Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Сперанский первым уловил суть моей мысли, объяснив это так:

— Я согласен, что нельзя пока отпускать мужиков, ибо мы тем самым разрушим основу их бытия — сельскую общину. Особенность русской культуру заключается в том, что сознанье здесь больше общественное, нежели индивидуальное — как в Европе.

Предложите-ка мужикам самим выбрать из себя старосту: сперва все будут мяться, а потом — кто-то из старших укажет, — вон того — он самый лучший. В Европе же, где сильно понятие "личности" могут и руку поднять: "Я — готов выбраться в старосты!". "Я — выберите меня в Президенты!" "Я знаю, как это сделать, слушайте все меня". И так далее… Это и есть примат Личности. Основы Европейского гуманизма.

Но в России личностей — нет. Русский мужик гораздо больше пчела, или же — муравей, нежели оса-единоличница. И ежели мы раздадим нынешнии ульи, да муравейники по иголке, иль единой ячеечке сот, — и пчел с муравьями погубим, и не сделаем ничего.

Крестьян нужно отпускать вместе с землей, прикрепив к ней навечно. Здесь возникает проблема: подобное освобождение разорит землевладельцев. Хорошо Бенкендорфу — он отпустил мужиков вместе с землей и у него осталось на кусок хлеба с маслом! А как тем, кто беднее, чем Бенкендорф?

Он сказал это в 1826 году. Теперь либералы могут говорить про меня всякие пакости, но — не смеют. Ибо я своих мужиков отпустил еще в 1818 году, а они — мутят воду, сидя на мужицком горбу. А мужика не обманешь — у меня, "кровопийцы", слова не расходятся с делом, а господа либералы — болтают, болтают, болтают…

Но вернусь к моему рассказу. Меня лишили старшего чина, из майоров вернув в капитаны, и приказали паковать вещи. Вместо предполагаемого назначения в Туркестан, меня (по протекции князя Багратиона) сосватали военным комендантом острова Корфу — в Ионическом море.

(Как ни странно, — понижение оказало самое благотворное влияние на мой авторитет. В армии любят "обиженных", к "любимчикам" же самое отвратное отношение. К тому ж…

Да, я потерял треть полка, защищая "невыгодное население", и "занимаясь не своим делом", но — не уронил Чести русского офицера.

Вы никогда не поймете русских, пока не почуете сердцем, что можно звать "отпетого немца" "русским" за — "антирусскую выходку". С того самого дня многие русские последним аргументом в споре со мной принялись говорить: "Да кончай ты! Ты ж — русский!")

Глубокой осенью 1804 года я, по согласованию с турками, привел свой отряд в Трабзон и погрузился на корабли, идущие на Корфу. Турки легко пропустили нас, — они собирались воевать с Россией, но их якобинские покровители воевали с друзьями персов — бритонами и рады были досадить английской Мальте любою ценой.

Я уже рассказывал про головную боль с Корфу и застрявшей на нем нашей эскадре из католиков на русской службе. Главной проблемой неприступного Корфу был лорд Нельсон, блокировавший нашу эскадру в сих водах. Так что меня направляли не столько ради того, чтобы возглавить оборону острова, сколько договориться с англичанами, ввиду моего родства с их королем и выказанной мною "ловкостью" в бакинских делах.

Внутри ж Островов шла ужасающая резня меж греками и хорватами. Многие удивляются, — откуда на Корфу объявились хорваты в таком количестве?

До 1797 года Далмация была землей Венецианской республики, уничтоженной якобинским нашествием. Когда адмирал Ушаков осаждал Корфу, хорваты с радостью помогали расправиться с французскими "ворами и разбойниками". Но после удаления Ушакова, Павел прислал новых наместников, не нашедших общего языка с флотским начальством.

Тут и пошло веселье, — наши наместники опирались на православных греков, да привозных сербов, удерживавших крупные острова и крепости. Но море безраздельно принадлежало нашему ж флоту, у коего экипажами были… хорваты Далмации. (Напомню, — все бодяга с сими походами проистекла из того, что ушаковская эскадра была насквозь католической. Вот они и наняли хорват-католиков.)

Мясорубка началась такая, что в нее уж не вмешивались ни турки (резонно решившие, что чем больше "гяуры" порежут сами себя, тем легче Блистательной Порте), ни англичане, ни лягушатники. Забегая вперед, доложу, что победу в сем развлечении одержал-таки флот и хорваты. Победив, наш славный флот публично сжегся на рейде, ибо к острову немедля подошли французы, а от нашего флота оставались лишь рожки, да ножки, а крепость — того хуже, — была им же самим и разбомблена.

(Сдается мне, что именно "опупея" на Корфу подвигла русскую знать выступить единым фронтом против "декабрьской нечисти". Меж нами много обид, но глупо флотским католикам бомбить православную крепость, коль вокруг ждут якобинские орды! "Не спрашивай по ком звонит этот колокол…".)

