Он где-то рядом - Николай Переяслов

Николай Переяслов

ОН ГДЕ-ТО РЯДОМ

Глава первая

ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

— …Тебе очень больно? — услышал я за спиной чей-то еле сдержанный и искренне сострадающий мне возглас и, поднявшись с ободранных коленей, вдруг почувствовал, что мне в общем-то совсем не так уж и больно, как казалось еще секунду назад, когда я со всей возможной неуклюжестью свалился на землю с купленного мне недавно родителями велосипеда, на котором я только-только пытался научиться ездить.

— Ничего! — буркнул я, оглядываясь на незнакомца и отряхивая испачканные и продранные штанины. — Я еще и не так шмякался! Подумаешь!.. — и нагнулся к лежащему велосипеду.

— Давай я тебе помогу, — сказал мой непрошенный утешитель, когда я снова пристроился у бордюра, чтобы взобраться на своего измученного конька.

— Не надо, — отмахнулся я, боясь, что закончится всё это, как обычно, просьбой дать ему прокатиться.

По сто раз на дню я падал вместе со своим велосипедом сам, и это было вполне нормально. Но какое же чувство вскипало в душе, когда на нём грохался кто-нибудь чужой! И место-то он, казалось, выбирал для этого самое неудачное, самое твердое или грязное, и руль выворачивал совсем уж по-зверски, и педаль у него гнулась в пять раз сильнее, чем у меня самого… Нет уж! Без помощников обойдусь! Да и чем он мне поможет? Тем, что будет бежать рядом, держась за багажник и мешая тем самым равновесию, да кричать свое дурацкое: «Руль крепче держи! Крепче держи руль!» — будто я и так не сжимал его до побеления костяшек, что, тем не менее, не мешало мне валиться на землю на каждом пятом, максимум — седьмом — метре езды.

— Главное — не смотри под колесо, — произнес тем временем мой юный наставник. — Смотри только вперед, понимаешь? Не под колесо, а туда, куда правишь.

— Ладно! — бросил я машинально, усаживаясь на седло, и он легко подтолкнул велосипед, давая ему начальное ускорение.

Колесо тут же заюлило по гравию и, уставясь глазами в землю, я панически задергал рулём, пытаясь объехать каждый встречный камешек. Как на грех, откуда-то справа к колесу неожиданно подъехал бордюрный выступ и, как я ни отворачивал руль влево, он с какой-то чуть ли не маниакальной страстью возвращался назад, заставляя колесо чиркать шиной о торчащий из земли бетон, пока тот не прилип к нему окончательно и, дернувшись в последней конвульсии, велосипед рухнул наземь.

Шмякнувшись уже с некоторой долей привычки о дорожку, я вдруг вспомнил о своем новом приятеле и с обидой подумал о том, что если бы он и впрямь хотел мне помогать, то мог бы все же хоть бежать рядом и в нужную минуту успеть придержать меня вместе с велосипедом, страхуя от падения.

В эту минуту подошел и сам приятель.

— Ты не ушибся? — спросил он с таким сочувствием в голосе, что вся моя обида тут же куда-то исчезла.

У него был такой вид и такой голос, что казалось, будто упал вовсе не я, а он, и это ему сейчас больно от впившегося в моё бедро острого камня. Мне даже захотелось самому утешить его, глядя, как он морщится, словно от боли, и уже вот-вот готов заплакать.

— Не-е, — сказал я, вылезая при его помощи из-под велосипеда, — ерунда. Подумаешь!.. — и снова перекинул ногу через раму.

— Я же тебе говорил, — мягко, но убедительно напомнил он, помогая мне тронуться с места, — не смотри вниз, смотри только вперед. Только — вперед, понял?..

— Ладно! — бросил я и, крутанув пару раз педали, неуверенно оторвал взгляд от мелькающей под ногами дорожки.

Кто не сидел в седле, тот никогда не поймет всадника, и то, что я испытал в ту минуту, будет для него просто информацией, но не чувством, а я испытал тогда именно чувства, да еще какие! Казалось бы, что такое — лишних двадцать сантиметров, на которые меня возвысило седло по отношению к моей вчерашней жизни? Пустяк, почти незаметная прибавочка, а как изменился окружающий меня мир! Я ощутил себя ледоколом, рассекающим вековечные льды неподвижности, я плыл навстречу миру, а мир плыл навстречу мне, подчиняясь моей воле, моему желанию, моему приказу, который я сообщал ему легким нажатием на податливые клавиши велосипедных педалей. С легким ровным шуршанием дорожка приручено потекла под переднее колесо и, как ни велика была сила, притягивающей мой взгляд пропасти, я не поддался искушению, не опустил голову, не отвлекся на выбоинки и камешки и не потерял уже пойманную мною суть движения в седле — я видел уже не клочок земли под собой, а мир, и пусть этим миром был наш маленький дворик, дороги в нём выбирал я уже сам. Сам!..

