Сказание о погроме - Хаим Нахман Бялик

Хаим Нахман Бялик

Сказание о погроме

…Встань, и пройди по городу резни,И тронь своей рукой, и закрепи во взорахПрисохший на стволах и камнях и заборахОстылый мозг и кровь комками; то — они.Пройди к развалинам, к зияющим проломам,К стенам и очагам, разбитым словно громом:Вскрывая черноту нагого кирпича,Глубоко врылся лом крушительным тараном,И те пробоины подобны черным ранам,Которым нет целенья и врача.Ступи — утонет шаг: ты в пух поставил ногу,В осколки утвари, в отрепья, в клочья книг:По крохам их копил воловий труд — и миг,И все разрушено…И выйдешь на дорогу —Цветут акации и льют свой аромат,И цвет их — словно пух, и пахнут словно кровью.И на зло в грудь твою войдет их сладкий чад,Маня тебя к весне, и жизни, и здоровью;И греет солнышко, и, скорбь твою дразня,Осколки битого стекла горят алмазом —Все сразу Бог послал, все пировали разом:И солнце, и весна, и красная резня!

Но дальше. Видишь двор? В углу, за той клоакой,Там двух убили, двух: жида с его собакой.На ту же кучу их свалил один топор,И вместе в их крови свинья купала рыло.Размоет завтра дождь вопивший к Богу сор,И сгинет эта кровь, всосет ее просторВеликой пустоты бесследно и уныло —И будет снова все попрежнему, как было…

Иди, взберись туда, под крыши, на чердак:Предсмертным ужасом еще трепещет мрак,И смотрят на тебя из дыр, из теней черныхГлаза, десятки глаз безмолвных и упорных.Ты видишь? То они. Вперяя мертвый взгляд,Теснятся в уголке, и жмутся, и молчат.Сюда, где с воем их настигла стая волчья,Они в последний раз прокрались — оглянутьВсю муку бытия, нелепо-жалкий путьК нелепо-дикому концу, — и жмутся молча,И только взор корит и требует:За что? — И то молчанье снесть лишь Бог великий в силах!..

И все мертво кругом, и только на стропилахЖивой паук: он был, когда свершалось то, —Спроси, и проплывут перед тобой картины:Набитый пухом их распоротой периныРаспоротый живот — и гвоздь в ноздре живой;С пробитым теменем повешенные люди;Зарезанная мать, и с ней, к остылой грудиПрильнувший губками, ребенок: — и другой,Другой, разорванный с последним криком «мама!»И вот он — он глядит, недвижно, молча, прямоВ Мои глаза и ждет отчета от Меня…И в муке скорчишься от повести паучьей,Пронзит она твой мозг, и в душу, леденя,Войдет навеки Смерть… И, сытый пыткой жгучей,Задушишь рвущийся из горла дикий войИ выйдешь — и земля все та же, — не другая,И солнце, как всегда, хохочет, изрыгаяСвое ненужное сиянье над землей…

И загляни ты в погреб ледяной,Где весь табун, во тьме сырого свода,Позорил жен из твоего народа —По семеро, по семеро с одной.Над дочерью свершалось семь насилий,И рядом мать хрипела под скотом:Бесчестили пред тем, как их убили,И в самый миг убийства… и потом.И посмотри туда: за тою бочкой,И здесь, и там, зарывшися в сору,Смотрел отец на то, что было с дочкой,И сын на мать, и братья на сестру,И видели, выглядывая в щели,Как корчились тела невест и жен,И спорили враги, делясь, о теле,Как делят хлеб, — и крикнуть не посмели,И не сошли с ума, не поседелиИ глаз себе не выкололи вонИ за себя молили Адоная!И если вновь от пыток и стыдаИз этих жертв опомнится иная —Уж перед ней вся жизнь ее земнаяОсквернена глубоко навсегда;Но выползут мужья их понемногу —И в храм пойдут вознесть хваленья БогуИ, если есть меж ними коганим,Иной из них пойдет спросить раввина:Достойно ли его святого чина,Чтоб с ним жила такая, — слышишь? с ним!И все пойдет, как было…