Угодив посередь столь смурной и дурной переделки, я был принужден выбирать из двух зол меньшее. С одной стороны были ненавистные мне католики, с другой — столь же ненавистные павловские выкормыши. Впрочем, — для меня Выбора не было. Далматские хорваты сильно смешаны с венецианцами, а те… Я уже говорил, что наш Род — "Третьи Ироды". "Вторые" же — Дожи Венеции.

Я не пошел против Братьев по Крови и это стало первой причиной охлаждения ко мне латышей. Дружбы с хорватскими католиками в Риге мне не простили и по сей день…

Стоило мне определиться в симпатиях, меня познакомили с хорватским вождем — воеводой Йованом Дибичем. В миг знакомства мы едва не рассорились. Кто-то из присутствующих представил его, как "герра Иоганна Дибича", а я, настолько растерялся при виде совсем уж славянских черт визави, что невольно пробормотал по-немецки:

— Ну, Слава Богу, — не Юхана!

Мой собеседник прекрасно знал немецкий язык и вообще кончил Болонью по кафедре права, и потому, грозно цыкнув на своих чересчур шустрых помощников, отвечал мне на чистом немецком:

— Простите сих идиотов. Русские любят называть меня — Иваном, но я не Ванька-дурак. Зовите меня — Йованом.

Я, невольно покраснев за бестактность, тут же извинился пред благородным хорватом и, уловив в его речах певучий итальянский акцент, спросил его по-итальянски, не был ли он в Италии. Узнав же, что Дибич некогда учился в Болонье, очень обрадовался. Некоторые из моих знакомых по Дерпту учили в Болонье, пока туда не прибыли австрийцы и не стали выгонять с кафедр "лиц жидовской Крови". Мы сразу нашли общих знакомых, воевода с удовольствием перешел на "язык его молодости" и мы тут же — крепко сдружились.

У воеводы Йована оказался сын — мой ровесник, — Йован младший, с коим мы сошлись в дружбе и вскоре составили неплохую компанию. Мы создали хорватский корпус (по бумагам он числился греческим "исселитским", ибо хорваты якобы не смели бежать от австрийского гнета) и я стал фактическим начальником штаба у Йована Дибича, хоть по должностям все было ровно наоборот. Считалось, что он у меня — начштаба.

Йован Йованов Дибич по своим армейским талантам намного превосходил своего отца и мы сошлись с ним так же, как — с Котляревским. Горячий хорват был генералом от Бога и ему нужен был хороший штабист, который снабжал бы его информацией. Так судьба меня свела с великим полководцем России Иваном Ивановичем Дибичем и дружба сия продлилась до безвременной кончины нашего доброго "Ванечки.

Что сказать о Ване Дибиче? Только то, что он самым молодым изо всех русских командующих стал полным Георгиевским кавалером. Всего Георгиевских кавалера — четыре и больше нет и не предвидится. Так вот — наш "Ванюша" самый молодой из четверых и вечная ему Память за это…

Говорят, что… Дибич проиграл Восстание в Польше. Это — не так. Если вы поглядите на вражескую историю, вы обнаружите, что они весьма сильно ставят своих полководцев, ни во что не считая нас — "русских". У сего есть любопытное объяснение.

Ежу ясно, что кампания в горных условиях "чуток" отличается от войны в болотах, или — пустыне. А никто не может объять необъятного. В итоге выходит, что те же английские, или шведские полководцы все свои войны проводят в одних и тех же условиях, а русские — в разных.

Можно сто раз говорить про уменья Тюренна, но никто ж ведь не знает, как сей француз повел бы сраженье в пустыне! Железный Фриц со своей линейною тактикой смешно бы смотрелся в горах, а у меня есть сомнения, что он мог сломать стереотип своего же мышления. Герцог Мальборо — великий стратег, но все его войны произошли на ровной, как стол — Европе, а попробовал бы он перебрасывать дивизии со фланга на фланг по русским дорогам!

Русским же генералам приходится всякий раз воевать в иную войну. Им приходится то подавлять Восстанье поляков по скоростным европейским дорогам, то — пихаться в магометанцами в непроходимых кавказских ущельях. А Кровь?

Великий Кутузов — татарской Крови. Ему самой Кровью было указано уметь обращаться с легкою кавалерией, да — понимать слабость путей для снабжения. (Именно так татары воевали со времен Чингисхана с Батыем — глубокий прорыв легкой конницей — сожрать, да разрушить продуктовую базу противника, а потом уже взять измором, да холодом обессиленных глубокой зимой… Испокон веку татары носились в набеги зимой — по льду вставших рек, как по самым надежным трактам. И удар наносили не по войскам противника, но — его продовольственной базе.)