Звезды на эполете - Александр Сивинских

Александр Сивинских

Звезды на эполете

Книжица, из-за которой с конструктором механических передач Николаем Коперником случилась эта история, имела формат, близкий к размерам «покетбука», а выглядела плачевно. Обложка отсутствовала вовсе, так же как и приличная часть страниц. Некоторые листки слиплись между собой намертво, некоторые были подпорчены плесенью, а некоторые — людьми… На широких полях первой страницы (первой по фактическому наличию, а не по номеру, ибо номер ее был 12) виднелась расплывшаяся надпись химическим карандашом, от руки: «В. В. Хлопьев, Полный перечень констант Власти. Канберра, 1912 г., тир. 14 экз.».

С первого взгляда — ибо на второй времени просто не нашлось, — Николай решил, что надпись относится совсем к другой книге. Или, возможно, заведомо ложна и призвана вводить в заблуждение легковерных читателей. Взять хотя бы место и год издания. Книга была на русском языке, а Канберра — город, дай бог памяти, австралийский! Мало того, написание слов оказалось вполне современным, без обилия всяческих «еров», «ятей», отсутствия и присутствия точек над «i», обязательных для печатной продукции начала двадцатого века. Навскидку книге можно было дать лет пятьдесят-шестьдесят. Содержались в ней тексты, напоминающие эзотерические умствования Рерихов либо Блаватской, и какие-то многоэтажные таблицы.

Коперник нашел ее совершенно случайно, на подоконнике содрогающегося от доброго русского гуляния сельского клуба в населенном пункте с поразительным названием Дикая Деревня. Обстоятельства, приведшие его в Дикую Деревню, вполне заслуживают отдельного повествования; здесь им, однако, не место. Достаточно сказать, что Николай покидал упомянутый клуб в состоянии самом ошеломленном, неся в одной руке книгу, а в другой — ярко-красное конусообразное противопожарное ведро, покрытое льняной тряпицей и полное живой рыбы: голавлей и лещей. Следом за Николаем из дверей вывалилась парочка веселых баб, здоровенных, расхристанных, пылких. И пьяных в дугу. Покричав: «Эй, сладенький!», бабы устремились за конструктором вдогонку, изобретательно сквернословя. Ноги у них заплетались жутко, а языки — ничуть. Коперник похохатывал и прибавлял шагу. Инстинкт самосохранения был у него развит как надо, а эти кумушки могли учудить любое. Особенно с тем, кого считали сладеньким.

Потом бабы куда-то пропали. Наверное, вернулись в клуб, плясать.

Не успел Николай как следует порадоваться одиночеству, взамен баб появилась приземистая, изрядно беременная дворняжка-хромоножка. У дворняжки была тяжелая башка, замысловато искривленные лапы, а брюхо раздулось до такой степени, что почти касалось земли. Она преследовала Коперника неотступно и, кажется, была всерьез настроена испробовать на зуб прочность его высоких ботинок. Когда он оборачивался, чтоб грозно крикнуть: «Пшла, курва!», умненькая тварь принималась вперевалочку гоняться за собственным хвостом, изображая полнейшую незаинтересованность.

Иметь за спиной такую приятельницу — никаких нервов не напасешься, решил Николай. Нужно было швырнуть в нее чем-нибудь увесистым. Конструктор взял книжку В. В. Хлопьева в зубы, освободившейся рукой поднял с дороги камень и запустил им в шавку. Не попал, конечно.

Шавка разразилась сварливым полувизгом-полусмехом.

Николай с осуждением посмотрел на нее и двинулся дальше.

Комары неистовствовали. В черной крапиве, почти целиком скрывавшей дощатые деревенские заборы, кто-то шуршал и скребся. Вылезающая из-за горизонта луна пугала чудовищным размером и багровым цветом — при виде ее хотелось креститься и прятаться с головой под одеяло. Громыхал цепью крупный рыжий козел, прикованный к неохватной березовой колоде. Его взгляд, обращенный на Николая, был полон ненависти, а устрашающие рога, выкрашенные наполовину лазоревой краской, а наполовину алой, походили на орудия изощренных пыток. Одним словом, в тот момент Коперник ясно понимал, почему деревня поименована дикою, но он решительно отказывался взять в толк, вследствие какого чуда она до сих пор обитаема.

Наконец отстала и собачка-хромоножка. Рыба в ведре все еще билась, будто всерьез собиралась выскочить на волю, прорвав тряпицу, — или хотя бы помять красные жестяные бока. Николай представлял, какое из голавлей да лещей выйдет жарево под сметаной, и в животе у него начиналось волнительное движение, и пели звуки.

Тут она и объявилась, чертовка. Похоже, поджидала Коперника под мостиком, что перекрывал Сучий Овражек. Иначе Николай просто отказывался объяснять, откуда она взялась. Не из воздуха же?

— Добрый вечер, — сказала чертовка хрипловатым голосом и привычно согнала под ремень за спину складки шинели. Шинель была будто из пародийного кино про фашистов будущего: лохматая, цвета пороха, с высоким собачьим воротником. И в довершение всего — с золотым эполетом на левом плече. Эполет украшала короткая бахрома и россыпь мелких алмазных звездочек. Между прочим, температура воздуха стояла градусов около двадцати двух выше нуля, а этой даме хоть бы хны. Каракулевая папаха дикой рыжей расцветки (Копернику при взгляде на нее вспомнился прикованный к колоде козел) с кокардой наподобие морского «краба» была надвинута на самые брови. Из прорезей в папахе выставлялись бутафорские уши вроде беличьих — удлиненные, с кисточками на концах. Все это выглядело бы маскарадным нарядом, спроворенным под конкурсные нужды деревенской свадьбы, кабы не одна значительная деталь.

В руке дама сжимала револьвер.

Тяжелую никелированную пушку с коротким стволом, в отверстие которого хрупкий конструктор преспокойно мог всунуть если не большой палец, то указательный уж наверняка. Отверстие это целилось ему в живот.

Проследив взгляд Коперника, женщина с понятной гордостью сообщила:

— Пятидесятый калибр. Под патрон «магнум».

— Вздор, — возразил конструктор уверенно, поскольку считал себя порядочным экспертом по части стрелкового оружия. — Не бывает пятидесятого «магнума».

— Тогда что это у меня, по-вашему? — удивилась владелица револьвера и лохматой шинели и подвигала револьвером.

Николай с большой непосредственностью предположил, что это может быть — на взгляд современного, прилично образованного конструктора механических передач. И что еще. О чем и поведал вслух.

— Шизофрения? — она отрицательно покачала головой. — Безусловно, нет. Да и пистолет настоящий. Кольт «Единорог». Полюбуйтесь.

Она отвела револьверный ствол в сторону и потянула спусковой крючок. Грохнуло сочно и раскатисто — кто слышал, как стреляет охотничье ружье, может примерно представить этот звук. В мостике образовалась дыра, в которую пролез бы уже не палец, а целый кулак Коперника.