Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

на поле боя, чем фактически лишил русские войска единоначалия, переложив командование на нетрезвого балагура Платова и сухопутного адмирала Чичагова, Наполеон, напротив, оказался на высоте своего призвания, умелыми действиями выведя остаток армии из мышеловки, придуманной Александром. Вина Кутузова в данном случае была несомненна и намного превышала промах несчастного Чичагова, новобранца на суше, которого сделали козлом отпущения, а гибель французов явилась не столько результатом нашей победы, сколько естественным концом деморализованной армии.

Тем не менее торжество было полное и ликование русской армии было столь же искренним, как и законным. Право Кутузова и его сподвижников на чествование было несомненно. Заслуга Михаила Илларионовича заключалась в благоразумном руководстве в борьбе с нашествием, в умении избрать и провести безопаснейший способ для достижения успеха. И если его старческая деятельность не была ознаменована громкими победами, то за ним имеется не менее важная заслуга избежания опасных ошибок. Вместе с ним честь и славу за благополучный исход войны разделял Александр, перед чьими заслугами теряются личные побуждения уязвленного тщеславия и самолюбия, которые вызвали, но не заслонили эти заслуги. Та стойкость, которую он проявил при продолжительных неудачах, то настойчивое участие в руководстве военными действиями, которое, несмотря на все недочеты, требовало от военачальников главного — решительных ударов по врагу, наконец, то насилие над собой, которое он совершил, наделив Кутузова полномочиями главнокомандующего, — все эти заслуги ставят Александра на такую высоту, на которой теряются из вида все недочеты его легкомысленной, по-женски суетной и впечатлительной личности, светлые стороны которой нашли свое счастливое применение в роковом и доблестном 1812 году. Однако главная заслуга в окончательном успехе принадлежала стойкости армии, самоотверженности народа и безраздельной любви к родной земле — этим трем стихийным витязям Отечественной войны.

***

Начиная с 7 ноября военные действия обратились в преследование 20 тысяч человек, бегущих по виленской дороге. В начале декабря генерал Дюма (отец писателя), командующий французскими частями, прикрывавшими переправу через Неман, с удивлением увидел на противоположном берегу горстку обмороженных, оборванных людей со знаменем Империи.

— Кто вы? — крикнул он высокому человеку в эполетах, по-видимому, возглавлявшему отряд.

— Арьергард Великой армии, — прозвучало в ответ. — Я маршал Ней.

Обещание Александра сбылось: в России больше не осталось ни одного вооруженного француза. Обычно считают, что русскую границу в июне 1812 года перешло около 400 тысяч человек, которых потом, уже в пределах России, догнало еще 150 тысяч — всего 550 тысяч солдат и офицеров. Из всей этой массы людей (из которых 50 тысяч дезертировало в самом начале кампании) в декабре обратно переправилось через Неман около 18 тысяч человек. В русский плен сдалось 130 тысяч человек, следовательно, сражения, партизанская война, болезни, мороз унесли в могилу примерно 350 тысяч солдат и офицеров Великой армии.

Для Наполеона бедствие было непоправимо. Сокрушительный удар был нанесен не только его военному могуществу, — рушилась вся его политическая система, по которой он хотел заставить жить Европу. С истреблением его польских полков рушилось дело возрождения Польши, с уничтожением немецких корпусов — Рейнский союз, Вестфальское королевство и все планы создания Германии, подвластной Франции; наконец, гибель французской армии подготавливала распад самой Французской империи. Вся верная ему Европа оказалась погребена в снегах России; на смену ей шла другая Европа — антинаполеоновская. Нашествие неудержимо поворачивалось в другую сторону — на запад.

III

Придет народ от стран полнощных

Оковы снять с ахеян маломощных.

В.А. Озеров «Поликсена»

По мере приближения остатков французской армии к границам России, Александру предстояло выбрать: заключать ли мир с Наполеоном или продолжать войну ради чуждых интересам России целей — восстановления политической независимости Германии, возвеличения значения Австрии и смены политического режима во Франции? Уже в конце 1812 года, в беседе со фрейлиной Стурдзой, он высказал свои мысли на этот счет. Заговорив о характере Наполеона, царь вспомнил, с каким вниманием изучал его во время тильзитских встреч:

— Нынешнее время напоминает мне все, что я слышал от этого необыкновенного человека в Тильзите. Тогда мы подолгу беседовали, так как он любил выказывать мне свое превосходство, говорил с любезностью и расточал передо мной блестки своего воображения. Война, сказал он мне однажды, вовсе не такое трудное искусство, как воображают, и, откровенно говоря, иной раз трудно выяснить, каким образом удалось выиграть то или другое сражение. В действительности оказывается, что побежден тот, кто последним устрашится, и в этом заключается вся тайна. Нет полководца, который не опасался бы за исход сражения; все дело в том, чтобы скрывать этот страх как можно дольше. Лишь этим средством можно застращать противника, а затем дальнейший успех уже не подлежит сомнению. Я выслушивал, — продолжал Александр, — с глубоким вниманием все, что ему угодно было сообщить мне по этому поводу, твердо решив воспользоваться этим при случае, и в самом деле я надеюсь, что с тех пор мною приобретена некоторая опытность для решения вопроса, что нам предстоит сделать.

— Неужели, государь, — заметила Стурдза, — мы не обеспечены навсегда от подобного нашествия? Разве враг осмелиться еще раз перейти наши границы?

— Это возможно, — сказал царь, — но если хотеть мира прочного и надежного, то надо подписать его в Париже. В этом я глубоко убежден.

Между тем Кутузов придерживался противоположного взгляда, считая, что война должна завершиться там же, где и началась — на Немане. Помимо убеждения, что дальнейшее продолжение войны может быть выгодно только англичанам и немцам, к прекращению боевых действий его вынуждало катастрофическое сокращение численности армии: из 100 тысяч солдат, имевшихся у него под рукой в Тарутино, в Вильну вступили только 27 тысяч человек. Все это вынудило Михаила Илларионовича просить Александра дать войскам отдых, иначе, предупреждал он, расстройство войск дойдет до такой степени, что придется «вновь составлять армию».

Ответом царя на эту просьбу было требование новых жертв: «Поверхность наша над неприятелем расстроенным и утомленным, приобретенная помощью Всевышнего и искусными распоряжениями вашими, и вообще положение дел требует всех усилий к достижению главной цели, несмотря ни на какие препятствия. Никогда не было столь дорого время для нас, как при нынешних обстоятельствах. И потому ничто не позволяет останавливаться войскам нашим… в Вильне. Я уважаю причины, в донесении вашем помещенные, нахожу полезным остановить в Вильне единственно небольшую часть войск, более других расстроенную,.. а прочим всем войскам как большой армии, так и армии адмирала Чичагова и корпуса графа Витгенштейна, следовать беспрерывно за неприятелем, взяв такое направление, чтобы не только внутри, но и вне границ наших иметь ввиду ту же цель — отрезывать ему