Русская Америка: слава и позор - Александр Бушков

На другой день ветер и течение дали нам способ войти в порт, и мы им воспользовались. Зная подозрительный характер Гишпанского правительства, счел я за лишнее обослаться, чтоб просить о позволении, ибо в случае отказа, должно было погибнуть в море, и так разочтясь, что ярда два-три менее, нежели отказ их сделают нам разницы, решился я идти, прямо в ворота мимо крепости, ибо таково было положение наше. Наполня все паруса, пустились мы в гавань. По приближении к крепости, увидели мы великое в ней движение солдат и когда с нею поравнялись, то один с рупером вопрошал, что за судно? — Российское, говорили мы. Нам кричали не однажды тотчас бросить якорь, но мы отвечали… а между тем, будто суетясь, проходили крепость и, удалясь в порт на пушечный от нее выстрел, исполнили уже там волю их.

Вскоре человек двадцать верхами и в числе их комендант и один миссионер требовали судна, но мы были посмелее, ибо конница сия была под картечным нашим выстрелом. Я послал мичмана Давыдова сказать, что я тот самый, о котором, надеюсь я известны они от своего правительства, что шел я в Монтерей, но жестокие бури, в равноденствие повредившие судно наше, принудили меня взять убежище в первом порте и что, исправлюсь я в путь мой. Ответ был, что от Короля прислано уже об оказании мне помощи повеление, что комендант просит в президию обедать и что все, что мне угодно, с точностью будет выполнено. Благодарность принудила меня съехать на берег, где встречен я был доном Луизом де Аргуелло, сыном коменданта, и по отсутствию отца его место занимавшим. Нам поданы были верховые лошади, но как президия не более одной версты отстала от берега, то в сопровождении коменданта и миссионера отца Жозе де Ураи пошли мы туда пешками, где любезное его семейство осыпало нас вежливостями, угостило обедом, и мы, пробыв до вечера, возвратились на корабль, а между тем прислана была уже говядина, зелень, хлеб, молоко, и люди наши, того же дня подкрепя изнуренные силы свои, почувствовали равное с нами удовольствие.

Дон Луиз с особливою вежливостью сказал мне, что обязан он о приходе нашем послать к губернатору курьера и потому принуждённым находился спросить, где суда «Надежда» и «Нева», о которых предварены они, я отвечал, что обратил их в Россию, и что, получа от Государя Императора начальство над всеми американскими областями, прошедшего года обозревал их, зимовал в Норфолк-Зунде и, наконец решился видеться с губернатором Новой Калифорнии, чтобы поговорить с ним, как с начальником соседственной земли об обоюдных пользах.

Не подумайте, милостивый государь, что из честолюбия, но единственно, чтоб вперить в гишпанцах весть к северным областям нашим и дать лучший ход делу своему объявил я себя главным их начальником. Польза Отечества того требовала, Впрочем, кажется и тут не погрешил я ни мало, когда в самом деле имею я главное начальство как по воле Государя, так и доверенности всех акционеров, не употребя ещё во зло оной, но жертвуя собой всякий час на пользу общую. С тем же курьером послал я к губернатору письмо, в котором, благодаря его за первоначальные знаки гостеприимства, извещал, что, исправя судно, не замедлю отправиться в Монтерей.

На другой день звали меня миссионеры в Св. Франциско обедать. Миссия была от президио час езды. Я был о них с моими офицерами. Мы коснулись торговли, и сильное желание их к тому весьма приметно было. В своем месте буду я иметь честь объяснить Вашему Сиятельству положение всех миссий, президий, избытков и недостатков провинции сей, а теперь позвольте занять вас, милостивый государь, может быть и мелочными обстоятельствами, для того, чтоб показать вам, каким неприметным для них образом достиг я меты моей, в каких критических был я положениях и какие употребил к тому средства. Мы возвратились из Миссии, и я оба обеда как коменданту, таки миссионерам послал знатные подарки, употребляя всюду щедрость, чтоб закрыть от гишпанцев ту бедность нашу и недостатки, о которых бостонские суда во вред наш предварили их. Мне совершенно удалось сие, ибо не было, наконец, ни одного человека, который не получил бы чего-нибудь ему нужного, и повсеместное удовольствие обратило к нам сердца всех жителей так, что добрые о россиянах слухи привлекали издалека миссионеров, а ближние предложили уже и сами услуги свои снабдить меня хлебным грузом.

Приметя в скором времени возможность получить хлеб из сего порта, решился я сухим путем съездить в Монтерей, который был в 80 милях. Я послал к губернатору курьера с письмом, в котором, объясняя, что как исправление судна может быть задержит меня здесь долгое, время, то прошу я позволить к нему направиться. Ответ был наполненный вежливостями, что он до сего беспокойства не допустит меня и на другой же день сам предпримет путь сей, уверяя, что подтверждены от него повеления во всем мне способствовать и в то же время прислал коменданта, от лица его поздравить меня с приездом. Я почувствовал подозрительность Гишпанского правительства, препятствующую повсюду иностранцам знакомиться с внутренностью земель их и примечал слабые их силы.

