Как я редактировал сельскохозяйственную газету - Марк Твен

КАК Я РЕДАКТИРОВАЛ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННУЮ ГАЗЕТУ

Я принял временное редактирование одной сельскохозяйственной газеты не без предчувствий; с подобными предчувствиями мог бы, вероятно, принят на себя командование судном человек, никогда не видавший моря. Но я находился в таких критических обстоятельствах, которые не позволяли пренебрегать каким бы то ни было заработком. Поэтому, когда постоянный редактор, желавший куда-то отправиться и немножко отдохнуть, предложил мне свои условия, я немедленно принял их и занял его место.

Сознание того, что я снова за работой, было для меня высшим наслаждением, и я с неослабным удовольствием писал и писал целую неделю. После того как все написанное мною было уже передано в типографию, я с тревогой стал ожидать того дня, когда можно будет судить, обратила-ли на себя чье-либо внимание моя новая деятельность. Выходя под вечер из редакции, я увидел группу мужчин и мальчиков, стоявших внизу лестницы; при моем появлении они все, как бы охваченные единым внутренним побуждением, вдруг рассеялись и дали мне дорогу; я слышал, как двое или трое из них сказали: «вот он!» Этот маленький эпизод доставил мне, конечно, большое удовольствие.

На следующее утро я нашел внизу лестницы подобную же группу и несколько разрозненных пар; все они, равно как и отдельные, там и сям стоявшие на улице, личности рассматривали меня с живейшим интересом. Когда я приблизился, группа, пятясь назад, раздвинулась и я слышал, как какой-то человек сказал: «Посмотрите на его глаза!»

Я сделал вид, будто не замечаю возбужденного мною внимания, но в душе очень обрадовался и тут же порешил написать моей тете письмо об этом обстоятельстве.

Взбираясь по маленькой лестнице, я слышал раздававшиеся в редакции веселые голоса и раскатистый смех, быстро отворив дверь, я застал туг двух молодых людей, похожих на сельских хозяев, лица которых, при виде меня, вдруг побледнели и вытянулись, а вслед затем они оба, с громким криком, выскочили в окно. Это меня поразило.

Приблизительно через полчаса после этого появился какой-то старый господин вполне приличной, но весьма строгой наружности, с длинной, всклокоченной серой бородой. По моему приглашению он сел, сохраняя на лице тревожное выражение. Он снял шляпу и, поставив ее на пол, вынул оттуда красный шелковый платок и нумер нашей газеты.

Положив газету себе на колени и, протирая платком очки, он спросил: «Это вы и есть новый редактор?» Я сказал, что имею эту честь.

— Редактировали вы прежде какую-нибудь сельскохозяйственную газету?

— Нет, — это мой первый опыт.

— Я так и думал. А практически вы занимались когда-нибудь сельскохозяйственным делом? Я думаю, что нет… Нечто в роде инстинкта подсказало уж мне это раньше, — сказал старый господин, надев очки и строго рассматривая меня поверх их. В тоже время он развернул газету и продолжал:

— Я хотел бы прочесть вам то, что внушило мне это инстинктивное убеждение. Это — передовая статья. Прослушайте ее и скажите мне: вы-ли писали: «Репу никогда не следует срывать, это вредно. Гораздо лучше заставить какого-нибудь мальчика взобраться наверх и потрясти дерево». Как вы это находите?.. Я твердо убежден, что писали эту статью именно вы?

— Как я это нахожу?.. Я нахожу, что моя мысль изложена вполне наглядно и понятно. Без сомнения, миллионы и даже сотни миллионов четвериков репы подвергаются ежегодно порче в этой части штата только потому, что их срывают недозрелыми, между тем как, если бы мальчик взлез наверх и начал трясти дерево…

— Отчего непременно мальчик, а не ваша бабушка? Репа не растет на деревьях!

— Разве не растет? Неужели? Впрочем, ведь этого никто и не утверждал. Это просто образное выражение, специально образное выражение и только. Всякий мало-мальски разумный и догадливый читатель должен был сразу понять, что я подразумеваю здесь мальчика, который трясет ползучую часть этого растения.

Но старый господин вскочил, разорвал газету в мелкие клочья, растоптать их ногами, разломал палкой несколько ближайших к нему предметов и в заключение объявил, что я в этом деле сведущ не менее любой коровы. Наконец, он ушел, с шумом захлопнув за собой двери. Такое поведение его внушило мне мысль, что как будто бы он был чем-то не совсем доволен. Но так как я не знал, чем именно, то и не мог помочь ему.

