Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс

во времена Пятого крестового похода, поэт Вальтер фон дер Фогельвейде воображает себя пилигримом, впервые посетившим Святую землю. «Христиане, язычники и иудеи / хотят эту землю назвать своею, — писал он. — Весь мир здесь сошелся в бою»[699]. Однако в Дамьетте в 1220 году военные действия затихли. Крестоносцы заняли город, отряды тамплиеров и госпитальеров рыскали по окрестностям в поисках пропитания. Аль-Камиль разбил большой военный лагерь на разветвлении Нила почти на полпути к Каиру, у крепости Эль-Мансура («Победоносная»). Но ни одна из сторон не спешила атаковать другую. Султан ясно представлял себе, какие нечеловеческие усилия потребуются, чтобы взять город штурмом. Крестоносцы, которыми командовал легат Пелагий (Жан де Бриенн уехал в Акру, куда его призвали государственные дела), понимали, что не смогут продолжать кампанию, если не получат серьезного подкрепления. Там и сям ходили слухи о новых армиях, которые якобы идут на подмогу крестоносцам: говорили, что войско собирается в православном христианском королевстве Грузия, что пресвитер Иоанн — таинственный мифический богатырь с Востока — продвигается по азиатским степям, разоряя земли ислама, и самое удивительное — что Фридрих Гогенштауфен наконец короновался как император Священной Римской империи и собирается взять на себя непосредственное командование походом. Но реальное подкрепление прибыло лишь весной 1221 года, когда в Египет вернулся Жан де Бриенн, а морем вместе с пятью тысячами солдат прибыл военный представитель Фридриха Гогенштауфена герцог Баварии Людвиг.

К тому времени с падения Дамьетты прошло уже полтора года, и, хотя легат Пелагий твердо верил, что дальнейшие успехи крестоносцам практически гарантированы — он отыскал в Дамьетте загадочный текст на арабском, названный «Книгой Климента» и содержащий пророчества, которые, казалось, предрекали славную победу, — Оливер Кельнский думал, что бездействие крестоносцев взращивает в них праздность, пороки и бездуховность. «Никому не под силу описать разложение нашей армии после того, как Господь отдал нам Дамьетту, — писал он. — Ленивые и изнеженные, люди испорчены распутством и пьянством, прелюбодеянием и блудом, воровством и грязными барышами»[700].

6 июля 1221 года громадное войско крестоносцев наконец выступило из Дамьетты, оставив в городе небольшой гарнизон и почти всех паломников, и двинулось вверх по реке, намереваясь атаковать укрепленный лагерь аль-Камиля у Эль-Мансуры. Солдаты маршировали по восточному берегу реки, а по правую руку от них по воде шел флот, состоявший из нескольких сотен кораблей. Оливер Кельнский с гордостью писал, что армия эта была так велика, что ее и исчислить было невозможно: «Сарацины сравнивали их с саранчой, потому что они заняли огромную территорию»[701]. Крестоносцы покрывали лишь несколько миль в день, к концу месяца едва миновали Шарамшах и все еще находились почти в неделе пути от позиций султана. Несмотря на такое медленное продвижение и предвещающие недоброе донесения разведчиков и шпионов, которые сообщали, что численность айюбидских войск растет, армия шла вперед в прекрасном расположении духа. Послы аль-Камиля выехали крестоносцам навстречу и предложили им уже знакомые условия: обменяйте Дамьетту на Иерусалим и убирайтесь. Уверенные в предсказанной победе и, по всей видимости, совершенно не понимающие, что ждет их впереди, крестоносцы опять ответили отказом. Вскоре у них будет серьезный повод пожалеть о своей опрометчивости.

В августе, как случалось каждый год за исключением периодов серьезной засухи, Нил разлился. Всему свету было известно, что длиннейшая река мира ежегодно выходит из берегов, изливаясь десятками миллионов литров илистой воды, задолго до эпохи фараонов питавшей великие земледельческие цивилизации. Каким-то образом, то ли не рассчитав, то ли в силу самонадеянности, глупости или слепой надежды подумав, что 1221 год окажется исключением и Нил не разольется, предводители крестоносцев проигнорировали простой географический факт и продолжили двигаться вверх по реке, как будто бы в расчете на то, что Нил их попросту не тронет. Они шли прямиком в ловушку.

Лагерь аль-Камиля при Эль-Мансуре располагался на дальней стороне образующего треугольник соединения двух рукавов реки. Оборона его и в обычных условиях труда не представляла. Но когда вода поднялась, лагерь стал неприступным. А по следам войска крестоносцев шли братья аль-Камиля аль-Муаззам, эмир Дамаска, и аль-Асраф, губернатор Джазиры, распределив свои силы так, чтобы блокировать отступление врага и по суше, и по воде. В последние дни августа корабли крестоносцев уже не могли двигаться по поднимающимся бурлящим водам, а сухопутное войско застряло у слияния двух рукавов Нила напротив Эль-Мансуры. Затем, точно рассчитав время, в ночь с 26 на 27 августа султан отдал приказ, к которому готовился все это время.

Той ночью люди султана открыли затворы плотин, перекрывавших оросительные каналы, устроенные, чтобы направлять паводковые воды, и земля буквально ушла из-под ног крестоносцев, за считаные часы превратившись из твердой как камень, высушенной солнцем почвы в глубокое засасывающее болото. Пьяные или попросту спавшие рядовые утонули, не успев выбраться из палаток. Проснувшиеся паломники и пехотинцы запаниковали и принялись карабкаться на корабли, перегрузив их так, что те пошли ко дну. Верблюдов и мулов, нагруженных оружием, сокровищами и продовольствием, смыло водой. Местами вода доходила до пояса, и, говоря словами магистра тамплиеров Пьера де Монтегю, армия попалась, «как рыба в сети»[702].

Людям аль-Камиля — подразделениям полуголых пехотинцев-эфиопов и эскадрам галер, что есть сил выгребающим против течения, — потребовалось всего два дня, чтобы убедить загнанных в угол крестоносцев сдаться и умолять султана принять капитуляцию. И теперь, конечно, никто им Иерусалима не предлагал. 28 августа Пелагию выдвинули условия, согласно которым Дамьетта должна была вернуться под власть Айюбидов, а все пленники-мусульмане в Египте, Тире и Акре освобождены. В обмен христианскую армию обещали накормить и выпроводить из Египта в целости и сохранности. Между султаном и Иерусалимским королевством был заключен мир на восемь лет, хотя в договоре намеренно не упомянули императора Фридриха Гогенштауфена — исходя из предположения, что император может однажды и впрямь посчитать нужным появиться на Востоке. Вот и все: Оливер Кельнский с горьким удовлетворением отметил, что аль-Камиль согласился вернуть обломок Истинного креста, захваченный Саладином при Хаттине. Увы, обещания он не сдержал — скорее всего, потому, что реликвия давно уже была утеряна, продана или уничтожена.

Когда крестоносцы, остававшиеся в Дамьетте, услыхали о судьбе, постигшей их товарищей, и узнали, что их выгоняют из нового дома, они с трудом смогли этому поверить. Оливер Кельнский возложил вину за поражение на них самих. «Если будет спрошено, почему Дамьетту так быстро возвратили неверным, ответ очевиден, — писал