Все зависит от нас - Владислав Конюшевский

– А где сейчас твой друг?

– Этой зимой от горячки умер…

– Ясно… Жрать будешь?

Не дожидаясь кивка пленного, я свистнул конвоира и приказал принести банку тушенки и хлеба.

Пока бывший лагерник, стараясь не очень торопиться, уничтожал свинину, я курил и глядел в окно. Да уж… досталось пареньку нехило. Три года плена – это вам не цацки-пецки… Поэтому, когда он, доев и подчистив банку куском хлеба, осторожно спросил:

– Товарищ капитан, а куда теперь меня? В Сибирь?

Я только ухмыльнулся и ответил:

– Не понял, с чего это тебя в тыл потянуло?

– Так в лагере говорили, что нас если и освободят, так сразу прямым ходом на Колыму пошлют…

– Это кто такое говорил?

– Ну… – Иван помялся, а потом, решившись, ответил: – Немцы говорили и капо тоже… Да и некоторые наши. Дескать, товарищ Сталин приказ издал, что всех сдавшихся в плен в предатели записывают.

Ух ты! Так вот откуда пошла эта байка про то, что наших пленных эшелонами прямиком в сталинские лагеря гнали! От немцев да лагерных надзирателей. А я еще в те времена думал: интересно, как это происходило? При страшной загруженности железных дорог еще и находить места для перевозки сотен тысяч бывших военнопленных. Правда, с прошлого года, когда освобожденные хлынули потоком, понял, что наши «демократы» очередной раз всех по своему обычаю обманывали. А на самом деле все было взвешенно и логично. Бывших лагерников отправляли на ближайшие фильтры. Там их проверяли, попутно откармливая и оказывая медицинскую помощь. После проверки сразу отсеивали этих самых капо, стукачей и вообще тех, кто активно сотрудничал с немецкой лагерной администрацией. Сделать подобное было достаточно легко, так как на этом же фильтре находилась масса свидетелей из одного с ними концлагеря. Всех предателей, а таких набиралось обычно процентов десять от общего количества, достаточно быстро выявляли и после скорого суда отправляли по этапу. Остальным же светила медкомиссия и после проверки здоровья годные к службе отправлялись в запасные полки, а оттуда на фронт, продолжать службу. Негодных, здоровье которых было подорвано пребыванием в плену, отправляли по домам как комиссованных из армии по здоровью. То есть более семидесяти процентов бывших пленных опять становились в строй. Очередной раз вспомнив недобрым словом современных мне «общечеловеков», я раздраженно хмыкнул и ответил вопросительно глядевшему на меня Кострову:

– Приказ такой действительно был. Но касался он только добровольно сдавшихся или перешедших с оружием на сторону врага. И этот приказ был необходим – сам вспомни, тогда были времена, когда двое немецких мотоциклистов в плен советский батальон брали. Это же ни в какие ворота! А ты сдался не добровольно. То есть обстоятельства вынудили поднять руки. Так что светит тебе парень «фильтр» и через месяц отправка на фронт.

– На фронт?!

Иван обрадованно вытаращил глаза, но я, сделав вид, что не заметил его радости, сурово сказал:

– Конечно, на фронт. А ты что хотел – отпуск и талоны на усиленное питание? Нет уж – отпуск еще заслужить надо, так что пойдешь в маршевые роты. Был бы ты офицером, там, конечно, более строго – если не сможешь доказать, что в плен попал раненым, то определят в штрафбат. С офицеров завсегда спрос больше. Но к рядовому и сержантскому составу этот пункт приказа не относится. Поэтому вспоминай навыки артиллерийского разведчика, они тебе скоро опять понадобятся.

– Спасибо, товарищ капитан!

– Это тебе, парень, спасибо за то, что не сломался и себя сохранил.

Глядя на подозрительно блеснувшие глаза Кострова, добавил:

– Пойдем со мной. Сейчас твою рванину на нормальную форму сменим, а после обеда тебя ребята на фильтр отвезут. Я тут записку начальнику особого отдела написал, так что трясти там особенно не будут и в запасной полк после медкомиссии отправят первой партией.

