Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль

Моцарт в Праге

Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

Карел Коваль

Переводчик Лидия Александровна Гончарова

© Карел Коваль, 2017

© Лидия Александровна Гончарова, перевод, 2017

ISBN 978-5-4485-8835-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Музыкальная хроника лет 1787—1791

ПОСВЯЩАЮ МОЕЙ ДОРОГОЙ ЖЕНЕ ЛЮДМИЛЕ, ГЛАВНОЙ СОРАТНИЦЕ В ЭТОМ ДЕЛЕ

И ВСЕМ, КТО ЛЮБИТ МУЗЫКУ, ПТИЦ, ОБЛАКА, ЦВЕТЫ, БАБОЧЕК, И ВСЁ ЭТО

ОТ СЕРДЦА К СЕРДЦУ ЧЕЛОВЕКА,

ВИДЯ В НЁМ БРАТА.

«…Как каждое из произведений Моцарта было в Чехии принято и оценено, также случилось и с Фигаро. Он был показан на сцене в 1786 году Бондиниевой труппой в Праге и сразу, при первом же представлении, принят с таким же успехом, какой впоследствии достался «Волшебной флейте».

Это есть чистейшая правда, я подтверждаю, эта опера игралась всю зиму непрерывно и даже превосходно поправила тяжёлые условия театра. Восхищение, которое она вызывала у публики, не имеет себе равных до сих пор; люди не могут наслушаться досыта, из неё нашим замечательным паном Кухаржем был сотворён отличный клавирный вариант и переложение для духовых инструментов, для квинтета, камерная музыка для танцев.

Коротко говоря, Фигаровы мелодии пели на улицах, в парках, да и арфист на трактирной лавочке мог заиграть своё «Non piu andrai…", если хотел привлечь внимание посетителей.

Это явление, конечно, имело главную причину в том, что само произведение – блестящее; но ещё была и соответствующая публика, которая настолько понимала в истинной красоте музыкального искусства и представляла собой основательного знатока, что смогла сразу же почувствовать цену прекрасному.

Не слабее был и несравненный оркестр нашей оперы, сумевший выразить Моцартову мысль точно и полно. Едва замирали последние аккорды – как уверял прославленный директор оркестра Стробах – весь состав исполнителей так сильно воодушевлялся, что, несмотря на утомление от работы, мог с радостью начать всё с начала.»

Для начала познакомимся с друзьями Моцарта

Я вам расскажу о славных временах чешской земли, когда её музыка золотом звучала по всей Европе, несмотря на то, что народ её жил в рабстве и бедности. Буду вам рассказывать о судьбе Моцарта в Праге, почему так случилось, что для нас его музыка стала родной, между тем как иные о ней лишь пожимали плечами.

Расскажу о знаменитых и малоизвестных чешских музыкантах, которые соприкасались с Моцартом, каждый из них дал ему кусочек своего доброго сердца на память. Да, Чехи, несомненно, повлияли на творчество Моцарта. Это было так давно…

Передо мной уйма книг, гравюр, картин, нот… Все их я прочёл и переиграл. Это документы от Моцартовых времён и до наших дней. Каждая книга, каждый документ говорят о взаимной любви Моцарта и чехов.

Из облаков забвения всплывают светлые фигуры, воскрешённые силой любви к чешским музыкальным традициям.

В облачке над Бертрамкой появляется небольшой человек, но огонь его синих глаз делает его весьма значительным – он, однако, о том не догадывается.

Улыбаясь на все стороны, он живо машет треугольной шляпой навстречу своим друзьям, бордовая лента в его белой косе взлетает над лазурно-голубым сюртуком с золотыми пуговицами, словно бабочка.

«Амадей!»

Рядом с ним Душковы, Жозефина и Франтишек. С облаков подальше появляются: Йозеф Мысливечек, «IL divino boemo», он был лучшим другом Моцарта в солнечной Италии. Иржи Бенда, о нём Моцарт писал отцу, что возит его партитуры везде с собой, так ему нравится Бендова музыка.

Здесь и уважаемый директор оркестра Ян Кухарж, и капельник Йозеф Стробах, регент хора Вацлав Праупнер и оба импресарио итальянской оперы в Праге Паскуале Бондини и Доменико Гвардасони во главе всего ансамбля артистов театра.

За ними восхитительный вокалист Франтишек Владислав Гек, один из любимых учеников Моцарта, и Ян Теобальд Гельд. Далее Франтишек Немечек, Ян Витасек, Якуб Ян Рыба, Вацлав Матей Крамериус, братья Тамы, Йозеф Добровский, Франтишек Мартин Пельцл, Рафаэль Унгар, Ярослав Шаллер, Ян Богумир Длабач.

Это целая толпа музыкантов. Они были артистами оркестра Ностицова «Народного театра», и с ними, непринуждённо беседуя, все пражские органисты, хоровики, за ними служащие в ливреях. Это музыканты из дворянских оркестров, каждый из которых хотя и не знаменит, но всем сердцем предан музыке, это братья тех знаменитостей, что выступают сейчас из темноты забвения.

