Шерлок Холмс против Дракулы - Константин Ситников

Константин Ситников

Шерлок Холмс против Дракулы,

или Ужас из Карфакса

Мистер Шерлок Холмс всегда был против публикации этих заметок об ужасе из Карфакса; он полагал, и не без оснований, что это может нанести урон его деловой репутации. Напрасно пытался я убедить его в том, что наши соотечественники, и в особенности жители Лондона, вправе знать всю правду о страшной опасности, нависавшей над ними и столь счастливо избегнутой, — мой друг был непреклонен. Он запретил мне не только предавать гласности что-либо касающееся этих сверхъестественных событий, но и упоминать о них в его присутствии. «Никогда, Уотсон, — сказал он, — никогда, слышите, вы не должны даже заикаться об этом. Обещайте!» Произнося эти слова, он непроизвольно погладил пальцами то место на шее, где у человека проходит arteria carotis и где у него никак не могли зажить две припухшие красные ранки, как от прокола булавкой. Этот машинальный, но такой выразительный жест подействовал на меня сильнее всяких слов.

И я молчал. Молчал тринадцать лет. Молчал, пока это было возможно. Но теперь, тринадцать лет спустя, когда по всему Лондону и даже за его пределами, поползли зловещие слухи, один нелепей другого, когда из Техаса приехали родственники мистера Квинси П. Морриса и шумно требуют выяснения обстоятельств его трагической гибели в Трансильвании, когда, наконец, за дело взялись господа сочинители, которые мало того что понятия не имеют об истине, так ещё и намеренно искажают её (я имею в виду мистера Брэма Стокера и его «Дракулу»), теперь, повторяю, я больше не могу молчать. И пусть мой друг Шерлок Холмс сердится на меня, я твёрдо намерен рассказать без утайки всё, что знаю об ужасе из Карфакса.

Пасмурным осенним утром (я могу даже назвать точную дату: 1 октября 1886 года), часов в восемь, Холмс получил телеграмму следующего содержания:

«Приезжаю Лондон поездом. Не могли бы вы принять меня через час очень важному делу. Мина Харкер».

Мы как раз завтракали. Протянув мне телеграмму, Холмс снял с полки справочник с расписанием поездов и, полистав его, удовлетворённо воскликнул:

— Ага, вот. Через пятнадцать минут на Фенчёрч-стрит прибывает поезд из Пурфлита. От Фенчёрч-стрит подземной железной дорогой до Паддингтонского вокзала ещё минут двадцать. Там она, скорей всего, возьмёт кэб, это ещё десять минут. Как видите, она отправила телеграмму заблаговременно, чтобы наверняка застать нас дома.

— Вы её знаете?

— Первый раз слышу. Но, думаю, буду не разочарован. Она предусмотрительна, это говорит в её пользу. И она специально едет в Лондон, чтобы повидаться со мной, а значит, дело серьёзное.

Без четверти десять мы принимали запыхавшуюся гостью. Это была хорошенькая, хотя и очень бледная, девушка с прямым, серьёзным взглядом и твёрдо сжатыми губами, что, несомненно, свидетельствовало о силе характера. На ней было клетчатое дорожное платье, простые перчатки, в руках дешёвенький ридикюль. Она перевела взгляд с меня на Шерлока Холмса и, безошибочно угадав в нём великого сыщика, обратилась к нему:

— Вы должны простить меня за столь ранний визит, но к полудню я должна быть дома. Моя подруга Люси Уэстенра говорила о вас много лестного. Когда-то вы очень помогли её матери в Уитби…

— Так вы приехали из Уитби? — Казалось, мой друг был бесконечно разочарован.

— Нет, из Пурфлита. В Уитби я гостила у Уэстенров.

Холмс сразу повеселел.

— Я помню это маленькое дельце с пропавшей служанкой, — сказал он. — Как поживает мисс Уэстенра? Как чувствует себя её почтенная матушка?

На лицо девушки набежало тёмное облачко.

— К сожалению, мистер Холмс, они обе умерли. Мы похоронили их десять дней назад.

— Вот как? Сожалею, мисс Харкер.

— О, нет, не мисс… я замужем, вот уже полтора месяца. И вы не должны извиняться. Это является частью моей истории.

— В таком случае, миссис Харкер, садитесь вот в это кресло и рассказывайте обо всём с самого начала. Я и доктор Уотсон постараемся помочь вам.

Девушка послушно села в предложенное кресло, оправила платье, предварительно быстро оглядев его, и, положив ридикюль на колени, заговорила:

— Как я уже сказала, я замужем. Мой муж, Джонатан Харкер, замечательный, чуткий человек. Он юрист и недавно, несмотря на свою молодость, возглавил юридическую контору в Эксетере. Я помогаю ему чем могу.

Холмс, всё это время внимательно наблюдавший за девушкой из-под прикрытых век, улыбнулся:

— Не сомневаюсь, вы хорошая жена и помощница. Не каждая девушка готова работать в школе и при этом учиться стенографии и машинописи, чтобы помогать мужу.

На миловидном личике нашей гостьи выразилось изумление:

— Да, я преподаю этикет и правила поведения в школе для девочек. Но как вы догадались?

