства и уникальности. Анке протянула свою мягкую, теплую руку, волшебница из страны грёз, и мир вдруг превратился в театр, опустился чуть ниже сцены и затаил дыхание сотней тысяч зрителей, сейчас выйдет принцесса, тихим голосом скажет: «Я проснулась?»

– Мама, мама! А мне, сегодня, роль дали!

–Что из этого? – почти злобно ответила мать. – Не денег же дали.

Анка поджала губы и замолчала. Сколько раз клялась не посвящать в свои дела никого.

– Анюта! Ну, рассказывай, что сегодня в школе?

Пьяно и добродушно встречает Анку отчим, сам же норовит ущипнуть за грудь. Увернулась, шикнула на него: «Ничего!» Быстро убежала в свою комнату. Но уже без всякой обиды. «Меня хотят все, даже отчим.»

У нее есть роль! Ей дали роль, заодно помогли сделать открытие наполнившее тело истомой, ожиданием чего-то особенного и волшебного. «Я, женщина.»

Походка. Сначала нужно изменить походку. Как там ходили в девятнадцатом веке? Плавно повести рукой как в танце. Менуэт. Шаг, поворот, рука вперед без угловатых движений, протянуть руку кавалеру. Вот так, вот так. Голову склонить и взглянуть из под ресниц с тонкой улыбой. Вот так, вот так. Радость движения полного достоинства. «Ты, артистка. Ты должна играть не только на сцене, но и в жизни. Вот так, вот так»

Томительное ожидание каждой репетиции. Только там, Анка проживает свою жизнь свободную от скованности и сдерживания порывов. Там она такая, какой видит себя в своих снах, она такая которой обязательно будет. Не нужно прятать улыбку, не нужно молчать подавляя в себе желание быть лучшей. И учительница, которая поймет, одобрит порывы, и бурю страстей рвущихся на волю. А потом пройтись по деревне от школы домой в желтом коротеньком платье, что сшила сама из шелковой занавески, посмотреть из под опущенных ресниц на реакцию бабушек на лавочке под вишней. «Шалава», «А мать такая уважаемая доярка». Услышать сказанное в спину и не обидеться, просто пожалеть старух, так никогда в жизни, не познавших счастья – быть настоящей женщиной.

Усмехнуться, когда трое местных пьяниц на ступеньках клуба ведущих задушевную беседу о количестве урожая в закромах Родины, вдруг смолкнут и в напряженном молчании проводят взглядом ее, легкую, воздушную и недоступную. На переменке посмотреть рыжему в глаза по особенному, после очередной грубой выходки, и увидеть как его веснушки вдруг расплываются краской на все лицо. Купаться в бане и ощущать спиной, что ее брат подглядывает в маленькое окошко. Не стесняться как раньше, а играть, играть роль ничего неподозревающей Артемиды. Делать красивые движения. Налить кипяток в тазик, взять березовый веник и хлестать себя доводя до экстаза от осознания своего превосходства над затаившим дыхание вуайером. Она красива и недоступна. И ночью слышать как брат сопит и возится в кровати.

А потом наступила зима. Наступила на горло душным спазмом, рыданиями в подушку. Ничего не стало, как будто художник от злобы и отчаяния выплеснул на свой холст ведро черной краски. За учительницей приехал жених, вовсе не француз, а учитель французского языка. Анка хорошо помнит этот последний день. Непоправимое. Высокий, чуть сутулый мужчина вошел быстрой походкой в класс во время урока принеся на своей одежде морозный воздух и беду. Оборвалась струна у скрипки последним аккордом на самой высокой ноте: «Все. Теперь все. Мы пропали»