От Шиллера до бруствера - Ольга Грабарь

О. И. Грабарь

От Шиллера до бруствера

© Грабарь О. И., текст, 2015.

© ООО “КМК”, 2015.

Часть 1

Пятницкая

Алеша Крылов появился на свет в Москве 22 мая 1922 года, в доме номер два, что на Пятницкой улице. Двухэтажный каменный дом этот принадлежал до революции купцам первой гильдии и владельцам ткацкой фабрики братьям Звягиным, один из которых приходился Алеше дедом по материнской линии.

После конфискации большевиками частных владений обширное семейство Звягиных кое-как разместилось на верхнем этаже своего бывшего дома. Избежать дальнейших гонений за нетрудовую деятельность Звягиным помог нарком просвещения Луначарский, покровительствовавший Алешиному отцу – художнику и реставратору Павлу Крылову, женатому на старшей дочери Звягина, Варваре. Благодаря Луначарскому, Крылов заручился справкой за подписью жены Троцкого, Натальи Седовой. В справке было указано, что «товарищ Крылов принадлежит к интеллигентному пролетариату, а посему может хранить у себя мебель, книги, одежду и украшения, не подлежащие реквизиции».

Справка оказалась весьма кстати. Несмотря на то, что семья ютилась в тесных комнатах одной единственной квартиры, посягательства на жилплощадь предпринимались неоднократно. Время от времени в доме появлялась некрасивая, коренастая женщина в кожаной куртке и стучала по столу маузером. Она все время чего-то требовала и угрожала, но каждый раз уходила ни с чем – выручала магическая справка. Фамилия женщины была Землячка. Рассказывали, что во время гражданской войны она собственноручно расстреливала пленных белогвардейских офицеров. Впоследствии именем этой отважной женщины был назван один из переулков, примыкающих к Пятницкой улице.

Однажды в квартире появился некто Лившиц с ордером на вселение, за подписью бравого наркомвоенмора Клима Ворошилова. Это была серьезная атака – пришлось пойти на уступку и отдать Лившицу ванную комнату. С тех пор Звягины мылись дома в тазах и корытах, но квартиру удалось отстоять.

Впоследствии Алеша так и не мог понять, откуда возник миф о бескорыстии и непритязательности первых народных комиссаров. Сразу же после конфискации имения Звягиных в нем поселился известный большевик и революционер Авель Енукидзе, проживавший там вместе с примой-балериной Большого театра Любовью Банк. Позднее двухэтажный дом был надстроен и в нем поселился Всесоюзный староста – «дедушка» Калинин, вместе с балериной Ильющенко.

В Москве наркомы предпочитали жить в особняках. Как правило, они выглядели упитанными и довольными жизнью, их френчи были сшиты из хорошего материала и пригнаны по фигуре. Наркомовские семьи ни в чем не нуждались, получали специальный продуктовый паек, а одежду покупали в закрытых распределителях. Встречались, конечно, среди большевиков отдельные чудаки, помешанные на всемирном братстве угнетенных и нищих. Они ходили в стоптанных сапогах и подпоясанных косоворотках, но их было немного, и они не пользовались влиянием. Впоследствии их именами были названы второстепенные московские улицы.

Считалось, что у Алеши слабое здоровье. В этом родителей сумел убедить домашний доктор, Отто Юльевич Крениг, добродушный немец с брюшком. Сняв просторный пиджак, он оставался в старомодном жилете, поверх которого сверкала цепочка от карманных часов. Вынув часы, Отто Юльевич долго проверял пульс поочередно у всех домашних, включая бабушек и няню, кивал головой, расспрашивал о самочувствии, настроении и аппетите. Иногда затрагивались животрепещущие события: премьера в Большом театре, приезд в Москву какой-нибудь знаменитости, внезапная перемена погоды и тому подобное. Визит Кренига обычно длился не менее двух часов. Перед уходом он в мягкой форме давал родителям одни и те же рекомендации: не переутомляться, не волноваться и больше гулять. У Алеши Отто Юльевич нашел общий авитаминоз на фоне малокровия и прописал ему железосодержащие пилюли «Blaudi», рыбий жир и сырую телячью печенку. Возненавидев это лечение, Алеша стал потихоньку скармливать печенку коту, а рыбий жир приспособился быстро заглатывать, заедая его черным хлебом с солью.

Во избежание еще какого-нибудь диагноза, Алеша старался, по возможности, не попадаться взрослым на глаза. В этом ему немало помогло появление на свет младшего брата Темы. Теперь внимание окружающих полностью переключилось на вечно орущего Тему. Алешу отводили утром в дошкольную немецкую группу, и только в конце дня забирали домой. Алеше нравилось ходить в группу, и он быстро научился болтать по-немецки. Обладая хорошей памятью, он легко запоминал стихи.

