Черный свет - А Кольцов

Кольцов А

Черный свет

А.Кольцов

Черный свет

В академию Евита шла парком, по набережной Москвы-реки. Теплый августовский вечер клонился к концу, в воздухе носились запахи меда, нагретой хвои и стаи голубей, позолоченных солнцем.

Встречные мужчины задерживали на ней взгляды, иногда оборачивались. Евита давно уже привыкла к этому "вниманию", так было, насколько она помнит, и сто и двести лет назад, а может, и больше. Наверное, так будет всегда. "Вот в этом отношении человек вряд ли изменится, - думала она, хотя нравственно люди преобразились неузнаваемо".

Когда она подошла к академии, в небе появились первые звезды. Евита увидела, как поворачивался купол главного демонстрационного зала, и поспешила к лифту. Ровно в 21:00 она заняла свое место у смотрового окна. Там, за толстым стеклом, посреди большого круглого зала с невидимыми стенами, находился "Сын звезд", как называли теперь ее Данта. Горькая улыбка чуть тронула ее губы. Ее Данта! Он давно уже принадлежал не ей, а науке. Его называли еще "первым человеком": он весь был в прошлом, таком немыслимо далеком, что его трудно было представить даже им, людям с неумирающей памятью.

"Память! Стоило ли это открытие..." - девушка прищурила глаза и встряхнула головой, чтобы прогнать мысль, недостойную людей их эпохи. С некоторых пор где-то в глубине ее сознания стало зарождаться сомнение в разумности величайшего открытия - наследственной памяти. Она понимала: нелегок был путь к этому открытию. Свыше ста лет ученые стучались в двери тайны наследственности, стараясь узнать, почему десятки признаков отца и матери передаются детям, внукам и правнукам. Когда эта тайна была раскрыта, встал другой вопрос: почему каждый рождающийся человек представляет собой "чистый лист бумаги", должен снова учиться всему, чему учились родители? После долгих усилий в аккумуляторных клетках коры головного мозга были обнаружены инертные очаги наследственной памяти: их научились возбуждать, действуя на них излучением с частотой клеток родителей - разной частотой для различного возраста. Память человека с тех пор не умирала.

В это время купол раскрылся, и зал озарился мягким фиолетовым полусветом, шедшим, казалось, от звезд. Опутанное проводами вращающееся кресло, стоявшее посреди зала, было пустым. Обстановка была прежней, но цвета новыми: невесомая белая ротонда причудливой формы была окружена желтолиственными растениями; на зеленый прибрежный песок набегали оранжевые волны моря. Художники-фантасты изощрялись в выдумке, пытаясь угадать облик никогда никем не виденного другого мира.

Свет стал ярче, а звезды бледнее. Вошел Дант. Двадцатичетырехлетний юноша шел походкой старца, медленно передвигая ноги, его невидящие глаза неподвижно смотрели в одну точку. Он подошел к креслу и, прежде чем тяжело опуститься в него, долго молча смотрел на плескавшиеся у его ног янтарные волны. Потом он сел. И сразу же у кресла вырос доктор Владислав Горн. Он быстро надел на голову Данта шлем с системой датчиков и неслышно удалился. Свет снова померк.

Привычным движением обеих рук Евита поправила рассыпавшиеся по плечам волосы, надела на голову цереброн и укрепила контакты. Она знала, что то же самое сделали сейчас десятки ученых, сидящих в демонстрационном зале. Они, так же как и Евита, с помощью этих церебронов "слушали" и "видели" мысли и воспоминания Данта.

В зале стало тихо. Дант остался наедине со звездами и своими мыслями. Он неподвижно полулежал в кресле и смотрел на небо. Его взгляд останавливался обычно на Веге и не отрывался от нее весь вечер, пока из груди не вырывался стон. Тогда Дант закрывал лицо руками и выкрикивал непонятные слова, а иногда, сбросив шлем, бегал по воображаемому берегу.

Сегодня его мысли были бессвязны. Цереброны доносили до сознания отрывочные образы желтолиственного парка, оранжевого моря и бесконечные картины зеленого прибрежного песка. Ни Онико, ни ее отец не появлялись. Евита проверила контакты, они прилегали к вискам и лбу плотно. Сейчас доктор Горн прикажет ей подойти к Данту, чтобы "настроить его память". Тогда она должна переключить рычаги цереброна, превращая их из приемников мыслей Данта в излучатели ее собственных. Она приближалась к другу и старалась вызвать в его сознании нужные воспоминания. Иногда Евита украдкой превышала свои полномочия; заглядывая в глаза Данта, она пыталась навести его память на другие, земные мысли, но он не узнавал ее, смотрел, как на пустое место.

Горн молчал, и Евита стала вспоминать те немногие случаи, когда при пробуждении наследственной памяти оживали нежелательные черты характера родителей и их предков. Сознание тех, кто подвергался опыту, по каким-то непонятным пока причинам ослабляло свой контроль над памятью предков. Портреты этих "интересных больных" висели в академии. С каким состраданием смотрела она на высокомерного немецкого юношу Карла, который вдруг начал требовать, чтобы ему оказывали царские почести. А горец Джават! Он обнаружил неудержимое желание воевать и требовал дать ему оружие. Совсем юный американец Сэм, оказывается, не мог жить без вина и объяснял свою страсть к напиткам тем, что жизнь, по его мнению, коротка и нужно прожить ее весело. Но подобные аномалии легко устранялись здесь, в Академии инертной памяти.

А вот с Дантом произошел совершенно исключительный, небывалый случай. В день нравственного совершеннолетия его, как и всех других юношей и девушек, подвергли третьему и последнему облучению, которое закрепляет, как снимок на фотопленке, нравственную тональность наследственной памяти. Это делается для того, чтобы оградить сознание от проникновения в него в будущем нежелательных воспоминаний.

И именно в этот день, когда вся молодежь ликует, она впервые заметила перемену в своем друге. Это случилось на берегу Московского моря, куда они пришли купаться. Дант стал задумчив, словно пытался что-то вспомнить, долго и пристально всматривался в нее, Евиту. Потом, ощупывая ее волосы и плечи, спросил изменившимся голосом:

- Моя Онико?..

Сначала Евита подумала, что он шутит, и спросила игриво, кто эта девушка, ее соперница.

- Твоя новая знакомая?

Но Дант, казалось, не слышал вопроса, взгляд его был отсутствующим. Потом выяснилось: третье облучение вызвало нежелательную реакцию в очаге наследственной памяти. Тогда всю подкорковую часть мозга Данта подвергли резонансному облучению, это всегда давало положительные результаты. С Дантом случилось обратное - он совершенно забыл родную речь и стал говорить на незнакомом языке, который не был известен ни одному историку-лингвисту, По ночам он выходил на балкон, подолгу смотрел на звезды, что-то говорил и говорил, протягивая к ним руки. Его речь записали, но она долго не поддавалась расшифровке. Решили записать на цветную пленку его зрительную память. И только после соединения обеих пленок электронно-аналитические машины разгадали язык Данта.