Марина Цветаева. Письма 1933-1936 - Марина Ивановна Цветаева

Обнимаю. Сердечный привет детям.

<Приписка на полях>:

Я люблю поезд, п<отому> ч<то> он старый и скоро совсем кончится. Из чистой преданности.

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 29–31. СС-7. С. 480–481. Печ по СС-7.

29-35. А.А. Тесковой

Vanves (Seine)

33, Rue Jean-Baptiste Potin

23-го апреля 1935 г.,

третий день католической Пасхи

и русский Страстной вторник.

                         Христос Воскресе, дорогая Анна Антоновна!

Ничего о Вас не знаю, кроме записочки о переезде — туда же. (Так оставаться — значит переезжать. Так, старое все же оказалось лучшим. Вам (нам!) не новая квартира нужна, а старая жизнь: террасы, деревья, тишина, — просто парк Кинского[1086]. Видели ли Вы, кстати, изумительный фильм, один из лучших за мою жизнь — Symphonie inachev*e («Leise flehen meine Lieder»[1087]) — с живым Шубертом?[1088] Не забудьте ответить. Начинается со старой Вены и гитары.

Должно быть Вы, как я, любите только свое детство: то, что было тогда. Ничего, пришедшего после, я не полюбила. Та*к, моя «техника» кончается часами и поездами. (NB! Со светящимся циферблатом, очень удобных, но еще более — страшных, не выношу. На автомобили, самые «аэродинамичные», смотрю с отвращением и т. д.). Даже — такая деталь: почему-то у меня никогда, ни на одной квартире, в коридоре нет света. И вдруг, недавно, поняла: — Господи, да у нас в Трехпрудном[1089] был темный коридор, и я еще всегда глаза зажимала, чтобы еще темней… Ведь это я — восстанавливаю.

И жажда деревьев в окне — оттуда, где в каждое окно входил весь зеленый двор, — огромный как луг, настоящий Hof — феодальный: с сараями, флигелями, голубятней, и, еще, постепенностью каких-то деревьев сзади, не наших, чьих-то, ничьих, кончавшихся зеленоватым рассветным небом, и о которых я никогда не узнала — где.

Как бы я написала свое детство (до-семилетие) если бы мне — дали.

_____

Был мой вечер Гронского[1090]. Я за два дня лишилась голоса (глубокая горловая простуда), но отменить уже нельзя было — зал был снят за 2 недели, даны объявления и т. д. И вот, прошептав два дня, в вечер третьего — прочла, громко. Сама удивилась, но чему-то в себе верила: не подведет. Зал был небольшой, но полный. Было много стариков и старушек. Был Деникин[1091], с к<отор>ым Н<иколай> П<авлович> дружил — сначала в Савойе, потом в жизни. Слушали внимательно, но вещь местами не доходила. Аудитория была проста, я же говорила изнутри поэмы и стихотворчества. А им хотелось больше о нем, а может быть — о себе. Родители отнеслись сдержанно. И С<ергей> Я<ковлевич> и Мур (порознь!), оба сказали: ревность. (К такой близости). Не знаю. Я сделала все, что могла. Во всяком случае, отец не подошел ни на перерыве, ни после, и не написал ни строки. Мать, к<отор>ую я много раз видела, отзывалась сдержанно. М<ожет> б<ыть>, им совсем другого было нужно, даже наверное. Я рассматривала Гронского как готового поэта и смело называла его имя с Багрицким[1092] и другими… Им это м<ожет> б<ыть> было чуждо, они сына — не узнали. Кончилось тем, что сюрпризом отдала две его карточки — впервые отпечатать и увеличить, — подарок на Пасху. Величиной с этот лист. Одну из них, самую лучшую, посылаю. Я знала его — моложе, мягче, с более льющимся лицом, менее твердым. Я знала его — между J*ngling и M*dchen[1093], еще душою. Мой о*н — другой. Это — и*х — все*х.

Но знаете, жуткая вещь: все его последующие веши — несравненно слабее, есть даже совсем подражательные. Чем дальше (по времени от меня) — тем хуже. И этого родители не понимают. (Они, вообще, не понимают стихов.) Приносят мне какие-то ложно-«поэтические» вещи и восхищаются. И я тоже — поскольку мне удается ложь. Какие-то поющие Музы, слащавые «угодники», подблоковские татары. — Жаль. — О его книге навряд ли смогу написать[1094]. Боюсь — это был поэт — одной вещи. (А может быть — одной любви. А может быть — просто — медиум.) Я не все читала — отец не выпускает тетрадь из рук — но то, что читала, — не нравится. Нет силы. Убеждена, что Белла-Донна лучшая вещь. Бему об этом ни слова: 1. не хочу, волей-неволей, влиять на его оценку 2) боюсь испортить его отзыв о будущей книге (появится в июне) и этим огорчить родителей 3) любопытно — проверить.

— Теперь Вы знаете героя Белла-Донны — спасшегося, чтобы затем погибнуть. Напишите — таким ли Вы его видели по стихам. Эту же карточку родители получат в величину с этот лист, и еще другую, где он у одного из трех озер Белла-Донны. Пасхальный подарок.

Мать сейчас лепит его большое лицо, а маску не сняла из-за того, что на лице были легкие ссадины. Я бы — сняла. Теперь она жалеет.

— Жду большого письма обо всем.

Все никак не соберусь выслать «Посмертный подарок», — сколько мелких дел! Но это Вы знаете…

Обнимаю.

                                       МЦ.

Покажите карточку Бему.

<К письму приложен лист бумаги с оторванным верхом, осталась часть фразы>[1095]

— Вы: душа. У Вас и для Вас.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 123–125 (с купюрами). СС-6. С. 423-424. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 221–223. С уточнением по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 264–265.

30-35. Н.А. Гайдукевич

France

Vanves (Seine)

33, Rue J<ean->B<aptiste> Potin