Рыжая магия - Владимир Соколовский

Владимир Соколовский

РЫЖАЯ МАГИЯ

Ночью неизвестные люди забрались в экскаватор, разбили приборы и нарушили что-то в моторе. Экскаваторщик пришел, поругался, потребовал составить акт и сказал, что минимум неделю — ни-ни, никакой работы. Котлован копать вручную не станешь, не те времена. И все побрели в будку.

Бригадир Костя Фомин сел за стол и начал делать расчеты к курсовой. Дядя Миша рассказал очередную байку: как в один буфет забежал подвыпивший мужик и тут же, на глазах у всех, овладел буфетчицей. А медицинская экспертиза показала, что если бы он в тот момент немедленно ею не овладел, то тут же бы и умер в страшных муках. И поэтому ему ничего не было.

Рассказ вызвал оживленный разговор.

— Вполне возможное дело, — рассудил Федя Гильмуллин. — Со мной тоже однажды случилось. В семьдесять втором или третьем выписали, помню, из больницы. С переломом ноги лежал. Ну, к дому на такси, чин чинарем… Гляжу: дверь открыта, белье в палисаднике, ага, значит, баба дома. И тут, братцы, будто по башке меня огрели. Кровь, что ли, после долгого застоя в голову бросилась? Махнул в огород, поленом по гипсу — б-бац!! Развалил на-раз. Домой врываюсь, и — а-ах ты, что тут было!.. — лохматые его брови метнулись вверх, он тяжко задышал и шумно потянул в себя слюну.

— Так то своя баба, — резонно сказал бывший рецидивист Геня Скрипов. — А тут — натуральная сто семнадцатая, вторая часть.

Витька Федяев, молодой специалист, биолог по образованию, не вмешивался в их разговор. Он сидел в уголке и спокойно почитывал книжечку старинной мексиканской поэтессы Хуаны де ла Крус. Перед тем как попасть в бригаду, он поработал три месяца по распределению в далекой деревенской школе, но сбежал оттуда и устроился в СМУ, заявив, что он студент, перевелся только что на вечернее, желая покончить со студенческой нищетой и ознакомиться с прямым производством. Его оформили в два счета, без лишних расспросов. Ему нравилось работать в бригаде гораздо больше, чем в школе. Во-первых, веселее, а во-вторых — здесь лишь бы работал, как все, а до остального никому нет никакого дела.

Хлопнула дверь — в будку зашел Толик Рябуха. Он сегодня маленько опоздал.

— У стенки спал! — обрадовавшись новому поводу для разговора, возгласил дядя Миша.

Но Толик не откликнулся. Он и правда не выспался, глаза были красные. Толик в прошлом году демобилизовался из армии. Определившись на стройку и поселясь в общежитии, он объявил себя диск-жокеем и сказал, что намерен организовать дискотеку. Ему сразу выделили отдельную комнату, которой он теперь и пользовался вовсю.

— У стенки-то у стенки, — проговорил наконец Рябуха, и в будке пахнуло густым застарелым перегаром, — да только не выпить ли нам пивка?

Все переглянулись. Захотелось пива.

— Отставить! — обрубил намерение бригадир. — Идите хоть поработайте немного. Чистить территорию, забор обратно ставить, дыру заколачивать.

Снова забили дыру, хоть и понимали никчемность этого дела: каждый день ее забивали, а она появлялась и появлялась. Да и как ей не появляться, если через стройку — ближайший проход к домам? Бригадир Костя одно время убеждал начальство вообще ее не заколачивать, потому что никакого толку. Но оно, начальство, упрямо стояло на своем: пусть все будет как положено. Чин чином. Через стройку все равно ходили, воровали разную мелочь и не мелочь, безобразничали, зато душа у начальников была на месте.

Вот они и сами пожаловали: прораб СМУ Рудик Пьянков и какой-то мужичок из управления механизации, которому принадлежал экскаватор. И еще подъехала машина — из нее вылез не кто иной, как сам начальник СМУ Илья Иванович Муромцев. Необхватный, кудрявый, бородища лопатой, нос картошкой, негнущиеся ноги-тумбы, словно он их отсидел однажды и навсегда. Остановил криком тех двоих, зачастил бойким владимирским говорочком.

— Ы! — разозлился Толик. — Сходили, называется, попили пивка…

— Ты не гуди, обожди, — сказал ему рассудительный дядя Миша. — У начальства свои заботы, у нас свои. Потолкутся и уедут, а наше, как говорится, дело правое.

Разговор строительного и механизаторского начальства поначалу не клеился: строители заявили, что ставить здесь сторожа им никто не позволит, потому что с какой это стати у них должна болеть голова за чужой экскаватор? А в будку бетонщиков забирались всего раз, унесли оттуда лом и чайник, так ведь это — ерунда! Управление механизации приводило свои резоны: почему они обязаны стеречь чужую стройку? Добро хоть бы один экскаватор.