И оттудаВведу тебя в жилья свиней и псов:Там прятались сыны твоих отцов,Потомки тех, чей прадед был Иегуда,Лев Маккавей, — средь мерзости свиной,В грязи клоак с отбросами сидели,Гнездились в каждой яме, в каждой щели —По семеро, по семеро в одной…Так честь Мою прославили превышеСвятых Небес народам и толпам:Рассыпались, бежали, словно мыши,Попрятались, подобные клопам,И околели псами…Сын Адама,Не плачь, не плачь, не крой руками век,Заскрежещи зубами, человек,И сгинь от срама.

Но ты пойдешь и дальше. ЗагляниВ ямской сарай за городом у сада —Войди туда. Ты в капище резни.В угрюмой тьме коробится громадаВозов, колес, оглоблей там и тут —И кажется зловещим стадом чуд:То словно спят вампиры-великаны,До устали пресыщены и пьяныОт оргий крови. Ссохся и приросМозг отверделый к спицам тех колес,Протянутых, как пальцы, что, напружась,Хотят душить. Кровавое, в дыму,Заходит солнце. Вслушайся во тьмуИ в дрожь бездонной тайны: ужас, ужасИ ужас бесконечно и навек…Он здесь разлит, прилип к стенам досчатым,Он плавает в безмолвии чреватом —И чудится во мгле из под телегДрожь судорог, обрубки тел живые,Что корчатся в безмолвной агонии, —И в воздухе висит последний стон —Бессильный голос муки предконечной —Вокруг тебя застыл и реет он,И смутной скорбью — скорбью вековечнойКругом дрожит и бродит тишина…Здесь Некто есть. Здесь рыщет Некто черный —Томится здесь, но не уйдет, упорный;Устал от горя, мощь истощена,И ищет он покоя — нет покою;И хочет он рыдать — не стало чем,И хочет взвыть он бешено — и нем,Захлебываясь жгучею тоскою;И, осеня крылами дом резни,Свое чело под крылья тихо прячет,Скрывает скорбь очей своих, и плачетБез языка…

…И дверь, войдя, замкни,И стань во тьме, и с горем тихо слейся,Уйди в него, и досыта напейсяИ на всю жизнь им душу наводни,Чтоб, дальше — в дни, когда душе унылоИ гаснет мощь — чтоб это горе былоТвоей последней помощью в те дни,Источником живительного яда, —Чтоб за тобою злым кошмаром адаОно ползло, ползло, вселяя дрожь;И понесешь в края земного шара,И будешь ты для этого кошмараИскать имен, и слов, и не найдешь…

Иди на кладбище. Тайком туда пройди ты,Никем не встреченный, один с твоей тоской;Пройди по всем буграм, где клочья тел зарыты,И стань, и воцарю молчанье над тобой.И сердце будет ныть от срама и страданий —Но слез тебе не дам. И будет зреть в гортаниЗвериный рев быка, влекомого к костру, —Но я твой стон в груди твоей запру…Так вот они лежат, закланные ягнята.Чем Я воздам за вас, и что Моя расплата?!Я сам, как вы, бедняк, давно, с далеких дней —Я беден был при вас, без вас еще бедней;За воздаянием придут в Мое жилище —И распахну Я дверь: смотрите. Бог ваш — нищий!.Сыны мои, сыны! Чьи скажут нам уста,За что, за что, за что над вами смерть нависла,Зачем, во имя чье вы пали? Смерть без смысла,Как жизнь — как ваша жизнь без смысла прожита…Где ж Мудрость вышняя, божественный Мой Разум?Зарылся в облаках от горя и стыда…Я тоже по ночам невидимо сюдаСхожу, и вижу их Моим всезрящим глазом,Но — бытием Моим клянусь тебе Я сам —Без слез. Огромна скорбь, но и огромен срам,И что огромнее — ответь, сын человечий!Иль лучше промолчи… Молчи! Без слов и речиИм о стыде Моем свидетелем ты будьИ, возвратясь домой в твое родное племя,Снеси к ним Мой позор и им обрушь на темя.И боль Мою возьми и влей им ядом в грудь!И, уходя, еще на несколько мгновенийПомедли: вкруг тебя ковер травы весенней,Росистый, искрится в сияньи и тепле.Сорви ты горсть, и брось назад над головою.И молви: Мой народ стал мертвою травою,И нет ему надежды на земле.