Я объехал песочницу, проехал между скамеек с играющими в шахматы пенсионерами, сделал круг по детской площадке с двумя стоящими на ней «Ладами» и, вернувшись к моему новому другу, победно грохнулся на теплую землю. Останавливаться я еще не умел.

— Ну, это ничего, — успокоил меня мой товарищ. — Останавливаться всегда трудней, чем ехать. Нужно же и инерцию погасить, и равновесие от потери скорости не потерять. Ты этому еще научишься…

Пропустив мимо ушей слова про непонятную мне инерцию, я встал с земли и великодушно подтолкнул к нему велосипед.

— Хочешь прокатиться?

Я увидел, как озарилось его лицо, как вспыхнуло оно радостью и благодарностью и как, пересилив этот порыв, он сожалеюще, но твердо покачал головой в стороны.

— Нет… Не хочу.

— Да бери, мне не жалко! — неожиданно для самого себя расщедрился я. — Или, может, не умеешь? Так это ничего! Я вон сколько падал, а велосипед как новенький, только педаль Борька погнул да восьмерку на переднем колесе Витька сделал. Бери!..

— Нет, — повторил он, — я не поэтому.

— Хм!.. — пожал я плечами, не понимая, как можно отказываться от такого удовольствия, какое я сам только что впервые испытал, да еще и ничуть не переживая при этом попортить во время возможного падения велосипед, потому что он чужой и тебе его сами предложили. И вообще — мой собеседник был немного странноват для десятилетнего мальчишки, слишком серьезен, что ли. Во всяком случае, взгляд у него был полон чересчур уж взрослого понимания и осмысленности, каких не было ни у одного из моих знакомых сверстников, хотя я и дружил с далеко не тупоголовыми детьми. Но что-то, тем не менее, располагало меня к нему, несмотря на отличающую его от других непонятность, которую в общем-то не очень любят ни в моем тогдашнем и ни в каком другом возрасте. Что-то притягивало меня к нему, какое-то еще мало понятное чувство уже зародилось во мне, маня и тревожа нетвердую детскую душу предчувствием чего-то давно желаемого и пугающего одновременно. Примерно так бывало у меня иногда с мамой, когда после совершения какого-нибудь неприглядного поступка, а то и явного злодеяния, долго держа в себе раздирающий душу грех и в конце концов не выдержав укоров и угрызений совести, я признавался ей во всем и, договорив последнее слово, замирал в каком-то сверхтрепетном ожидании последующего наказания и идущих вслед за ним скорого прощения, ласковой маминой жалости и наступающих в душе чувств необычайно счастливой легкости, чистоты и любви ко всему белому свету, включая даже погнувшего педаль моего велосипеда Борьку.

— Ну, как хочешь, — с некоторой даже обидой сказал я, подтягивая к себе отвергнутый им велосипед, но отчего-то все же не уезжая.

— Ты только не обижайся, — попросил он, как мне показалось, очень печально. — Я бы с удовольствием прокатился тоже, но я боюсь, что с седла совсем не видно тех, кто может оказаться на пути движения колеса. Тех, для кого дорожка — такая же естественная среда обитания, как для нас, например, этот двор, улица, планета…

— Кого-кого?.. — поморщился я, не совсем понимая, о чем это он говорит — такими взрослыми и непонятными были его выражения для моего невундеркиндовского уровня развития.

— Ну насекомые всякие — жучки там, паучки, муравьи… Велосипед-то катится прямо, не останавливаясь и не объезжая каждую букашку, а они всё же — живые.

— Подумаешь! — пренебрежительно скривился я. — Жучки-паучки какие-то! Да и и где они? Я что-то ни одного, когда ездил, и не видел…

— А ты наклонись, — пригласил он и опустился на корточки. — Это очень интересно — прямо настоящие джунгли, только маленькие! Зверьё кишмя кишит, есть и свои хищники, и жертвы, всё как в настоящем лесу.

— Да ну?.. — недоверчиво фыркнул я и, словно против своей воли, положил велосипед и заинтригованно опустился рядом…

Глава вторая

ДЖУНГЛИ

Что знаем мы об окружающей нас жизни? Что видим? Куда смотрим? Куда несёмся серединой её раскаленного шоссе, оставляя вдоль мелькающих обочин саму её первооснову, саму сказочную её сердцевину, открытую некогда миру чудаковатым старым волшебником по имени Фабр?.. Сегодня мы не присмотрелись к кузнечику, завтра наступили на гусеницу, послезавтра растоптали человека… Вперед! Вперед! Когда сидишь в седле — некогда отвлекаться, некогда глядеть под колеса. Только вперед! Только к цели!