Родись счастливой - Светлана Новокрещенова

Светлана Новокрещенова

Родись счастливой

От любви до ненависти один шаг. Это знают все. Я тоже об этом слышала, но не понимала. После несчастий, случившихся с моей лучшей подругой, поняла. А еще до меня дошло, что от ненависти до любви тоже один шаг. Обратная дорога тоже коротка, но посильна не каждому. А некоторые просто не знают о ней.

Все началось в тот день, когда Жерафля отправилась знакомиться с родителями своего любимого мальчика Димы. Стоп. Все по порядку. Как говорят ученые люди, уточним терминологию. Жерафля — это моя подруга Лилия Филяровская. Странное прозвище, да? На весенних каникулах нас водили смотреть кукольный спектакль, где одну из героинь, барышню-жеманницу, так и звали — Жерафля. Моя подруга тогда очень напоминала театральную куклу длинными, гнущимися где попало руками-ногами. И все в ней ходило ходуном. Разговаривала она препротивным дискантом, растягивая последнее слово в предложении. Никто не дружил с капризной, вредной кривлякой. И у меня желания не было. Привязанность к Жерафле возникла из жалости.

Мы учились в третьем классе. Жерафля стояла возле доски и, уперев в грудь острый подбородок, тоскливым голосом читала отрывок из «Записок охотника». В класс заглянула завуч с объявлением: все отличники идут фотографироваться на доску почета. Она сортировала учащихся на лучших и остальных. Избранные удалялись из класса. Персона, стоящая возле доски, как-то выпала из поля зрения школьной начальницы. Выражение лица Жерафли стремительно двигалось от меланхолии к драме, от драмы к трагедии. И когда фамилий было названо достаточно много, ей, видимо, показалось, что о ней не вспомнят. Она растерянно пискнула: «А я?» Она привыкла быть лучшей из лучших, а сейчас в последних рядах, а то и совсем в забвении. Завуч посмотрела на нее поверх очков и кивнула. Жерафля подалась к выходу под презрительное молчание класса. Я тоже молчала. Но с иным выражением, чем одноклассники. С сочувствием.

В этот же день у Жерафли из раздевалки украли пушистые кроличьи варежки. На улице зима, но без варежек дойти до дома можно было запросто. На крайний случай и карманы сгодились бы. Но Жерафля уже по третьему кругу обшаривала раздевалку начальной школы: батареи, зеркала, полки. Я прониклась сочувствием и предложила свои варежки. Жерафля кротко моргнула и сказала: «Спасибо, Юля, я вечером верну». Радости от того, что она не только одолжила варежки, но и приобрела подругу, готовую простудиться, на ее лице не проступило. Жерафля вообще скупа на эмоции.

Моя новая подруга — собрание редкостей, ходячая кунсткамера. В ней замечательно все, начиная от даты рождения — 31 декабря. У кого еще получится родиться в новогоднюю ночь? У таких везунчиков, как Жерафля. Группа крови у нее самая редкая — четвертая отрицательная. Правда, я не знаю, хорошо это или плохо. Таких черных глаз, как у Лильки, в которых аж зрачков не различить, я тоже никогда не встречала. А волосы — русые. Опять редкое сочетание. Если бы Жерафлю нарекли Олей, Таней, Галей, в общем, что-нибудь из разряда самых заурядных имен, то ее так и звали бы. Но из-за духа противоречия сверстники предпочитали прозвище. А имя у нее замечательное — Лилия. Помню, иногда я вертелась перед зеркалом и примеряла к своему облику ее имя. Нет, не получалось. Лилией могут звать только невесомую девочку-эльфа. Меня же до десяти лет вообще с мальчиком путали.

Из хорошенького ребенка к девятнадцати годам Жерафля превратилась в прекрасную девушку. Жерафля себе нравилась. Когда она шла по улице, то глаз не сводила с собственной тени. И поправляла прическу, если проекция на асфальте не была идеальной.

Что касается меня, то, как написали в одном женском журнале: «Не родись красивой, а имей страшненькую подружку». Вот я и есть та самая подружка. Я, конечно, не кошмарное пугало. Но на фоне Жерафли отдыхаю. Я больше похожа на современного призывника. Ужас тощая, с коротко стриженными черными волосами. Ношу очки. Плюс уши торчат (хотя, торчащие уши, конечно, минус). В общем, взглядов не задерживаю. А если кто-то случайно и обернется вослед, то, вероятно, потому, что я криво подвела бровь или села на окрашенную скамейку. Скажете, так не бывает, ни одна девушка не будет наводить на себя такую тень. Но я хоть и близорукая, но вижу разницу между нами. О ней мне говорят и взгляды встречных мужчин, и зеркало, и тень Жерафли.