И вновь пойди к спасенным от убоя —В дома, где молится постящийся народ.Услышишь хор рыданий, стона, воя,И весь замрешь, и дрожь тебя возьмет:Так, как они, рыдает только племя,Погибшее навеки — навсегда…Уж не взойдет у них святое семяВосстания, и мщенья, и стыда,И даже злого, страстного проклятьяНе вырвется у них от боли ран…О, лгут они, твои родные братья,Ложь — их мольба, и слезы их — обман.Вы бьете в грудь, и плачете, и громкоИ жалобно кричите Мне: грешны…Да разве есть у праха, у обломка,У мусора, у падали вины?Мне срам за них, и мерзки эти слезы!Да крикни им, чтоб грянули угрозыПротив Меня, и неба, и земли, —Чтобы, в ответ за муки поколений,Проклятия взвилися к горней сениИ бурею престол Мой потрясли!Я для того замкнул в твоей гортани,О человек, стенание твое:Не оскверни, как те, водой рыданийСвятую боль святых твоих страданий,Но сбереги нетронутой ее.Лелей ее, храни дороже кладаИ замок ей построй в твоей груди,Построй оплот из ненависти ада —И не давай ей пищи, кроме ядаТвоих обид и ран твоих, и жди.И вырастет взлелеянное семя,И жгучий даст и полный яду плод —И в грозный день, когда свершится время,Сорви его — и брось его в народ!

Уйди. Ты вечером вернись в их синагогу:День скорби кончился — и клонит понемногуДремота. Молятся губами кое-как,Без сердца, вялые, усталые от плача:Так курится фитиль, когда елей иссяк,Так тащится без ног заезженная кляча…Отслужено, конец. Но скамьи прихожанНе опустели: ждут. А, проповедь с амвона!Ползет она, скрипит, бесцветно, монотонно,И мажет притчами по гною свежих ран,И не послышится в ней Божиего слова,И в душах не родит ни проблеска живого.И паства слушает, зевая стар и млад,Качая головой под рокот слов унылых:Печать конца на лбу, в пустынном сердце чад,Сок вытек, дух увял, и Божий взор забыл их…

Нет, ты их не жалей. Ожгла их больно плеть —Но с болью свыклися, и сжилися с позором,Чресчур несчастные, чтоб их громить укором,Чресчур погибшие, чтоб их еще жалеть.Оставь их, пусть идут — стемнело, небо в звездах.Идут, понуры, спать — спать в оскверненных гнездах,Как воры, крадутся, и стан опять согбен,И пустота в душе бездоннее, чем прежде;И лягут на тряпье, на сброшенной одежде,Со ржавчиной в костях, и в сердце гниль и тлен…

А завтра выйди к ним: осколки человекаРазбили лагери у входа к богачам,И, как разносчик свой выкрикивает хлам,Так голосят они: «Смотрите, я — калека!Мне разрубили лоб! Мне руку до кости!»И жадно их глаза — глаза рабов побитых —Устремлены туда, на руки этих сытых,И молят: «Мать мою убили — заплати!»

Эй, голь, на кладбище! Отройте там обломкиСвятых родных костей, набейте вплоть котомкиИ потащите их на мировой базарИ ярко, на виду, расставьте свой товар:Гнусавя нараспев мольбу о благостыне,Молитесь, нищие, на ветер всех сторонО милости царей, о жалости племен —И гнийте, как поднесь, и клянчьте, как поныне!..

Что в них тебе? Оставь их, человече,Встань и беги в степную ширь, далече:Там, наконец, рыданьям путь открой,И бейся там о камни головой,И рви себя, горя бессильным гневом,За волосы, и плачь, и зверем вой —И вьюга скроет вопль безумный твойСвоим насмешливым напевом…

1904