Между тем, прекрасный климат Калифорнии, богатство хлеба, сравнение избытков ее с нашими недостатками и голодная опять впереди перспектива были повсечасно предметами разговоров у людей наших. Мы заметили наклонность их совсем здесь остаться, и взяли меры свои. На третий день прихода нашего трое бостонцев и один прусак при покупке судна «Юноны», в службу компании в матросы поступившие, объявили мне о желании остаться здесь. Я сказал им, что поговорю с комендантом, и когда тот отказал, то велел я их свести на один голый остров, где они во все время пребывания нашего до самого отплытия содержались. Между тем, поставили мы на берегу пикет, учредили раунды, а гишпанцы дали конные объезды и так, хотя и все меры употреблены были, но двое из лучших и более других береженых людей Михайло Кальянин и Петр Полканов, пошед на речку мыть платье, бежали и пропали без вести. В последствии времени гишпанское правительство дало однако ж мне слово выслать их чрез Вера-Круц в Россию, и я прошу наказать их и обратить навсегда в Америку. Без строгого с ними, изменниками, примера, с людьми сообразить нельзя будет.

В ожидании губернатора, проводили мы каждый день в доме гостеприимных Аргуелло и довольно коротко ознакомились. Из прекрасных сестер коменданта донна Консепсия слывет красотою Калифорнии, и так, Ваше Сиятельство, согласится изволите, что за страдания наши мы довольно награждены были и время свое проводили весело: Простите, милостивый государь, что в столь серьезном письме моем вмешал я нечто романтическое. Может быть, и с лишком должен я быть искренен. между тем беспрестанные в пользу нашу из порта известия в Монтерей, расположили уже ко мне искренно и самого губернатора, который, к счастью нашему, с самых молодых лет есть первый друг дома сему.

Наконец, апреля 7го числа приехал и Дон-Жозе-де Ариллаго, губернатор обоих Калифорний. Крепость салютовала ему 9ю пушками, и, позади нашего судна скрытая за мысом батарея открыла тем же числом огонь свой.

Сколь гишпанцы ни слабы, но со времени Ванкувера артиллерии у них прибавлено. В последствии времени, осмотрели мы тайно батарею сию, на ней пять 12-ти футовых медных пушек, а в крепости, говорят, у них семь орудий, но более или менее не известно, потому что ни сам я никогда не был на ней, и другим не позволил быть, чтоб совершенно отдалить подозрение. Я послал тотчас офицера поздравить его с приездом и получил благодарный ответ с изъяснением, что болен он ногою, что устал с дороги, но что в скором времени надеется со мною увидеться. И, действительно, покрытый сединою старик сей чрезвычайно утомлен был верховою ездою, ибо другой нет во всей Калифорнии.

На другой день ожидал я его самого или по малой мере присылки от него офицера, приметив в президио великое движение солдат, и время склонялось к полудню, как приехали два миссионера на судно сказать мне, что приехавший с губернатором комендант старик Дон-Жозе-де Аргуелло просит меня обедать. Я благодарил его за ласку и отвечал миссионерам, что вежливость требует, чтоб был я у него с благодарностью за повседневные ласки семейства его, но как теперь в доме его губернатор, с которым я в отношениях политических, то чтоб извинил он меня, буре отсрочу я исполнение моих обязанностей. Один из миссионеров, отец Педро, с которым мы весьма коротко познакомились, говорил мне: "Вы не так меня поняли, вас столько же велел просить и губернатор, все уже в президии, оделись в нарядные мундиры, чтоб достойно принять вас". Я дал ему почувствовать, что можно 6ы прислать офицера, но веселый Педро отвечал: "Неужто святые отцы хуже офицеров? Мы живём в Америке и, ей-ей, кроме искренности ничего не знаем". Может быть, подумал я, что этикет сей считается уже исполненным у них присылкою несколько дней тому назад коменданта и так, чтоб не портить дела, решился я ехать. Верховые лошади приведены были, и мы отправились. Поотстав с отцом Педро, спросил я его: есть ли им позволение хлеб продать? чего, говорил он, я скажу вам за тайну: губернатор пред самым отъездом своим получил из Мексики, что мы коли не есть, то в скором времени в войне с вами. Какой вздор, рассмеявшись сказал я, в таком случае, пришел ли бы я сюда? И мы тоже говорили, отвечал он. Из сего объяснилось уже, что они более боялись нас, нежели мы их, и. что подозревали не с другим ли мы пришли намерением, полагая, может быть, вскоре приход и тех двух судов, которых ожидали они. Между тем, под видом забытого платка, послал я записку на судно, чтоб людей на берег не спущать, и спокойно продолжал путь мой. Мы въезжали в президио, офицеры встретили нас за воротами, пикет сделал на караул, и губернатор в нарядном мундире нас на двор встретить вышел. Проезжая площадь и приметя веселые лица гишпанских красавиц, исчезло мое подозрение, ибо в противном случае конечно 6ы отдалили их.