— Так ставьте сторожа хотя бы к экскаватору, — частил Муромцев.

— У нас их сорок штук, — отвечал хитрый механизатор. — А бульдозеров еще больше. Напасись сторожей-то!

Обговорив это дело и так и сяк, пришли наконец к выводу: надо оставлять на вечер и на ночь человека из бригады, ставить за такое дежурство смену и отгулом прибавлять ее к выходным.

Это решение бригада приняла охотно. Шутка ли, на всю ночь в твоем распоряжении пустая будка, что хочешь в ней, то и делай. Особенно обрадовались бывший рецидивист и юный биолог. У Гени Скрипова были на стороне свои делишки, которые он тщательно скрывал от жены, а молодой специалист все равно плохо спал весной, особенно сейчас, собираясь жениться. На него первого и пал указующий перст бригадира. И все пошли пить пиво.

Когда возвращались обратно, дядя Миша пролез в дыру забора первым, посмотрел в сторону будки и сказал размякшим голосом:

— О! Уже пришла. Явилася. Японская королева.

Возле будки сидела, постелив газету на чурбачок, Комендантша. Так ее прозвали за то, что она, как только началась стройка, проводила на ней большую часть дня. Все ходила с черным пудельком на цепочке, что-то высматривала, считала, ругалась с рабочими и изводила бригадира Костю своими непомерными претензиями: мол, и дисциплина-то у вас низкая, и то неправильно лежит, и другое вы не так сделали. Гнали ее, гнали, а потом не стали обращать внимания. Тем более что она и вечерами здесь крутилась со своей собачонкой — стало быть, какой-никакой догляд обеспечивала.

— Где же ты, бабка, вчера была? — спросил, подходя к ней, Федя Гильмуллин. — Не уследила. Ведь искурочили нам машину-то! — И он показал на поникший стрелой экскаватор.

Пуделек визгливо затявкал, а бабка откликнулась:

— Ну так оформляйте! Задаром я вам сторожить не согласная! Оформляйте, ставьте на оклад. Ни щепочки не пропадет. Я ведь тут, рядом, вона где живу-то! — Она указала на дом, стоящий рядом с забором.

— Нельзя, бабка, — задушевно сказал Костя. — Рады бы, но нельзя. Не положено, понимаешь? Трибунальное дело может получиться, ечмить твою через колено!

Выпив, бригадир становился сентиментален.

— Неладно вы живете, ребята. — Комендантша встала в обличительную позу и погрозила костлявым пальцем. — Ни дела, ни работы толком не знаете, все у вас воруют, ломают. Надоело мне на это смотреть. Я вот в другой раз сына сюда пошлю, пускай разбирается! И нечего смеяться. Он у меня следователь, серьезный мужчина. Все чего-то следывает, наследывает, иной раз и домой ночью не придет. Я его наругаю, тут, бывало, но не шибко: чего, он ведь холостой! А может, и работа задержала, ничего не знаю! Вот и сле-едывает все, насле-едывает все, только что да почему у него там — никогда не скажет. Я и не спрашиваю, лишь бы мать слушал да уважал. Послушный! Стоит мне только сказать, он вас всех живо укоротит.

— Ве-ерно, верно! — хрюкнул рецидивист Геня. — Это будет — расстрельная статья, никак не меньше! Убирайсь, бабка, отсюда, не зли меня!

Старуха ослабила поводок, и собачка тотчас впилась в Генин сапог. Скрипов с удивлением отшвырнул ее, и она, вырвав цепочку из хозяйкиных рук, пулей вылетела со стройки, изнемогая в трусливом визге.

— Зачем вы, молодой человек, обидели собаку? — тихо, на шепоте, спросила старуха. — Что за отношение к животному? Это вам всем зачтется, помните…

— Кус-сается еще! — вопил обидчик пса. — Рвань блохастая! Убир-райсь, говорю!

Комендантша прошла мимо них, шурша плащом, сухая и длинная.

— Чего ты обидел ее? — покачал головой Костя. — Ведь не зря же она тут ходит, всех жучит. Болит, значит, сердце-то. И не за свое болит.

— Болельщица! Скрипит, скрипит… надоело! Сыном еще начала пугать. Дескать, следователь! Да пошли они все вместе! Что он мне сделает? Что я здесь — ворую, тяжкие телесные наношу, насилую кого-нибудь? Я здесь работаю. Так какое она имеет право меня преступником представлять? Я ей еще сделаю козу, задрыге! Ха, следователь!

— Чего ты раздухарился? — раздался голос Феди Гильмуллина. — Храбрый стал, как освободился в последний раз? И следователи ему нипочем. Храбрецы: вы все — от ходки до ходки…