Книга о верных и неверных женах - Инаятуллах Канбу

Все в один голос закричали: «Для спасения этого бедняги нет другого средства! Если ему суждено жить, то он спасется таким путем, а в противном случае — перед ним раскроется пасть смерти». Мои родные положились на судьбу и приняли предложение лучника. Этот юноша, да смилостивится Аллах над ним, взял свой волшебный лук, натянул тетиву и, призвав бога сохранить мне жизнь, прицелился в голову змеи и пустил стрелу. Казалось, что чародеи, — какие там чародеи, все волшебники — собрались у того лука.

Судьба воскликнула «Славно!» Ангел сказал: «Прекрасно!». [29]

Наконечник стрелы, словно доброе намерение, угодил змее прямо в голову, и голова покатилась на землю, и люди закричали громко, так что было слышно на небе: «Слава вечно живому, который не умирает и который всемогущ над всеми явлениями» [30]. Стрела осталась в голове змеи, и любопытные побежали, чтобы вытащить ее, но стрелок удержал их и подошел сам, поднял стрелу вместе с головой змеи. Но по воле судьбы голова в этот момент дернулась, и, поскольку чаша жизни того юноши была уже полна до краев, она ужалила его в губу ядовитым жалом, и этот человек с нравом ангела в мгновение ока отправился в вышний рай. Змеиная голова так и осталась на его губе, словно скрепка на бумаге. И стар и млад стали причитать и оплакивать его, дивясь, сколь разнообразны и различны веления и решения всевышнего творца, в славном чертоге которого нет места человеческой мысли, к воле которого не имеет касательства слабый человек. Люди погрузились в бескрайнее море изумления, признали всемогущество Аллаха и стали громко причитать, восклицая: «Да, ты наш господь!» [31].

Я же возблагодарил и восславил Аллаха, насколько это в силах человека, сполз с пальмы, подошел к тому побегу из райского сада и проводил его до того места, куда он должен был неизбежно вернуться, иными словами, до могилы. Мы приготовили все, что необходимо для погребения, а когда зарыли сокровище в землю, то, уповая на милосердие Аллаха, отправились к нему домой и стали утешать его родных, как это принято в наше время. Соблюдая обряд траура, мы стали успокаивать их, говоря, что в этой бренной обители тревог никому не избежать подобной участи и ни вопли, ни причитания не помогут — остается только терпеть.

Когда были исполнены все обряды поминок и траура, я остался в их доме на некоторое время и однажды увидел там девушку, подобную двухнедельной луне, — это была дочь погибшего. Из-за кончины отца она была в лиловом траурном платье и из глаз ее падало целое небо звезд-слезинок. От ее поразительной красоты затрепетало мое сердце, а ее вьющиеся локоны опутали, словно шею врага, мою душу, и в этом волнении неделя траура показалась мне семью годами. Когда окончился траур и прекратились причитания, я принес фруктов, сладостей, всяких яств, благовоний и много других подарков, чтобы выразить свое расположение этой семье и завязать с ними дружбу. Когда дары были вручены и приняты, я высказал желание укрепить наши отношения браком с дочерью покойного. Ее мать после обычных пустяковых отговорок снизошла к моей просьбе и выдала за меня ту драгоценную жемчужину. От радости, что гурия и пери будет возлежать на моей постели, я расцвел, словно роза, от восторга я не помещался в своей рубашке. Во всем я старался угодить жене, так что она, наконец, почувствовала ко мне влечение и из возлюбленной превратилась в влюбленную. Ее и моя родня крепко подружилась, и об этом вскоре узнали все соседи. Вскоре ее любовь ко мне уже не знала пределов, и она полюбила меня даже больше, чем я ее, так что в любви, покорности и добродетели она обыграла бы любую, словно в игре в чоуган.

Так прошло какое-то время, и жизнь наша протекала в согласии и мире. Но вот однажды среди ночи, когда ударили в шаханшахские литавры [32], я открыл глаза и осмотрелся, но не увидел около себя супруги. Я подумал, что она вышла по нужде, и вскоре заснул. Но на следующую ночь произошло то же самое, и я заподозрил жену в измене. И на третью ночь мне пришлось отведать того же, и тогда я стал дожидаться ее, не смыкая глаз. Под утро, когда кричали петухи и муэззин призывал верующих к молитве, я услышал шорох ее шагов, а потом стук двери. Мои догадки перешли в уверенность, и я убедился, что в стене ее добродетели пробита брешь. Все мои помыслы теперь были поглощены тем, как бы раскрыть эту тайну, а сердце сжималось в тревоге и смятении.