— Это просто. У вас манеры классной дамы, вы не богаты и должны зарабатывать своим трудом. Следы мела и краски от ленты для пишущей машинки на запястье говорят сами за себя. За манжетой вашего платья, рядом с носовым платком, виднеется очинённый карандаш. Вряд ли девушка станет носить его, если не привычка часто и много записывать. Вы, наверно, и дневник ведёте стенографически. Я прав?

— Действительно, как просто. Позвольте мне продолжить. В мае этого года мой муж совершил деловую поездку в Трансильванию, и там с ним произошли ужасные вещи. Я даже не знаю, как рассказать о них. Всё это настолько странно, фантастично… Сначала я даже думала, что это бред, вызванный болезнью. И только доктор Ван Хелзинг…

— Доктор Ван Хелзинг? — Холмс бросил вопросительный взгляд в мою сторону.

— Никогда не слышал о таком, — признался я.

— Он голландец, живёт в Амстердаме, — пояснила гостья. — Настоящая знаменитость. Его пригласил в Англию доктор Джон Сьюард… Это наш общий друг: мой, Джонатана, Люси… Тоже необыкновенный человек. Ему всего двадцать девять, а между тем его заботам вверен громадный приют для умалишённых в Пурфлите. Он так любил её! Бедная, бедная Люси… — По щекам девушки потекли слёзы, и она торопливо достала платок.

— Уотсон, воды! И плесните туда немного бренди.

— Нет-нет, не надо, благодарю вас. Я не пью спиртное. Просто воды, если можно… Простите меня, мистер Холмс, я такая бестолковая рассказчица. Но я возьму себя в руки и исправлюсь.

Сделав два глотка из предложенного мной стакана и промокнув глаза, гостья продолжала:

— Джонатан… мой муж должен был передать кое-какие бумаги, связанные с покупкой поместья Карфакс в Пурфлите, Эссекс, некоему графу Дракуле. Он пробыл в замке Дракулы, в Трансильвании, до конца июня. За это время я получила от него пару ничего не значащих писем, а потом он и вовсе замолчал, и до середины августа от него не было никаких известий. Можете представить мою радость и тревогу, когда в августе я получила письмо из Будапешта, из больницы Св. Иосифа и Св. Марии, в котором говорилось, что Джонатан жив, хотя и очень болен. Я поспешила туда и, наконец-то, снова увидела моего милого Джонатана. Там мы и поженились 24 августа. Это был самый счастливый день в моей жизни. Возможно, последний счастливый день, мистер Холмс, ибо с той поры, как появилось это ужасное существо, я говорю о графе Дракуле, наша жизнь превратилась в непрерывную череду кошмаров.

— Расскажите о нём подробней, — попросил Холмс.

— Это ужасное, ужасное существо. Назвать его человеком у меня не поворачивается язык. Он силой удерживал Джонатана в замке, и только чудом мужу удалось бежать. Это едва не стоило ему рассудка! И вот недавно это чудовище, жаждущее крови, приехало в нашу тихую, славную Англию! Вы читаете газеты?

— О, да, это моё профессиональное хобби.

— В таком случае вы должны помнить репортажи в «Дейли телеграф» от 8 и 9 августа о сильном шторме в Уитби и разбившейся о скалы русской шхуне из Варны под названием «Димитрий». Вся команда шхуны исчезла, капитан умер, привязав себя к рулевому колесу, и только громадная собака выскочила на берег. Весь груз шхуны составляли пятьдесят больших деревянных ящиков, наполненных землёй. Предназначались они стряпчему мистеру Биллингтону, который и забрал их на следующее утро. Я помню эти подробности, потому что всё тщательно записываю. Вы правильно угадали насчёт дневника. И всё это имеет прямое отношение к делу.

— «Дейли телеграф», говорите? — переспросил Холмс. — Будьте добры, Уотсон, поройтесь в архиве. Что-то я не припомню сообщений о разбившейся шхуне. Должно быть, они не привлекли моего внимания, и я выкинул их из головы.

Пока я искал нужные газетные номера, гостья продолжала:

— Наши несчастья начались сразу же после этого кораблекрушения. Люси заболела, и ей становилось всё хуже. У неё начались приступы лунатизма, по ночам она вставала и пыталась выйти из дома, но я предусмотрительно запирала дверь. Один раз ей всё же удалось ускользнуть, без одежды, в одной сорочке, и я с трудом отыскала её на нашей любимой скамейке на кладбище позади руин аббатства. Мне показалось, над ней склонился какой-то человек, или большое животное, но когда я подбежала к скамейке, там никого уже не было. С той поры Люси стало совсем плохо. На шее у неё появились две незаживающие ранки, как от укуса тропической летучей мыши. Ей всюду мерещилось мертвенно-бледное лицо и горящие красные глаза. Каждую ночь она теряла много крови, и только благодаря искусству доктора Ван Хелзинга и самоотверженности её жениха лорда Годалминга и наших друзей доктора Сьюарда и мистера Морриса, отдавших ей часть своей крови, она смогла протянуть месяц. Но всё было против нас! 20 сентября бедной Люси не стало.