Пределы зримого - Роберт Ирвин

Роберт Ирвин

Пределы зримого

~ ~ ~

10 января 1832

Мы в четырех днях пути от Тенерифе, на 10°12′ западной долготы и 40° северной широты. Температура — 51,5°. Наш корабль столкнулся с удивительным метеорологическим явлением. Утром за какие-нибудь 10 минут вся палуба «Бигля» и поверхность океана в радиусе двухсот ярдов вокруг нашего корабля оказались покрыты пылью. Пыль падала стеной с неба. Пыльная тьма закрыла облака. Выпадение пыли было весьма необычным, и я с болью наблюдал за тем, как растут горы пыли на палубе. Невозможно выразить то изумление, которое я испытал, наблюдая за падением частичек пыли. Все быстро обратили внимание на то, что из разных закоулков палубы доносится серный запах, доставлявший невыносимые страдания тем, кому пришлось драить палубу. Корабль выглядел настолько убого и запустело, что мое возвышенное состояние быстро испарилось. Я расспросил членов команды, по их словам выходило, что случай это обычный, особенно при длительном плавании, и пытливый читатель может ознакомиться с примерами подобного рода, упоминаемыми капитаном Фицроем в отчете Адмиралтейству.

Еще Шамиссо в своем «Tagebuch» говорил, что подобные пыльные дожди ранее собирались в ураганы. Теперь же я не заметил турбулентности на корабле, свидетельствующей о приближении урагана. Благодаря помощи мистера (ныне — капитана) Салливана, мне удалось собрать изрядное количество означенной пыли, весом почти в 4 фунта. По возвращении в Англию спустя 4 года мне удалось рассмотреть пыль под микроскопом. Содержимое фляжек, в которых я хранил пыль, состояло из множества различных материалов. Самым удивительным мне показалось присутствие силиката, встречающегося лишь в Великой азиатской пустыне Гоби. Также обнаружилось весьма изрядное количество органической субстанции, являющейся, в сущности, останками тараканов и других представителей вида Blattidae, а также пауков, частиц плесени и засохшей крови (возможно, человечьей, но в точности это установить не удалось). Наибольшую часть содержимого указанных фляжек составляла обыкновенная пыль, каковую в изобилии можно обнаружить в любом лондонском доме. Мнение капитана Фицроя о вулканическом происхождении этого пылевого дождя пришлось, по результатам данного исследования, признать ошибочным. Каким образом обычную домашнюю пыль занесло так далеко в океан, остается загадкой. Тем не менее указанный феномен является проявлением лишь материального мира и не несет в себе ничего сверхъестественного. На этом я заканчиваю описание сего курьезного случая, ибо нам не пришлось впоследствии сталкиваться с чем-то подобным, и я весьма доволен тем, что мой разум двинулся в другом направлении.

«Путешествие на корабле “Бигль”» Чарльз Дарвин (1845)

Глава 1

Я встала и подошла к зеркалу. Меня зовут Марсия. Сколько мне лет и как я выгляжу — все это в зеркале, как на ладони. Я заглянула в него, и то, что я там увидела, мне не понравилось. Серебристая пыль и крошечные коричневые звездочки удвоили глубину стекла. Я наугад поскребла одно из пятнышек ногтем — пятно исчезло, а на стекле остался тонкий, белесый, похожий на перышко след — словно шлейф от реактивного самолета в небе. Наверное, это просто жир с моего пальца. Я снова прикасаюсь к поверхности зеркала, и призрачнобелое пятно становится больше. Я едва позволяю себе дышать — так завораживает меня эктоплазма, струящаяся с пальцев экстрасенса. По правде говоря, я вообще не люблю дышать на зеркала и прочие полированные поверхности: от этого они тускнеют. У меня есть предположение, что конденсацию влаги на таких поверхностях вызывают имеющиеся на них мельчайшие частицы пыли.

Ужасные бесформенные пятна успели покрыть едва ли не всю поверхность зеркала, прежде чем я смогла взять себя в руки и вновь принялась соскребать с него грязь — аккуратно, касаясь стекла только ногтем. Стекло такое гладкое. Ума не приложу, как пыли удается прилепиться к нему. Зеркало словно обладает гравитационным полем, притягивающим к себе сначала пыль, потом мое лицо, а уже затем — оставшуюся часть комнаты. Соскребать пыль оказалось делом безнадежным. Приходится прибегнуть к помощи рукава. Я тру и тру, а затем вдруг понимаю, что коричневые звезды — это ведь пятна ржавчины, абсолютно недоступные со стороны поверхности зеркала. А что касается пыли и жирных пятен, то с ними лучше всего справится медицинский спирт. Мне нравится пользоваться спиртом. Дело не просто в запахе: меня посещают видения…

Я представляю себе, что я — в Бразилии, в Гайане или еще где-нибудь.

