Желтая жемчужина - Сергей Булыга

Сергей Булыга

Желтая жемчужина

В Бескрайнем Океане, много южнее тех мест, где обитает Бородатый Змей, затерялся один маленький, всеми забытый остров. Точнее, это был даже не остров, а высокая, почти отвесная скала, которая своей вершиной уходила едва ли не до самых облаков. На том маленьком острове жили найраны. Их было очень много, тысячи и тысячи; жилища их, теснясь одно к другому, лепились меж камней и поднимались до самой вершины скалы. Однако только нижние жилища были обитаемы, а чем выше, то есть чем дальше от воды, тем чаще и чаще попадались брошенные гнезда. И, наконец, выше хижины старого Уллу уже не селился никто. Когда-то, говаривал Уллу, найраны занимали всю скалу от подножия до самой вершины. А в рунах было сказано, что прежде на острове жили враги, найраны же пришли из-за моря и истребили их и заселили их жилища, но, правда, не все, а лишь те, что были близко от воды.

О, вода! Вся жизнь найранов проходила у воды – охота, ловля рыбы, собирательство. Море их кормило и растило. Но и оно же убивало. Море было прекрасным в затишье и страшным в шторм. А лунными осенними ночами, когда планктон идет из глубины и волны становятся огненно-красными, когда рассерженно шипит прибой и на берег вот-вот может выйти Многоногий Зверь… Тогда найраны, стоя на порогах своих хижин, пели тихую Песню Печали. Вот ее текст. Наша высокая и крепкая скала – это всего лишь малая песчинка среди бескрайних морских вод. Знайте, о все: когда-нибудь придет Большой Прилив, наша скала не выдержит и рухнет, и волны сомкнутся над ней. И никого, и ничего здесь не останется. Так будет долго, целый год. Зато потом, когда опять наступит осень, тогда из морской глубины вновь поднимется планктон, и кто-то пока неизвестный будет жить в новых жилищах на новой скале и петь свою, новую Песню Печали. Ибо у всякого народа есть своя весна и своя осень. Такой был текст. А осень…

Осень – это не только осенние штормы, а прежде всего угасание. Народ, пришедший к своей осени, очень не любит перемен; обычаи, дарованные предками, становятся незыблемым законом, о новшествах никто и говорить даже не смеет. Правда, и прошлое тоже мало кого интересует. О прошлом помнят только старики, но и те по большей части молчат, а если и пускаются в повествование, то толку от этого мало, потому что легенды и сказания в их изложении весьма отрывочны и непонятны. Ну а что же касается главной, истинной мудрости предков, которую они запечатлели в древних рунах, то она и вовсе безгласна, ибо найраны давно, уже несколько поколений тому назад, утеряли тайну чтения. Тайна утеряна, а руны сохранились. Неровные ряды этих диковинных значков, рисунков и узоров во многих, порой самых неожиданных местах, покрывали прибрежные камни. Можно было подолгу стоять, склонив голову набок, смотреть на полустертые руны и гадать, предполагать и сомневаться в верности своих догадок.

А можно было прыгнуть вниз, нырнуть как можно глубже, широко раскрыть глаза и любоваться открывшимся зрелищем. На морском дне особенно красиво было в солнечные дни. Там едва шевелилась морская трава, к камням лепились гроздья мидий, сновали гребешки, а в зарослях кораллов плавали стайки креветок. И там же, на дне, утопая в песке, можно было пробраться в просторный и тенистый грот, позавтракать трепангами, а после, уже задыхаясь, торопливо вынырнуть. Потом, уже на берегу, среди серых камней и полустертых тайных надписей, среди обломков серой скорлупы и серых разбросанных перьев – всегда хотелось тотчас посмотреть наверх, на синий небосвод, на ослепительное солнце. Гли-гро не знал, зачем это он делает, ему так хотелось, и всё. Быть может, это оттого, что древние найраны поклонялись солнцу? Ведь не зря же знак солнца так часто повторялся в рунах. А может быть, тому была еще какая-либо причина?

А по ночам, засыпая, Гли-гро мечтал о счастье. Он знал: счастливым можно стать лишь тогда, когда добудешь желтую жемчужину – большую, яркую до ослепления. Но вот о том, какое оно, это счастье, легенды молчали. Равно как и о том, где можно отыскать эту заветную жемчужину. Однако же Гли-гро был как никто другой настойчив и с утра до вечера без устали нырял, бродил по дну, вскрывал ракушки, задыхался, всплывал, вновь нырял. Порой в ракушках он отыскивал жемчужины – белые, красные, синие. А в небе раз за разом поднималось и садилось солнце – ярко-желтое.

Легенды рисовали прошлое по-разному. В одних оно было великим и славным, в других беспокойным и воинственным, а в некоторых попросту тяжелым и голодным. Вот эти-то последние легенды найраны вспоминали всего чаще. А было это так: сказитель тихо пел о давних временах, прошедших в изнурительных походах, эпидемиях, в деяниях жестоких королей, которые творили беззакония, казнили, изгоняли своих подданных, помыкали ими, как хотели – и слушатели, замерев от ужаса, смотрели один на другого и невольно думали, что какое же это великое благо, что всё это в прошлом! Нет больше королей, нет гвардии, нет палачей, чиновников, доносчиков, найраны – свободное племя, и каждый из них занят тем, что ему больше всего по душе, и каждый селится там, где захочет, и ни с кем не делится добычей, не служит в гвардии и не боится палача, чиновники не отмечают в рунах исполнения повинностей, доносчики не прячутся среди камней, ибо давно уже всякий найран предоставлен только самому себе и, значит, каждый может отыскать заветную жемчужину и стать бесконечно счастливым.

Однако далеко не все стремились к этому загадочному, призрачному счастью. Ведь жизнь, как известно, преисполнена и множества других, пусть и весьма прозаических, но тем не менее нужных забот: необходимо содержать в порядке дом, кормить семью, петь заклинания, которые отводят беды и болезни, и, наконец, нужно просто отдыхать. А отдых – это вам не легендарная жемчужина, отдых – вот он, перед тобой, искать его не надо, и в то же время разве он – это уже не счастье? Так рассуждали многие. Вот почему в погожий летний день великое число найранов обычно с самого утра и до позднего вечера возлежало на прибрежных камнях. Старики вспоминали былое, старухи дремали, хозяйки же как правило о чем-то спорили или же со смехом разнимали передравшихся детей, ну а мужчины, те время от времени прыгали в воду и поднимали со дна гроздья устриц, чья прохладная сладкая мякоть считается очень полезной в жару.

Так, как и все, отдыхал и Гли-гро.

Но разве можно долго улежать на раскаленных серых скалах, когда внизу, в приятной голубой прохладе, цветут затейливые заросли кораллов, ползают усатые лангусты, а осторожный гребешок при первой же опасности поспешно прикрывает створки – и за тобой через узкую щель наблюдает десяток его настороженных глаз?! Ноги вязнут в мельчайшем песке, вокруг, сверкая чешуей, плавают диковинные рыбы, а вверху, через толщу воды, горит бледно-желтое солнце. А если там же, наверху, у самой поверхности воды ты увидишь медуз, то это значит – скоро шторм.