Несколько минут спустя в дверях появилась длинная, мертвенно-бледная физиономия с редкими локонами, ниспадавшими до самых плеч, и с участками небритых волос, выступавших в виде щетины на возвышенных и низменных частях его лица; субъект этот, приложив палец к губам, просунул вперед голову и верхнюю часть туловища и в такой позе застыл, как будто к чему-то прислушиваясь…

Он стоял как вкопанный, не издавая ни единого звука. Он продолжал прислушиваться… Потом вдруг повернул ключ в замке и, осторожно ступая, на цыпочках приблизился ко мне на расстояние руки. Тут он вновь остановился и некоторое время с напряженным вниманием рассматривал мое лицо, а затем вытащил из бокового кармана сложенный нумер нашей газеты и сказал:

— Это вы писали?.. Скорей, скорей прочтите мне это вслух. Облегчите меня. Я невыразимо страдаю.

Я прочел нижеследующее… И по мере того, как предложения слетали с моих губ, я видел, какое облегчение доставляет ему это, я видел, как расслаблялись его судорожно-сведенные мускулы и как исчезало с лица его испуганное выражение, уступая место спокойствию и довольству, осветившему вдруг его физиономию подобно кроткому лунному сиянию над пустынным ландшафтом.

… «Гуино — прелестная птица, но она требует большой заботливости в период роста. Ее не следует разводить в нашем климате ранее июня и позже сентября. Зимою необходимо приспособить для нее теплое помещение, где бы она могла выводить детенышей».

… «Нет никакого сомнения, что жатва зерновых хлебов в нынешнем году значительно запоздает. В виду этого сельские хозяева поступят рационально, начав посев маковых головок и буковых шишек в июне, вместо августа».

… «Кое-что о тыкве. Сок этой ягоды служит любимейшим напитком для уроженцев внутренних местностей Новой Англии. Они предпочитают начинку пирожков из этих ягод — крыжовнику и, в качестве корма для коров, даже малине, так как она больше отягчает, чем действительно питает. Тыква является единственным, культивируемым на севере, съедобным представителем из фамилии померанцев, исключая, так называемой „бутылочной тыквы“ и одной-двух разновидностей „тыквы-тюрбана“. Но обычай садить ее во дворах, между кустарниками, ныне почти уже оставлен, так как, по общему убеждению, тыквою нельзя пользоваться в качестве дерева, дающего достаточно тени».

«Теперь, когда приближается теплое время и гуси уже начинают метать икру»…

Но тут мой внимательный слушатель подскочил ко мне и, потрясая мне руки, произнес:

— Довольно! Теперь я знаю, что все мой пять чувств находятся при мне: вы прочли все это слово также, как и я. Но, чужестранец, когда я прочел это самое впервые сегодня утром, я сказал себе: никогда, никогда до сих пор я не верил, не смотря на усиленный надзор за мною друзей моих, — но верю теперь, что я действительно сумасшедший. И испустив вой, который вы могли бы услышать за две мили, я бросился вон оттуда с целью лишить кого-нибудь жизни…

Имейте в виду: я сознавал, что все равно, рано или поздно, сделаю это, и потому одинаково успешно могу прямо с этого и начать. Перечитав еще раз некоторые места вашей газеты, дабы окончательно убедиться, я, вслед затем, поджог мой дом и ринулся вперед. Пока-что я успел уже кое-кого искалечить, а одного парня загнал на дерево, откуда, пожалуй, могу и снять его, если он мне понадобится. Но проходя здесь мимо, я подумал, что было бы не лишним переговорить с вами лично, дабы убедиться окончательно. Теперь вы внушили мне полную в себя уверенность, и я говорю вам, что это особенное счастье для того парня, там на дереве. На обратном пути я наверное свернул бы ему шею. До свиданья, сударь, будьте здоровы! Вы сняли с души моей великую тяжесть! Если мой рассудок выдержал испытание посредством ваших сельскохозяйственных статей, то я глубоко убежден, что теперь уже я его никогда не потеряю. Будьте очень здоровы, сударь!

Я почувствовал себя не совсем ловко по отношению к поджогу и к изувеченным персонам, о которых говорил этот субъект, так как не мог не сознавать, что, в известной мере, являюсь сообщником его в этих занятиях; но мысли мои были вдруг прерваны появлением настоящего редактора. Тогда я подумал про себя: «Ну, если бы ты действительно отправился в Египет, как я тебе это советовал, то, вероятно, я успел бы сделать из твоей газеты что-нибудь порядочное. Однако, вот ты уже и вернулся. Собственно говоря, я и сам поджидал тебя».

Выражение лица редактора было печальное, смущенное и безнадежное. Окинув взглядом разгром, произведенный старым господином и обоими молодыми фермерами, он сказал: