Вспоминая Владимира Высоцкого - Анатолий Сафонов

Напечатать эти стихи мне в прессе не удалось, как будто само упоминание о Высоцком подрывало какие-то важные основы чего-то невероятно значимого. Стихи вошли в мою последнюю книгу. Но и тут меня ожидала редакторская подлянка: предложили снять посвящение и убрать слово «Таганка». Я не то чтобы малодушие проявила, но так все было безнадежно, а стихи все равно расшифровывались абсолютно верно, и я согласилась хоть на такую публикацию. Однако не могу не воспользоваться возможностью опубликовать их так, как они были написаны и как я их читала на многочисленных поэтических вечерах. Пусть это будет мой маленький цветок в венок памяти о Владимире Высоцком. Как нота вечного плача по нему…

Памяти Владимира Высоцкого

Какие песни ни пропеты,лишь ими дни не исчисляй.Не исчезай с лица планеты,прошу тебя, не исчезай!Ты жил не зря, ты много сделал,но нежно, неутешно жальживой души, живого тела!Прошу тебя, не исчезай…Не только — нотою упрямойзахлестывая мир и зал, —как для любимой, как для мамы,жив, во плоти — не исчезай!Оправдывай хулу, наветы,озорничай, дури, базарьи лишь с лица своей планеты,прошу тебя, не исчезай.Горячкой глаз, парком дыханья, —даритель правды, маг тепла,—с Таганки, из любых компанийне исчезай, прошу тебя!В календаре не смею метитьтвою посмертную зарю.Мне говорят: исчез в бессмертье. — Не исчезай! — я говорю.А ты, что пел, как жил, нелживо,смеешься: мол, себя не жаль…И говоришь всему, что живо,и мне, как всем — Не исчезай!..

Андрей Вознесенский

СУДЬБА ПОЭТА

Люди выбирают себе певца.

Кто знал, что этот выбор коснется коренастого паренька со светлой прядкой на лбу, с поднятым воротником сутулящейся куртки?

Чуть помедленнее, кони,Чуть помедленнее…—

это великая песня и великая поэзия, где голос, отбросив гитару и смыв с губ бытовую усмешку, оторвавшись от пластикового диска «Мелодии», отдается высочайшему духу поэзии, стихии и правде страданий — не шансонье, а судьбу поэта слышим мы в ней.

Коль дожить не успел, так хотя бы допеть…Чуть помедленнее…

Но кони несли, как несли его кони!

Для сельского сердца Есенина загадочной тягой были цилиндр и шик автомашины; для Высоцкого, сорванца города, такой же необходимостью на грани чуда стали кони и цветы с нейтральной полосы.

В нем нашла себя нота городских окраин, дворов, поспешно заасфальтированной России — та же российская есенинская нота, но не крестьянского уклада, а уже нового, городского. Поэтому так близок он и шоферу, и генералу, и актрисе — детям перестроенной страны.

Я встретил его впервые в 1965 году, когда Таганка ставила «Антимиры». Был он так, один из таганцев, в вечно подростковой куртке своей, в арсенале его было пять-шесть песен. Но огромная затаившаяся энергия уже угадывалась в нем.

Это было задолго до того, как вся страна томительно ворочалась, опутывая его, подобно Лаокоону, магнитофонными пленками.

Но голос его уже хрип на ветру времени.

Когда пел он, за него страшно становилось: он бледнел исступленной бледностью, мукой было глядеть на него — казалось, не голос сорвется сейчас, горло перервется, он рвался изо всех сил, из всех сухожилий; в эти минуты он становился поэтом.

Стихи он читал не по-актерски, а как поэты читают — такова вся таганская школа, — не выстраивая смысла повествования, а выпевая интонационный нерв стиха, суть стиховой стихии.

Иногда мы выступали с ним на вечерах, он пел, я читал — особенно запомнился ревущий зал Комаудитории университета, куда он принес свои спортивные песни, — но это были вечера не песен, а поэзии, ибо за джинсовой курткой его уже стояла судьба поэта.

Повторяю, он был тих в жизни, добр к друзьям, деликатен, подчеркнуто незаметен в толпе, его все любили, что редко в актерской среде, но гибельность аккомпанировала ему, и не в переносном смысле, а в буквальном.

Дважды его реанимировали. Помню, однажды спас его врач Л. О. Баделян, самозабвенный друг поэзии. Высоцкий три минуты был «на том свете». Тогда я написал «Реквием» по нему. Его напечатала «Дружба народов».

О златоустом блатарерыдай, Россия!Какое время на дворе —таков мессия.

Когда приезжала русая французская русалка, он просил меня читать ей эти стихи.

Трудно писать еще о нем, такая мука слушать его диски — так жив он во всех нас.

Смерть его просветила даже снобов. Многие нынче повернулись к нему, появилось много прекрасных стихов его памяти. Это хорошо. Хорошо, когда цветы ложатся на могилу, но как они нужны ему были при жизни! Неужто умереть надо, чтобы люди поняли и поверили?

Мать его, Нина Максимовна, сокрушенно рассказывает, что могилу его на Ваганькове постоянно обворовывают, мародеры снимают несметный урожай его цветов, может быть, мурлыча про себя его песни.

Художники наивны.

Высоцкий страстно, по-мальчишески мечтал напечататься. Он наивно хотел стать членом СП. Хотел свои певчие строфы, как птиц, запереть в металлическую сетку печатного шрифта. Удалось однажды напечатать его в «Дне поэзии». Сейчас сыплются его публикации, порой поспешно составленные, но в них оживает мир певца. Он был тонко образован. Любил Бальмонта, В. Иванова, Мандельштама. Их культуру он наполнял живой нынешней речью.

Сколько писали о Гамлете!

Я — Гамлет. Холодеет кровь…

И Блок, и Цветаева — их великие Гамлеты — маски духа. «Гамлет» Высоцкого— Гамлет изнутри, это исповедь поэта, работающего Гамлета, он пахнет потом профессии, житейской судьбой. Пастернак, переводя «Гамлета», задумывался над неким новым Гамлетом — уличным. Таким сыграл его Высоцкий — таганский Гамлет с гитарой.

По людскому обычаю на сороковой день после смерти я написал строки, ему посвященные:

Наверно, ты скоро забудешь,как жил на краткой земле.Ход времени не разбудитоборванный крик шансонье.Несут тебе свечки по хляби.И дождик их тушит, стуча.На каждую свечку — по капле.На каждую каплю — свеча.

ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

Не называйте его бардом.Он был поэтом по природе.Меньшого потеряли брата —всенародного Володю.Остались улицы Высоцкого,осталось племя в «леви-страус»,от Черного и до Охотскогострана неспетая осталась.Вокруг тебя за свежим дерномрастет толпа вечно живая.Ты так хотел, чтоб не актером —чтобы поэтом называли.Правее входа на Ваганьковомогила вырыта вакантная.Покрыла Гамлета таганскогоземлей есенинской лопата.Дождь тушит свечи восковые…Все, что осталось от Высоцкого,магнитофонной расфасовкоюуносят, как бинты живые.Ты жил, играл и пел с усмешкою,любовь российская и рана.Ты в черной рамке не уместишься.Тесны тебе людские рамки.С какою страшной перегрузкойты пел Хлопушу и Шекспира —ты говорил о нашем, русском,так, что щемило и щепило.Писцы останутся писцамив бумагах тленных и мелованных.Певцы останутся певцамив народном вздохе миллионном.

ПОЭТИЧЕСКОЙ СТРОКОЙ