Запретный город. Избранные стихотворения - Андрей Козырев

Запретный город

Избранные стихотворения

Андрей Козырев

© Андрей Козырев, 2017

ISBN 978-5-4485-3922-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Запретный город

Дмитрию Мельникову

В запретном городе моём,В оазисе моём —Аллеи, пальмы, водоём,Просторный белый дом.

Туда вовеки не войдутНи страх, ни суета.Там жизнь и суд, любовь и трудЦветут в тени Креста.

Там тысячью горящих уст —Лиловых, огневых —Сиреневый глаголет кустО мёртвых и живых.

Там полдень тих, там зной высок,Там всё Господь хранит —И прах, и пепел, и песок,И мрамор, и гранит.

Там миллионы лет закатГорит во весь свой пыл,Там голубь осеняет садШестёркой вещих крыл.

Дрожит в тени семи ветвейГорящая вода,И в дом без окон и дверейВхожу я без труда.

Былых истлевших дней золаЕдва шуршит во мне,И вырастают два крылаВ груди и на спине.

Там, в одиночестве моём,Заполненном людьми,Звучат сияющим ручьёмСлова моей любви.

Там огненно крылат закат,Оттуда нет пути назад…Но где они, не знает взгляд,Ищу их вновь и вновь —Запретный дом, запретный сад,Запретную любовь.

Вишнёвый сад

Воробьиная ода

Воробей, ты – великая птица…

Юнна Мориц

Неужели тебя мы забыли?Для меня ты всегда всех живей —Спутник детства, брат неба и пыли,Друг игрищ и забав, воробей!

Ты щебечешь о небе, играя,Неказистый комок высоты, —Сверху – небо, внизу – пыль земная,Между ними – лишь ветка да ты!

Как ты прыгаешь вдоль по РоссииНа тонюсеньких веточках ног —Серой пыли, особой стихии,Еретик, демиург и пророк.

В оптимизме своем воробейском,Непонятном горам и лесам,Научился ты в щебете детскомЗапрокидывать клюв к небесам.

Воробьиною кровью живее,От мороза дрожа, словно дым,Я, как ты, ворожу, воробею,Не робею пред небом твоим.

И зимой, воробьясь вдохновенно,Не заботясь, как жил и умру,Я, как ты, воробьинка вселенной,Замерзая, дрожу на ветру…

Но, пока ты живёшь, чудо-птица,На глухих пустырях бытияВоробьится, двоится, троитсяВоробейная правда твоя!

Чудак

Вспоминая Адия Кутилова…

Во мне живёт один чудак,Его судьба – и смех и грех,Хоть не понять его никак —Он понимает всё и всех.

Смуглее кожи смех его,И волосы лохматей снов.Он создал всё из ничего —И жизнь, и слёзы, и любовь!

Из туч и птиц – его костюм,А шляпа – спелая луна.Он – богосмех, он – смехошум,Он – стихонеба глубина!

Чудак чудес, в очках и без,В пальто из птиц, в венке из пчёл,Он вырос ливнем из небес,Сквозь небо до земли дошёл!

Он благороден, как ишак.С поклажей грешных дел моихОн шествует, и что ни шаг —И стих, и грех, и грех, и стих!

Он стоязык, как сладкий сон,Как обморок стиха без дна.Смеётся лишь по-русски он,А плачет – на наречье сна.

Пророк вселенской чепухи,Поэт прекрасного вранья,Он пишет все мои стихи,А после – их читаю я!

Он – человек, он – челомиг,Он пишет строчки наших книг,Он в голове живёт моейИ делает меня сильней!

Не только о пиджаке

Кто я такой? – Поэт. Брехун. Чудак.Меня таким придумали – не вы ли?Ромашками давно зарос пиджак.И валенки грязны от звёздной пыли.

У времени прибой есть и отбой.Я установлен, как закон, в природе, —Не бегая за модой, быть собой,Ведь солнце, не меняясь, вечно в моде.

Пусть дни текут, как чёрная волна!А у меня – на берегу заката —Среди волос запуталась луна,А губы пахнут космосом и мятой.

Бог поцелуем мне обуглил лоб,И мне плевать, что обо мне болтают:Какой неряха, чудик, остолоп, —Пиджак цветёт, и валенки сияют!

Памяти Евгения Евтушенко

Что ж, свершилось. Тает снег.Умер сам Двадцатый век.Значит, вот таков уделВсех бессмертных в мире тел.

Ты идёшь к великим в даль —Боговдохновенный враль,Скоморох, пророк, поэт,Уленшпигель наших лет.

Помню хмель твоей вины,Острый взгляд из глубины,Помню твой – сквозь морок лет —Незлопамятный привет.