Помню, вздумалось мне попросить маму нарисовать мой портрет. Она у меня художник, причем неплохой. Я надеялась, что по-родственному она изобразит что-нибудь более или менее приличное, что не стыдно людям показать. Вот, мол, вы видите меня такой, а есть и другой, менее пристрастный взгляд. Изучив шедевр, Жерафля со свойственной прямотой сказала:

— Увеличить, размножить и выставить на границе — врагов отгонять.

Я вздохнула, но стерпела. Если бы я почувствовала, что критика касается не моей страшной силы, а маминого убойного таланта, то мы бы поссорились. За маму я бы сумела постоять. Мое самолюбие спас Мишка Петров, друг детства. Он забрал портрет и повесил над своей кроватью. Геройский поступок! А между тем, по моим наблюдениям, Петров страдает женофобией в легкой форме.

О любимом мальчике Жерафли. Дима очень любит Жерафлю. А я очень люблю Диму. Но об этом знаю только я. То, что Дима выбрал именно мою подругу — удача для меня. Потому, что они часто берут меня с собой. По инициативе Жерафли. Если бы не она, мы с Димой встречались бы гораздо реже, только на занятиях. Дима вслух не возражал, но, скорее всего, тема моего присутствия не раз обсуждалась ими на повышенных тонах. Он шел, повернув голову на 90 градусов, и смотрел на Жерафлю. Я шла по другую руку от него, повернув голову на тот же угол, смотрела на Димин затылок. Я смотрела на Диму, Дима — на Жерафлю, а та — на свою тень.

Инициатива встречи-знакомства или, как сейчас выражаются, презентации, исходила от родителей Димы. Снедаемые здоровым любопытством, они попросили сына представить свою избранницу. Что ж, вполне объяснимое желание. Но поскольку они люди современные, то ни о каких смотринах и речи быть не могло. Все должно выглядеть естественно. Просто к сыну пришли его однокурсницы. То есть я и Жерафля. Наоборот, Жерафля и я. Подруга приняла приглашение нехотя. Шумно вздыхала, закатывала глаза. Но, поломавшись для порядка, все же согласилась. Только при условии, что ее буду сопровождать я.

Утром означенного дня мы с однокурсниками с утра драили стены родного университета, где обучались на программистов. Практика у нас так проходила. Потолки побелили, и мы отмывали стены от меловых потеков. Жерафля осталась дома готовиться к вечеру. Она никогда и ни за что не выйдет из дома без трехчасовых (минимум!) приготовлений. Даже в поликлинику она снаряжалась как на встречу с судьбой, а не с участковым врачом Гавриловной. Жерафля всегда готова к любви. Нет, совсем не потому, что готова променять Диму на любого встречного-поперечного. Просто ей хотелось, чтобы каждый встречный-поперечный был влюблен в нее мгновенно, по уши и навсегда. И как сачком ловила эти взгляды-бабочки, коллекционировала. Дух всеобщего обожания. Это ее атмосфера. Она жила и дышала ею. Вот и тогда, отправляясь в гости без видимого энтузиазма, она втайне мечтала уронить родителей Димы в обморок. Опомнившись от свалившегося на них счастья, те должны были живописать ее прелести коллегам по работе, соседям по дому, родственникам и так далее.

Пока Лилька прихорашивалась, я истово терла стены на лестничном марше. Противоположную стену омывал Дима. Интересно, что он думает о сегодняшнем вечере? Мне хотелось, чтобы он подошел и заговорил со мной. Или хотя бы обернулся, улыбнулся, как-нибудь особенно посмотрел в мою сторону. Но он слушал музыку через наушники плейера. Впрочем, это даже хорошо, что он не смотрел на меня. Зато мне можно иногда оборачиваться и сходить с ума от вида его лопаток, ходящих под белой майкой. Ниже майки — узкий Димин зад, для которого любые, даже самые тесные джинсы велики. Поэтому они поддерживаются широким ремнем с многочисленными клепками. От плейера, прикрепленного на поясе, к ушам тянутся черные проводочки. И, кажется, тряпкой по стене водил в такт музыке. Музыку Дима любит больше всего на свете. Хотя, больше всего на свете он любит Лильку. А музыка — после нее, в убывающем порядке. За эту двойную любовь в группе Диму называют Трубадуром.

Как-то я принесла домой фотографию нашего курса. Мама, указав на Диму, сказала:

— Нежный мальчик.

Точно, даже с виду, даже на фотографии, он нежный мальчик. Светловолосый, светлоглазый, всегда в хорошем настроении. Скажете, только идиоты вечно улыбаются. Вот и нет. Просто у него позитивный настрой. Обычно, когда все корпят над сложным заданием по высшей математике, он смотрит в окно и как будто мечтает, а не сочетает синус с косинусом. На других посмотришь — академики, хоть и дураки. Он хорошо относится к людям, он любит жизнь. И это очень ценится окружающими.