Пока таскал Ивана с собой, одевая и добывая ему сухпай в дорогу, все вспоминал про тот изврат, что творился в моей башке перед попаданием в это время. Ведь даже не знал разницы между штрафным батальоном и штрафной ротой! Думал, это одно и то же. М-да… молодой был – глупый. Ведь штрафбат – это подразделение для провинившихся офицеров и только для них. На нашем фронте, например, он всего один. И штрафных рот для рядовых – четыре. А у Жукова аж три штрафбата на фронт приходится. М-да… Как там в фильме говорилось – «Совсем озверел Черный Абдулла»…

Но даже не это главное. Ведь в двадцать первом веке считалось, что горемычные штрафники шли в бой без оружия и ставили перед ними исключительно самоубийственные и невыполнимые задачи. Хрен нанась! Вооружение стандартное у каждого, а вся «прелесть» задачи заключается в том, что их суют на самый тяжелый участок фронта, где риск погибнуть наиболее высок. Вот и все. Где нет штрафников, такие же участки штурмует самая обычная пехота. Единственно, что пехота может остановиться и отступить, а осужденные трибуналом такой возможности не имеют…

Зато по выполнении задачи если ранен – тут же срок снимают. Можно даже обойтись без ранения – все зависит от глобальности выполненного задания. Бывает так, что трибунал освобождает все подразделение целиком. В прошлом году, например, так и было – за форсирование реки и удержание плацдарма роту штрафников досрочно освободили всем скопом. Кстати, еще и поэтому после допроса пропагандиста я ротному тридцать второй черканул, а то выживет Бляхин ненароком, а мне что, в Боге разочаровываться? Но теперь он за спинами остальных ребят-штрафников точно не спрячется – ротный за этим лично проследит.

В конце концов, переодев и затарив Ивана под завязку, лично усадил его в «газон» и, пожелав счастливого пути, отправил на фильтр. Сам же, находясь в приподнятом настроении, пошел было к Гусеву, но был перехвачен Геком, который, настрелявшись за нашим поместьем из STG, спешил поделиться впечатлениями о трофейном оружии. Выслушав Пучкова, я тоже не удержался и решил опять порезвиться со штурмовой винтовкой. Ну а потом у нас просто кончились патроны, да и прибежавший Мишка Северов начал скандалить – дескать, устроили стрельбище под его окнами. Дав щелбана упитанному начальнику связи, чтобы не очень выделывался, мы плавно переместились в расположение, попутно обсуждая достоинства и недостатки испытанного оружия. К достоинствам однозначно относились высокая убойность и дальность стрельбы. К недостаткам – слишком большой вес и чересчур высокие прицельные приспособления. Слишком высоко поднимая голову при стрельбе, можно было в эту самую голову и пулю схлопотать… Еще мне не понравилось хлипкое крепление приклада. Это ведь оружие пехоты, а в рукопашке таким прикладом бить страшно – отвалится и все. В общем, придя к выводу, что «штурмгевер» – автомат так себе, опять перешли к обсуждению вожделенного АК‑43…

Два дня все было тихо, спокойно, но на третий, когда я, разложив свою коллекцию пистолетов на столе, насвистывая бодрый мотивчик «Чунга-Чанги», занимался смазкой оружия, в дверь влетел взъерошенный Третьяков. Увидев меня, он с какой-то ошарашенной улыбкой подскочил к столу и, одним движением сдвинув в сторону детали «браунинга», с размаху шлепнул на освободившееся место конверт:

– Вот! Смотри!

Осторожно приподняв двумя пальцами эту бумагу, поинтересовался:

– И что я должен здесь увидеть?

– Внутри смотри! Только руки сначала вытри.

Покорно стерев с пальцев смазку, я вытряхнул на ладонь знакомую фотографию Горбуненко. Только на этот раз протянутую руку Филиппа жал незнакомый мне лейтенант. Глядя на это, только и смог сказать:

– Оп-па!

– Вот и я про то же!

Через пару секунд, придя в себя, начал жадно выпытывать у Александра подробности. Оказывается, эту фотку они нашли в особом отделе одиннадцатой гвардейской армии. Ее владелец, лейтенант, который к этому времени получил еще одну звездочку на погон, рассказал, что снимок был сделан осенью прошлого года под Шалашино. Майор Горбуненко приезжал к ним в часть, и когда уже собирался убывать обратно, их и сфотографировали. Причем старшой отлично помнил, кто делал снимок – это была корреспондентка газеты «Известия» по фамилии Фильдман. Имени и отчества он не помнит, но фамилию назвал уверенно.

Еще раз покрутив обновленную фотографию в руках, я сказал:

– Блин, Сашка, поздравляю! Я ведь совсем не верил, что ты в правильном направлении роешь! А тут такое… То есть получается – Жуков ни при чем?

– В том-то и дело! Теперь это можно сказать с уверенностью. Кто-то хотел не только уничтожить Черняховского, но при этом бросить тень подозрения на Жукова. Только вот они перестарались – слишком много улик на месте преступления оставили. Да и фотография эта… Ты вот где дорогие тебе фото хранишь?

– В сейфе, чтобы не потерялись да не помялись.