Там, в Бразилии, в Гайане или еще где-нибудь, простые люди — еще несколько лет назад они в поте лица своего трудились на жалких клочках земли, отвоеванной у джунглей, а теперь перебрались в трущобы на окраине большого города, — эти люди приходят ко мне. Они работают в гостиницах, на железной дороге. В этом новом для них мире все загадочно и в равной мере обладает колдовской силой: машины, поезда, радиоприемники, электричество. Ко мне они относятся как к своей. Я живу среди них, в одной из таких же лачуг, но никому здесь и в голову не придет усомниться в безграничности моих исцеляющих способностей. Колдовство белой женщины имеет твердую репутацию надежного средства. Лица пришедших ко мне искажены причудливой гримасой — смесью надежды и безнадежности. Они надеются на то, что сегодня вечером я сумею сотворить колдовское снадобье, но положение, в котором они сами оказались, в общем и целом — безнадежно. Магия большого города редко бывает милосердной. Они считают, что это большой город наградил их кашлем, вызываемым промышленной пылью, и раковыми опухолями. По-моему, они правы. Лачуга, в которой мы находимся, переполнена — здесь собралась вся семья, четыре поколения. Много детей. Керосиновая лампа, висящая под низким потолком, почти все время качается из стороны в сторону. Ее то и дело задевают то головой, то плечами люди, собравшиеся в комнате. Самые боязливые опасливо косятся на мечущиеся в свете качающейся лампы тени. Все прикрывают рты шейными платками — как повязками. Наступает время начать работу. Все нехотя расступаются, чтобы освободить для меня место. Мои руки ложатся на покрытую морщинами кожу пациента. Инструментами я не пользуюсь. Лезвие скальпеля не пронзит сегодня кожу моего пациента. Вместо этого я начинаю призывать себе на помощь незримо присутствующих во мне исцеляющих духов, духов-врачей, духов-хирургов… Мне кажется, что духи-целители должны пахнуть медицинским спиртом.

Филипп уже не на шутку рассердился на меня. В стаккато его истошного крика, взлетающего по ступенькам лестницы, едва различимы краткие паузы, необходимые для того, чтобы перевести дух.

— Марсия, Марсия, Марсия, Марсия! Какого черта ты там возишься? Я уже пять минут назад должен был уйти! Марсия, Марсия!..

Я снова смотрю в зеркало: скопления пылинок, словно Магеллановы облака, плывут куда-то в пустоте. Было бы интересно, хотя и опасно… Так, крики прекращаются, слышен лязг открываемого замка. Сейчас он распахнет дверь и уйдет! Я чуть не кубарем скатываюсь по лестнице и обнимаю его уже на пороге. Я не хочу, чтобы он уходил, и прижимаюсь лицом к его плечу. Но даже в порыве чувств и спешке я успеваю отметить про себя, что на нем — самый темный из его костюмов. Наверное, на сегодня намечена какая-нибудь крайне важная встреча. На плече, у самого воротника, — перхоть, совсем немного. Мой муж одет в звездное небо. Где щетка? Я не рискую броситься на ее поиски, потому что стоит мне разжать пальцы и на миг отпустить Филиппа, как он тотчас же уйдет. Да и поздно уже затевать чистку. Он аккуратно отодвигается от меня, освобождается от моих объятий.

— Буду в шесть — полседьмого, не позже. Ты пока займись тут по хозяйству. Ладно, счастливо.

Быстрым клевком он целует меня в щеку, одновременно непостижимо ловко высвобождается из моих объятий — и исчезает за дверью.

«Шесть — пол седьмого, не позже!» Скорее всего это значит — полвосьмого, если не восемь. Меня начинает колотить, колени подкашиваются, и я сползаю по стене на пол. Мой взгляд скользит по прихожей и коридору. Все это «хозяйство» ждет предстоящей уборки. И хотя я уже дрожу от страха, в моих глазах пока нет слез. По правде говоря, в них еще полно ночной грязи. Способность моего собственного тела самостоятельно порождать грязь приводит меня в ужас. Пока я сплю, в уголках моих глаз успевают вспучиться твердые буро-серые кристаллы.

Как бы я хотела снова оказаться ребенком и поверить в детские сказки. Тогда я точно знала, что, пока я сплю, к кроватке на цыпочках подходит Песочный Человек. У него странная походка, напоминающая складной нож: его колени попеременно сгибаются то назад, то вперед. Даже с закрытыми глазами я вижу, что на нем надет желтый жилет, на голове — высокая желтая шляпа. Он очень худой, под стать комплекции — улыбка его тонких губ. Я еще недостаточно взрослая, чтобы разобраться, добрая это улыбка или злорадная. Длинными тонкими пальцами он достает из стеклянного сундучка, который всегда носит с собой, щепоть сонной пыли и рассыпает ее над моим лицом. Она плавает в воздухе, медленно опускаясь на меня и на подушку. Теперь, до тех пор пока не рассветет, мои веки будут крепко склеены и запечатаны волшебной печатью…