По вечерам у Крыловых часто собирались гости. Их принимали с неизменными хлебосольством и радушием, унаследованными Варварой от своих предков-купцов. Алеша также участвовал в приемах гостей. Перед тем, как приступить к застолью, на него надевали бархатную курточку с кружевным воротничком и расчесывали локоны. Стоя на стуле, Алеша, к умилению гостей и гордости Крыловых, читал по-немецки вслух целые строфы из романтических стихотворений Шиллера, Мюллера и Уланда. Алеша тяготился этими спектаклями, ему хотелось поскорее соскочить со стула и убежать к себе. Однажды он простудился, у него поднялся сильный жар, и локоны пришлось срезать. Коротко остриженный, похудевший и вытянувшийся после болезни, он выглядел теперь нелепо в бархатной курточке с кружевным воротничком. Спектакли пришлось прекратить. Больше Алешу никто не просил читать гостям стихи и, казалось бы, он должен был радоваться, что его оставили в покое. Но почему-то он чувствовал, что с ним поступили несправедливо. Вообще к поведению взрослых Алеша стал относиться скептически, обнаружив, что они запрещают детям делать то, что легко позволяют себе сами.

– Отчего баба Лиза все время сморкается и плачет? – спрашивал он мать.

– У нее была тяжелая жизнь.

– Она поднимала тяжести?

– Не болтай вздор! И вообще это дурной тон – обсуждать поступки других людей.

– Но вы же с тетей Маней обсуждаете!

– Кого?

– Нонну Романовну.

Нонна Романовна, полная, пышногрудая дама, была женой известного реставратора – маленького, сухонького старичка, Ивана Филипповича.

– Она на нем просто верхом ездит! – негодовала Мария.

– Да, – вторила ей сестра. – Так он долго не протянет.

– Ты подслушивал? – строго спросила Алешу мать.

– Нет, вы же громко разговаривали.

– Почему тебя это заинтересовало?

– Жалко стало Ивана Филипповича – такую толстую тетку на себе возить!

– Ну, и сын у меня растет – смышленый! Беги, обезьяна, занимайся своим делом. – Варвара громко рассмеялась.

Алеше нравился ее смех. У матери были красивые, ярко-рыжие волосы и ослепительной белизны зубы. К сожалению, в последнее время смеялась она редко, а между бровей пролегла складка.

«Наверное, это оттого, что я задаю ей глупые вопросы», – решил Алеша и переключился на няню, пожилую, приглуховатую женщину.

– Почему баба Саша заикается? – спросил он однажды няню, когда та укладывала его спать.

– Ее, деточка, бык забодал.

– Больно было?

– Не больно, а страшно.

– А потом?

– Потом она стала заикаться. Да спи ты, наконец! Много будешь знать – скоро состаришься.

Умные вопросы Алеша приберегал для матери. Если бы его спросили, почему он не задает их отцу, он бы очень удивился. Такое ему и в голову не могло прийти. Отец был от него бесконечно далеко, почти в другом измерении.

«Не шуми, папа работает», «папа занят», «папу нельзя беспокоить», – кажется, это были первые слова, которые Алеша услышал от взрослых. А вопросы его одолевали нешуточные и, хотя он рано начал читать, в книжках не находил на них ответа.

– Мама, будет ли когда-нибудь еще один такой же «я»?

– При жизни?

– Нет, после смерти.

– Ну, есть поверье о переселении душ.

– Расскажи!

– Почему ты спрашиваешь?

– Не хочется, чтобы меня больше не было.

Затаив дыхание, Алеша слушал рассказ матери о реинкарнации. В другой раз зашел разговор о планетах.

– Мама, а что находится за пределами земли?

– Атмосфера.

– А за ней?

– Безвоздушное пространство.

– А что дальше?

– Забор!

– А что за забором?

Не находя ответа, Варвара начинала сердиться и однажды крикнула в сердцах:

– Шел бы ты с глаз моих долой!

Алеша заметил, что в последнее время мать стала все чаще раздражаться по любому поводу. Как-то раз, не рассчитав силы, он толкнул младшего брата, и тот полетел на пол, потянув за собой скатерть с остатками завтрака.

– Урод какой-то у меня растет! – обрушилась мать на Алешу. – Ничего хорошего в жизни не сделал!

Алеше стало обидно, и он возразил:

– А какая жизнь-то – семь лет!

Больше умных вопросов он матери не задавал.

Алеша исправно посещал немецкую группу. Ему исполнилось семь лет, когда группа распалась, но в школу принимали только с восьми. Кому-то из взрослых пришла в голову странная мысль отдать его в подготовительный класс балетного училища при Большом театре, куда принимали семилетних.