Вэля и мой компьютер - Адам Яромин

Адам Яромин

ВЭЛЯ И МОЙ КОМПЬЮТЕР

Должен признаться: я познакомился с изумительной девушкой. Зовут ее Вэля, а ее глаза… глаза… Прекраснее я просто не видывал.

Мы проболтали два часа. Под конец я слегка дрожащим голосом попросил у нее номер телефона. Когда я возвращался домой, мне казалось, что все вокруг пляшет и поет. Вот в каком я был настроении!

Ну, конечно, я не мог не поделиться с кем-нибудь такой новостью. Дома я сразу же включил компьютер. Я им страшно горжусь, потому что сделал его сам. Или, точнее, смонтировал из готовых блоков, которые можно взять на любом складе электроприборов. Мой компьютер зарегистрирован и включен, в общую сеть информации. Он, конечно, не гений, но у него достаточно ума, с ним можно приятно поболтать.

Компьютер внимательно выслушал меня. Он долго молчал, огоньки на его пульте погасли; потом он сказал:

— Я связался с моим Центром. Запросил нужную программу. У тебя есть время со мной поговорить?

— Да. Я хотел посоветоваться с тобой.

Слово «посоветоваться», видимо, пришлось ему не по вкусу. И действительно, он тут же заметил:

— Невозможно завязывать хорошие и полезные знакомства, не сопоставив информации, касающейся твоей особы, с информацией, касающейся особы, с которой ты собираешься познакомиться. Не думаю, чтобы слово «посоветоваться» отражало суть вопроса. Если результат этого сопоставления окажется негативным, то нечего и говорить о дальнейшем поддержании знакомства. Не забывай, что ты живешь в двадцать… веке, а теперь все поступают именно так.

— Ты невыносим, — сказал я.

— Понимаю, — продолжал мой компьютер. — У людей сохранились атавистические свойства: право выбора не самых выгодных вариантов. Они называют это свободой и страшно ею гордятся. А ведь так называемая свобода — это всего лишь производное от ошибочного распознавания и ошибочной оценки обстоятельств, сопутствующих данному действию. Но, что поделаешь, если уж ты так привязан к тому, что я назвал свободой, можешь использовать термин «посоветоваться» вместо термина «поступать в соответствии с твоими выводами».

— Подумать только — и я собственными руками смонтировал тебя!

— А разве это освобождает тебя от соблюдения норм, принятых в обществе? Каков возраст этой особы?

— Около двадцати лет. Может быть, немного меньше.

— Придется получить более точную информацию. Рост, вес, цвет волос?

— Цвет волос? Блондинка. Теперь ты спросишь, какие волосы нравятся мне больше всего. И услышишь, что светлые, и тогда ты сообщишь, что Вэля мне нравится…

— Ехидство тут ни к чему. Цвет глаз?

— Самый красивый, какой я когда-нибудь встречал.

— Это мне ни о чем не говорит. Чем болела, есть ли мозоли, состояние полости рта?

— Уж не думаешь ли ты, что при первой встрече я спрашивал о мозолях и зубах?

— Придется спросить. Сейчас я подготовлю соответствующий вопросник. Когда встретишь названную особу, добейся от нее ответов. Ты уже начал в этом духе. Помни, нельзя пропускать ни одного вопроса.

Через четверть часа печатающее устройство начало в сумасшедшем темпе выстукивать буквы на бесконечной бумажной ленте. Я схватился за голову.

— Разрежь на листки. Так будет удобнее, — посоветовал мой компьютер.

— Но лента слишком длинная!

— Шестьсот одиннадцать вопросов.

— Если б хоть знать, что ты не ошибешься!

— Ошибусь? Я?! — обиженно выкрикнул он.

— А почему бы и нет? Товарищей по общежитию мне тоже подбирал компьютер. И что же? Целый год я жил с типом, который плевал на пол и не позволял проветривать комнату.

— Вероятно, компьютер исходил из педагогических соображений: приспособляемость к жизни в коллективе.

— Знаешь что, дорогой, лучше всего было бы, если б ты сам договорился с ней о ближайшей встрече. Я не решусь мучать Вэлю шестьюстами одиннадцатью вопросами.

Я шутил, но это был юмор висельника.

— Я? Да я рассмеялся бы тебе в лицо, если б я только умел смеяться. Я даже не знаю, что такое любовь, а мне кажется, вся твоя история как-то с нею связана.

Всю ночь, утро и первую половину дня я зубрил вопросы. В полдень чувствуя, что в глазах у меня зарябило, я позвонил Вэле. Мы уговорились встретиться во вторую половину дня в кафе. Я еще успел немного вздремнуть. Потом повторил вопросы, засунул вопросник в папку, так просто, на всякий случай, и с бьющимся сердцем отправился на свидание.

Разумеется, я не смог выучить все на память. Даже и не пытался. Выучил только половину. Когда я подумал, что меня ждет еще одна бессонная ночь, у меня по спине забегали мурашки.

Вопросы были расположены в определенном порядке: касающиеся физических данных и состояния здоровья, наклонностей, знаний, жизненных планов, взглядов на различные проблемы и так далее. Я не хотел выдавать себя и расположил их в другой последовательности: вопрос двести девяносто девятый, сто девяносто девятый и девяносто девятый. Вопрос двести девяносто восьмой, сто девяносто восьмой и девяносто восьмой… Вопросы с номерами выше трехсот я решил задавать, начиная с конца. А когда она ответит, делать на ладони отметки шариковой ручкой. Одна точка — «да», две точки — «нет».

Вы спросите, зачем все это? Поймите меня. Спрашивать Вэлю по вопроснику казалось мне страшно нетактичным. Я хотел как-то скрыть это, затушевать. Когда я увидел ее впервые, я чуть не проглотил язык. А тут сразу шестьсот одиннадцать вопросов. Но, что делать, все так поступают…

Вэля была так же прекрасна, как и вчера, только казалась немного утомленной. На ней было цветастое платьице, соломенная шляпка и большая пляжная сумка в руке.

Разговор как-то не клеился, я боялся, что, когда разговорюсь, вопросы, вызубренные с таким трудом, вылетят из головы. Я что-то пробормотал о погоде, о том, что через несколько дней начинается учебный год и мне придется уехать. Потом, чувствуя, что в горле у меня совершенно пересохло, я спросил:

— Ты любишь животных?

Это был трехсотый вопрос.

— Очень, — ответила Вэля. — А ты?

— Я тоже.

Тайком, незаметно, под столиком я поставил на ладошке точку и задал двухсотый вопрос:

— Ты хотела бы стать актрисой?

Она вытаращила на меня глаза.

— Нет. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Я немного смутился. Поставил на ладошке две точки и двинулся дальше:

— Как ты думаешь, человек может быть полностью счастлив?

— Не понимаю, выражайся точнее.

Я и сам не очень-то понимал.

— Ну… как ты думаешь, счастье существует?