Странное шоссе - Кеннет Балмер

Кеннет Балмер

Странное шоссе

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Первым блобом, получившим общенациональную известность, был пятнадцатифутовый экземпляр, который тяжело передвигался по Флит-стрит в направлении, противоположном параду лорд-мэра. Последовавший затем хаос был красочно представлен телевидением.

После такой убедительной демонстрации существование блобов сомнений не вызывало.

Это, в свою очередь, привело к шоку от осознания того, что, несмотря на забавную сторону события, давшего повод для мрачных шуток и розыгрышей по телевидению, страна в своей повседневной жизни столкнулась с чем-то абсолютно неизвестным и необъяснимым. От этого все стали настороженными, раздражительными и очень резкими.

Первый блоб Тома Гревиля чуть не оказался его последним.

Прохладным утром, в понедельник, Том неохотно направлялся на работу на своем алом «Остине», который был на целых пять лет моложе его самого и который он окрестил Сыном Спутника. Он благосклонно остановился, чтобы подвезти мисс Клэр Бейли из бухгалтерского отдела. Завод, выпускавший среди прочего и точные приборы для баллистических ракет и подводных лодок, лежал возле реки, и к нему вела узкая и длинная улочка, бегущая между высокими, покрытыми копотью и сажей, стенами. Утренний морозец заставлял рабочих идти очень быстро, и они торопливо шли по улице, опустив головы, выпуская клубы пара, поднимавшиеся в морозный воздух.

— Любезно с вашей стороны, мистер Гревиль, — сказала Клэр Бейли, устраивая свои длинные ноги в нейлоновых чулках среди кучи проводов на подножку под щитком. — Я почти уже решила не начинать сегодня… — и она с жаром стала рассказывать свою историю про блоба.

Своя история про блоба была у всех. Даже если это относилось к знакомым, все равно такая история была у каждого. С каждым днем все больше и больше людей подробно рассказывали о случаях, непосредственными очевидцами которых являлись они сами. Том Гревиль слушал рассеянно, мысли его больше занимал разговор, который, как он был уверен, ожидал его в офисе. Работа его зашла в тупик, и сегодняшний разговор с начальником отдела имел только одну перспективу — выговор, без извинений, и поиск новой работы.

В это свежее утро Сын Спутника, мягко урча, шел очень славно; и все равно «Ягуар» легко обошел его и помчался вперед. Провожая его глазами, Гревиль посмотрел вперед, за гладкий и блестящий кузов — и в следующую секунду он нажимал на тормоза, пытался дать задний ход, выталкивал мисс Бейли, переваливался на бок сам и сползал на пол — и все это одновременно.

Блоб был всего лишь на шесть футов шире улочки. Он двигался как обычно без шума и безжалостно прямо. Один бок его был в шести дюймах от заводской стены. Другой просто пропахивал и стены и здания, сгребая кирпич, камень и булыжник на улицу, подрезая здания так, что они с грохотом обваливались на дорогу сразу за блобом. У Гревиля было время заметить, как скоростной Ягуар скользнул прямо под блоб — по рассказам он знал, что с обратной стороны машина выйдет толщиной едва больше молекулы.

Клэр Бейли кричала и дергалась как рыба на крючке. Гревилю понадобилась секунда или две, чтобы понять, что ноги девушки закутались в проводах его старой машины. Все вокруг них бежали. Впереди, заполнив собой улицу, круша стены, пробивал себе дорогу блоб.

— Сиди спокойно! — закричал Гревиль. Ощупью скользнув вниз по стройным ногам, он нашел сильно вывернутую туфлю. Он освободил ее, и нога девушки дернулась вверх. Носок ударил его ниже подбородка.

Когда он пришел в себя, и гул в голове прошел, девушка билась над дверной защелкой.

Гревиль с трудом поднялся, благодаря судьбу за то, что это была двухместная модель с тонким холщовым верхом. Он перегнулся, чтобы помочь девушке, но еще до того, как он овладел ситуацией, она неловко открыла дверь и, захваченная врасплох, вывалилась наружу.

Голова ударилась о мостовую. Ноги все еще тащились с подножки.

— Проклятье! — выругался Гревиль. Он так и не смог развернуть машину; но можно было еще дать задний ход и ехать задом. Блобы редко делали больше трех-четырех миль в час.

Дотянувшись до девушки, он не мог без опоры втащить ее в дверь. Пришлось выйти, обогнуть машину и впихнуть ее.

Хотя двигатель был все еще включен, он заглох. Гревиль нажимал на стартер, ощущая неотразимо накатывающуюся близость блоба. Хотя «накатывающееся» не совсем точно описывает движение блоба. Это была страшная пародия на черное, затвердевшее облако, круглое и лишенное каких-либо черт, медленно скользящее, безразличное к любой структуре, любому материалу, показавшемуся на его пути.

Двигатель не заводился.

Блобы просто были. Появлялись из ниоткуда, величественно и неостановимо, а затем, также произвольно, исчезали.

Она должно быть порвала какой-то важный провод. Безнадежно. Стартер пронзительно и беспомощно визжал.

— Проклятье! — снова выругался Гревиль. Выпрыгнув наружу, он схватил девушку за плечи и с усилием, натужно, перебросил ее через плечо. Она висела безжизненно, и оттого казалась еще тяжелей. Ее неожиданная тяжесть была пугающей.

Даже неся ее он должен бежать быстро, чтобы убежать от блоба. Сгибаясь под тяжестью, высунув голову из-под ноши, он отчетливо слышал испуганные крики убегавших людей и надвигающийся крушащий вихрь продвижения блоба. Он побежал и вдруг как-то смутно понял, что падает навзничь, не чувствуя рук, ног, ощущая что от него оторвали какую-то важную ношу, и что его накрыла какая-то черная волна — убаюкивающая и успокаивающая.

Он уже не почувствовал, как кирпич, вывороченный из стены, сбил его, упав на голову, и как он рухнул на дорогу прямо у основания стены.

Главный хирург — мужчина средних лет, в свежайшем, только что из прачечной, белом халате — справляясь с потоком напуганных пациентов, жил, как и все другие врачи Большого Лондона и прилегающих к нему графств, на нервах и на таблетках. Вводились в действие планы эвакуации, и в распределители каждый час прибывали школьники — с бирками и со своими бумажными сумками с едой. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Дома, смятые или резко подрубленные неразумным, бесчувственным блобом, этой неумолимой глыбой, могли рухнуть в любой момент. Верхние этажи зданий были также непопулярны, как и первые — и все прочие между ними. Многие выезжали и жили в лагерях на Хэмпстед-Хит, Блэкхит и в других открытых местах. Лицо Лондона менялось ежедневно.

Лежа неподвижно на спине и глядя на Главного хирурга, Том Гревиль видел все страдания и страхи огромного города, отразившиеся на этом домашнем, покрытом морщинами лице.