Смотрите, вот сверкнул в облаке золотой лесной рог под рукой высокого мужчины в развевающемся плаще. Это сам Пунто (Ян Вацлав Стих), для него Моцарт написал концерт. А за ним Фиала, по-прозванию Йозифек, с гобоем и виолончелью. И дальше виолончелисты Вошитка, Крафт, и композиторы Франтишек Бенда, Враницкий, Йировец, Ваньхал, и клавирист аббат Йелинек.

Двор заполнился, Моцарт с Душковыми возвышается на лестнице, а их друзья прибывают беспрестанно, всё больше и больше, и невозможно всех пересчитать. Позади возле коровника стоит дворня Бертрамки с её управляющей пани Людмилою и с белокурой Анинкой, напоминавшей Моцарту его сестрицу Нанерль.

Приказчик Томаш и экономка Катерина, и кучер Мартин, который возил Моцарта с Бертрамки на репетиции в театр. Те неизвестные поднялись сегодня из праха забвения, однако, они достаточно долго спали, забытые на страницах воспоминаний Моцартовых сверстников и в цитатах свидетелей той великой эпохи.

А кто этот великан с двумя косами и длинными белыми усами? Это старый терезианский служака Зима, привратник из Ностицова театра, посыльный Моцарта, – и днём и ночью к Вашим услугам, а за его спиной выступают широкоплечие кулисные, статные рабочие сцены, такие могут горы сворачивать, и с ними студенты, сборище волосатиков с восторженными глазами.

А что это за пекарский подмастерье? И этот сюда пришёл, потому что именно он подарил ту безмерную радость Моцарту при первом его шаге в Прагу, когда перед Новыми воротами свистел на ходу «Non piu andrai…", пока полицейский проверял паспорта.

Вот появилось чешское дворянство: графы Тун, Пахта, Ностиц, Канал. Все эти фигуры, также как и соборы, и скульптуры, вынырнувшие из мглы минувшего, все они, так или иначе, связаны с памятью о Моцарте.

Соборные атрибуты, чеканные решётки, порталы, колонны, колодцы, запорошенные снегом изгибы пражских улиц, по ним Моцарт хаживал на репетиции Дон Жуана, через Угольный рынок вокруг трагических развалин Вифлеемской часовни, где некогда играл семинарист Мысливечек на органе.

И далее по Лилиовой улице вокруг Аненского монастыря, в нём когда-то играл Глюк; Йезовицкою улицей, околдовавшей Амадея своей средневековой красотой. И на маленькой Кржижовницкой площади каждый раз его снова потрясает сказочный вид на стобашенный город над Влтавой, который принял его с распростёртыми объятьями сразу при первом появлении у Новых ворот 11 января 1787 года.

Сейчас и Мысливечкова мельница продолжает поскрипывать, и шумят липы под Каменным мостом, и исчезающие столетние дороги опять белеют за Уездскими воротами. Мотольский ручей извивается под Бертрамкой, и каштановая аллея манит путника: подойди, заходи, добро пожаловать.

Но ни на минуту Моцартовы времена не забываются. На Клементине была метеорологическая станция, где директор Антонин Стрнад ежедневно отмечал, как светило солнце, когда шёл дождь, когда небо затянули тучи, когда пролегла радуга, и когда пошёл снег. И вся эта погода была воскрешена волшебной палочкой памяти.

И гравюры ожили, и лебединые перья, которыми были написаны симфонии, оперы, песни золотого века чешской музыки. Их лавры за столетия не опадают. Те же лавровые листы украшали лица и Моцарта с Мысливечком, Бендой, Стамицем, которые вместе закладывали основы классической музыки и потому заслужили, чтобы о них не было забыто в этой музыкальной хронике.

Кто ещё там спешит? Кто тот важный господин во французском плаще? При его появлении Моцарт радостно замахал ему рукой. Это Франтишек Гейна, трубач из Парижа, был рядом с Моцартом у ложа его умирающей маменьки в её последнюю ночь и был для него настоящей опорой в отчаянном одиночестве.

За Гейной скромно семенит сутулый арфист Цопанек, – и я тоже, простите, пришёл, хотя я всего лишь бродячий музыкант, прошу прощенья, но видите, пан Моцарт мне по-дружески кивает. Ведь я имею входной билет – его рукопись. Он сам написал мне мелодию для моей арфы, я всегда ношу её с собой как талисман.

Позади над Бертрамкой Градчаны, храм Святого Вита, Страхов. В его молчащем органе замурована соната, сымпровизированная Моцартом. И звёздное небо. И месяц. И солнце. Закаты и восходы. Лунные ночи. Такие же волшебные, как и тогда. Прага молчаливая и по-королевски величавая, несмотря на то, что была тогда без короля, но было в ней сердце чешского народа, такого певучего, что говорили: Чехи – это музыкальная консерватория Европы.