Скудный дар тебе дарю —Тем же ритмом говорю,Что Иосиф, милый враг,Провожал певцов во мрак.

Этим шагом начат год.Этим шагом смерть идёт.Так шагает старый бог:Раз – шажок, другой – шажок.

Шаг за шагом – в темноту,За последнюю черту,Где ни лжи, ни естества,Лишь слова, слова, слова.

Ими правил ты, как бог.Ты себя ломал, как слог,Рифмой острой, как стилет,Нервы рвал десятки лет.

Ты – мишень и ты же – цель,Как Гагарин и Фидель.Белла, Роберт и БулатЖдут, когда к ним встанешь в ряд.

А тебя, – прости всех нас, —Хоронили много раз.Что ж, воитель и герой,Умирать нам не впервой.

От твоих трудов и днейНам осталось, что видней —Твой обманчивый успех,Твой оскал, твой едкий смех.

Рыцарь, жулик и герой,Ты, меняясь, был собой —Яд со сцены проливал,Отравляя, исцелял.

Под задорный, острый взглядМы глотали этот яд —Вместе с миром и тобой,Вместе с Богом и судьбой.

Ты – виновник всех растрат,Жрец и рыцарь всех эстрад.Ты горел, сжигал, сгорал,Но скупым ты не бывал.

Что ж, обман твой удался.Ты в бессмертье ворвался.Всё простится за чертойЗа надрыв и ропот твой,

За глухой тупик стиха,За огонь и мрак зрачка,За блистательность ошибки,Черноту черновика.

Ты сейчас стоишь одинСредь заоблачных равнин —Справа – свет, налево – тьма,Снизу – Станция Зима.

Сценомирец, дай-то Бог,Чтоб остался жгучим слог,Чтоб талант твой не иссякНа эстраде в небесах.

Что ж, прощай. Закрылась дверь.Что осталось нам теперь?Этот ритм – ать-и-два —…и слова, слова, слова.

Вишнёвый сад

В твоих глазах цветёт вишнёвый сад.В моих глазах дотла сгорает небо.Ассоль, ты помнишь, – триста лет назадВсё не было на свете так нелепо?

Ещё земля не пухла от могил,Ещё людей на свете много было,И ветер цвёл, и камень говорил,И солнце никогда не заходило.

Ты помнишь, как спускались к морю мы,В глазах плясали солнечные блики,Тогда, ещё до ядерной зимы,И как сладка тогда была клубника…

Моя Ассоль, корабль не придёт.Не плачь. Смотри, не говоря ни слова,Как надо мною чёрный свет встаётСтолбом – от лба до неба молодого.

Смотри: всё небо – в алых парусах.Они цветут, кровавые, как рана.А позади – мечты, надежды, страх,И шум волны, и пристань Зурбагана…

Ты знаешь, мы насадим новый сад.В моих глазах ещё осталось место.Пусть расцветёт надеждами наш ад,В котором я – жених, а ты – невеста…

Пусть совершится скромный чумный пир.Пусть нас обманут глупые надежды.А завтра Бог создаст нам новый мир,Но мы в нём будем теми же, что прежде…

Прости меня. Я выдумал тебя,И этот мир, и ядерную зиму.Я мог бы жить, не грезя, не любя,Но мне творить миры необходимо.

Вишнёвый сад цветёт в твоих глазах.Мы вырубим его, насадим снова.Ассоль, ты заблудилась в чудесах,Которые творю я силой слова.Ты видишь – нет меня, я – тлен, я – прах,Я создал мир, я растворён в веках,Где нет ни будущего, ни былого,

И небо, небо – в алых парусах…

Девяностые

Юнне Мориц

Девяностые, девяностые —Дни кровавые, ночи звёздные…Грусть отцовская, боль привычная…Это детство моё горемычное.

Трудно тянутся годы длинные,И разбойные, и соловьиные…В подворотнях – пули да выстрелы,А над грязью всей – небо чистое.

Вот и я, мальчишка отчаянный,Непричёсанный, неприкаянный.На глазах детей – слёзы взрослые…Девяностые, девяностые.

Дома маются, пьют да каются —Водка горькая, желчь безлунная…И во мне с тех пор кровью маютсяДетство старое, старость юная…

Искупают с лихвой опричникиСмертью горькою жизни подлые…И так тесно, так непривычно мне,И так жарко и пусто под небом.

Жить без возраста, жить без времени —Вот судьбина какая вздорная!Выбрал Бог да родному племени —Душу светлую, долю черную.

И не взрослые, и не дети мы —Разве мало изведал скитаний я?И столетьями, и столетьями —Испытания, испытания…

Девяностые, девяностые —Дни кровавые, ночи звездные…Кражи, драки – под солнцем яростным…Это детство моё – старше старости.

«Любой, кто засыпает, одинок…»