И вот однажды с самого начала ночи я стал бодрствовать, чтобы развязать этот узел и разоблачить ее. Я увидел, что эта проклятая беспокоится оттого, что я не сплю, но сама притворяется спящей. Так я убедился в ее нечестных помыслах, и тогда я ради успеха своего дела положил голову на подушку, завернулся в одеяло и громко захрапел, притворяясь спящим. Когда та бесстыдница с мерзким нутром решила, что я заснул, как и ее счастье, то она без промедления вскочила с постели, взобралась на стену и спрыгнула во двор. Я тоже встал, спрятал за пазухой кинжал, набросил на голову покрывало и направился вслед за ней. А эта гнусная негодяйка уже спешила по степи. На расстоянии одного куруха от города росла пальмовая роща, а в той роще находилась келья каландара, рослого и плотного. Опершись на палку, который треплют коноплю, он крутил свои усы, дожидаясь ее. Жена моя вошла, а я спрятался за стволом дерева. Увидев ее, каландар вскочил в гневе и принялся колотить ее палкой по спине и бокам, а потом выволок за косы из кельи. Она же молила его о прощении, говоря: «Хоть я и виновата, но опоздала я не по своей воле, так как мой несчастный и проклятый муж долго не засыпал. Как только он заснул, я бегом прибежала к тебе. Прости мне этот тяжкий грех и смилуйся надо мной». Через некоторое время гнев каландара утих, и он принял ее у себя в келье, посыпая темя ее судьбы и себя прахом в обоих мирах.

При виде всего этого меня с ног до головы охватило пламя гнева, и я затрепетал от ярости. А каландар меж тем, окончив свой труд, вышел из кельи и присел помочиться у дерева, за которым притаился я. Тут я и всадил ему в шею кинжал, отрубил голову и бросил ее оземь, словно шарик. Сам же я влез на дерево и спрятался в листве. Прошло около часа, и та бесстыдница вышла из кельи и позвала каландара, но не услышала ничего в ответ — ведь птица без головы не подает голоса. Она подошла и увидела отрубленную голову и потоки крови. Тут мерзавку охватило пламя скорби, она побежала в келью, взяла в одну руку закаленный меч, а в другую — светильник и разъяренная вернулась. Как безумная металась она по роще, чтобы отомстить тому, кто убил ее любимого. Она была так разгневана и разъярена, что, если бы ей повстречался лев, она и на него набросилась бы. Но убийцы она не нашла, отчаялась, вернулась к трупу каландара, положила его в мешок, вскинула на спину, пронесла оттуда на расстояние целого куруха и бросила в реку, а потом, скорбная и печальная, направилась в город. Я же поспешил вперед и до ее возвращения домой улегся в постель, набросил на голову одеяло и погрузился в сон.

Придя домой, преступница, увидев меня спящим, успокоилась и села, плача, на краю постели.

Когда окончилась темная ночь и настало светлое утро, я встал и, как обычно, совершил намаз. А у этой развратницы было семеро братьев, равных по силе и мощи Рустаму и Исфандияру, хотя глупых и недалеких, и я от страха перед ними не решился сразу с ней расправиться, а стал потихоньку изыскивать пути, чтобы, сохранив жизнь себе, покончить с ней. Приняв такое решение, я несколько дней не подавал и виду, что знаю обо всем, не говорил ни слова. А жена моя, пораженная горем, все время грустила, скорбела и даже оделась в траур.

И вот однажды я решил совершить омовение для намаза. Кувшин с водой стоял в другом углу, а проклятая бесстыдница сидела на курси около кувшина. «Подай-ка мне кувшин», — сказал я. Она неохотно встала, грациозно протянула руку к кувшину, но оставила его на месте. «Что же ты не несешь?» — спрашиваю я. «Он тяжелый, я не могу поднять», — отвечает она, и тут у меня вырвалось словно нечаянно спущенная стрела: «Этот кувшин не тяжелее трупа каландара!»

При этих словах пламя ярости загорелось в ней, лицо ее изменилось, от гнева на лбу выступила испарина, она быстро схватила кинжал — тот самый, которым я убил каландара, — и не успел я оглянуться, как она бросилась на меня и принялась полосовать меня по лицу. Я растерялся, и не успел я завязать шаровары и подняться, как она, словно Иклидус, начертила на моем лице эти линии и нарисовала такие красивые и изящные фигуры. Потом я схватил проклятую бесовку, скрутил ей руки, позвал ее братьев, рассказал им обо всем и решил отказаться от семьи и зажить свободно, как лилия [33], разорвав путы, связывавшие меня с этим миром. Я облачился в рубище, подружился с отшельниками и перестал искать общества сильных мира сего и богатых. А братья сожгли негодяйку на костре, отправив ее прямой дорогой в ад.

— О благородный и царственный шахзаде! — закончил надим свой рассказ. — Всевышний Изед сотворил падишахов на благо знатных и простолюдинов. Он возвеличил их над всеми людьми для того, чтобы они объединяли людей, самых совершенных из творений бога. Не подобает шаху предаваться любви к слабым женщинам, их щекам, локонам, родинкам и бровям, — ведь их натура сотворена из хитрости и обмана, а розы их щек никогда не источают аромата верности.