«Девочка, катящая серсо...» - Гильдебрандт-Арбенина Николаевна

250

Речь идет о трех месяцах, проведенных Ю. И. Юркуном в тюрьме после ареста 30 августа 1918 года по делу об убийстве Л. И. Каннегисером председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого. Проведенные следствием аресты в первую очередь коснулись посетителей дома Каннегисеров [Саперный пер., 10, кв. 5; описан в посвященном М. А. Кузмину очерке М. И. Цветаевой «Нездешний вечер» (1936)]. Среди постоянных посетителей дома в Саперном переулке был и Ю. И. Юркун. Из воспоминаний двоюродной сестры Л. Каннегисера H. Н. Каннегисер известно, что одним из арестованных был ее отчим, переводчик И. Б. Мандельштам, познакомившийся с Юркуном в тюрьме (см.: Каннегисер H. О М. А. Кузмине / Публ. Н. Г. Князевой и Г. А. Морева // Искусство Ленинграда. 1990. № 9. С. 65; см. еще сколь безграмотную, столь и тенденциозную публикацию, содержащую, однако, неизвестные прежде материалы следственного дела: Наш современник. 1996. № 4. С. 135–136, 145). Арестованные содержались в так называемых Дерябинских казармах на Финском взморье, что нашло отражение в стихотворении Кузмина из посвященного Юркуну цикла «Северный веер» (1925), которое в составе книги «Форель разбивает лед» по цензурным причинам было заменено точками (подробнее см.: Морев Г. А. Из комментариев к текстам Кузмина <I> // Шестые Тыняновские чтения. С. 25–30). Юркун был освобожден 23 ноября 1918 года. Подробнее см.: наст. изд.

251

Имеются в виду «Записки об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской (Paris, 1976. T. 1) и, в частности, запись от 8 августа 1940 года, передающая негативное отношение А. Ахматовой к М. Кузмину. Попытку истолкования этой записи и, в целом, ахматовского неприятия Кузмина см. в работе Р. Д. Тименчика, В. Н. Топорова и Т. В. Цивьян «Ахматова и Кузмин» (Russian Literature. 1978. Vol. VI. № 3. P. 252).

252

Отметим, что, будучи допрошена 7 марта 1957 года в качестве свидетеля по «писательскому делу» 1938 года в связи с готовившейся реабилитацией его жертв, А. А. Ахматова уклонилась от характеристики Ю. И. Юркуна, заявив, что никогда «не знала» его (Дело Юркуна. Т. 2. Л. 20).

253

Подозрения А. А. Ахматовой о связи А. Д. Радловой с «Большим домом» Л. К. Чуковская зафиксировала в «Записках об Анне Ахматовой» (T. 1); в последнем издании «Записок» (М., 1997. С. 59), откликаясь на комментируемые здесь воспоминания О. Н. Гильдебрандт, впервые опубликованные в 1992 году, автор добавляет: «Мне неизвестно, откуда возникли такие подозрения, и я не имею возможности установить, в какой мере они основательны».

254

Не исключено, что имеется в виду Фридлянд Надежда Филипповна, актриса. См. о ней в воспоминаниях О. М. Грудцовой и в примечаниях к ним А. Л. Дмитренко (Минувшее: Исторический альманах. Вып. 19. М.; СПб., 1996. С. 34, 124).

255

О группе «Тринадцать» см. воспоминания О. Н. Гильдебрандт в наст. изд. (с. 66–73) и примечания к ним.

256

Кузнецов Павел Варфоломеевич (1878–1968) — живописец, график, театральный художник, оформитель постановки пантомимы М. А. Кузмина «Духов День в Толедо» (1915). В 1917 году готовилось, но не было осуществлено роскошное издание «Подвигов Великого Александра» М. Кузмина с иллюстрациями Кузнецова (см.: К ХХ-летию литературной деятельности М. А. Кузмина. Страницы не нумерованы). Возможно, однако, что имеется в виду Кузнецов Евгений Михайлович (1900–1958) — критик и театровед, с 1919 года работавший в Петроградском отделе театров и зрелищ и в «Красной газете», а также в газете «Жизнь искусства» (1919–1921).

257

Имеются в виду мемуары Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» (Вашингтон, 1967) и «Вторая книга» Надежды Мандельштам (Paris, 1972).

258

Ср.: «Жабой в разговорах со мной А. А. <Ахматова> называла Анну Дмитриевну Радлову» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. T. 1. М., 1997. С. 59).

259

Ср. об отношениях М. А. Кузмина и H. С. Гумилёва в воспоминаниях Вс. Н. Петрова (со слов О. Н. Гильдебрандт): «Гумилёв сердечно любил Кузмина как человека и <…> разглядел в нем нечто очень существенное и характерное. У Гумилёва была теория, согласно которой у каждого человека есть свой истинный возраст, независимый от паспортного и не изменяющийся с годами. Про себя Гумилёв говорил, что ему вечно тринадцать лет.

— А Мишеньке (то есть Кузмину) — три. Я помню, — рассказывал Гумилёв, — как вдумчиво и серьезно рассуждал Кузмин с моими тетками про малиновое варенье. Большие мальчики или тем более взрослые так уже не могут разговаривать о сладком — с такой непосредственностью и всепоглощающим увлечением» (Петров В. Калиостро / Публ. Г. Шмакова // Новый журнал (Нью-Йорк). 1986. Кн. 165. С. 91).

260

Местонахождение рисунка, о котором идет речь, неизвестно.

261

Ошибка памяти мемуаристки — М. Горький умер 18 июня 1936 года. О. Гильдебрандт спутала его с академиком И. П. Павловым, скончавшимся 27 февраля 1936 года и похороненным в день смерти М. А. Кузмина — 1 марта.

262

Ср.: «Тяжелое впечатление от этих выступлений <В. А. Рождественского и С. Д. Спасского> несколько исправила прекрасная речь В. М. Саянова. Но еще лучше говорил Ю. И. Юркун. Он очень сердечно и просто, как будто от лица живого Михаила Алексеевича, поблагодарил всех, кто пришел его проводить» (Петров В. Калиостро. С. 112–113). Ср. также в письме Э. Ф. Голлербаха к Ю. И. Юркуну от 5 марта 1936 года: «Вы правы, конечно, сказав на могиле, что смерть была для него избавлением от страданий; физические силы ему изменили, круг жизненных возможностей стал тесен» (Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. С. 236). В октябре 1957 года В. М. Саянов свидетельствовал о Юркуне в Военной прокуратуре Ленинграда: «Юркуна Юрия Ивановича я знаю <…> Я был хорошо знаком с Михаилом Алексеевичем Кузминым, который меня познакомил с Юркуном. Однажды Юркун у меня был в гостях со своей женой — Ольгой Николаевной, фамилию которой я не помню. При этой встрече у нас шел разговор об искусстве. Политических тем мы в разговоре с ним совершенно не касались, и он производил на меня впечатление человека совершенно аполитичного, это впечатление не изменилось у меня и в дальнейшем. Когда Юркун был арестован, то я думал, что это было связано с его сексуальными извращениями, так как мне известно, что он был педерастом. Однако я глубоко убежден, что Юркун контрреволюционной деятельностью не занимался. Из произведений Юркуна мне известна повесть „Шведские перчатки“. Содержание этой повести я не помню. Повесть была написана Юркуном в дореволюционное время. С середины 20-х годов Юркуна не печатали по идейным соображениям, что объясняется тем, что Юркун принадлежал к интеллигенции старой школы. Никаких бесед на политические темы Юркун не вел. Его разговоры касались только литературы и искусства» (Дело Юркуна. Т. 2. Л. 39–40).