Альдана Последняя королева эпохи - Надежда Кархалёва

— Даже если мы лишим Эвилану её главного орудия устрашения, её монстра, то у неё останутся преданные ей люди, которых, как выясняется, очень много. В Лейшарде Чёрные Гавани выглядят отдельным королевством — настолько наш город теперь отличается от остальных своей верностью добру и свету. В Шамрейле тоже не разделяют наших взглядов. Официально. Те, кто властвуют там, запрещают это делать. Теперь нам придётся и с ними бороться. Они слишком полюбили безнаказанность, и даже если госпожа погибнет, они сами продолжат её дело, — жёстко закончив, Кларисса выглянула в окно. — Все улицы в крови, убирать не успевают.

— Сегодня двух алхимиков убили, с которыми я работаю, — вставил Томас. — Прямо у входа во дворец старейшин.

— За что? — возмутилась Дашка.

— Я задал хранителям тот же вопрос. Они сказали, что видели их, разговаривающих с бывшим преподавателем белой магии, и беседа была дружеская. И добавили ещё, что за подобный вопрос стоило прикончить на месте и меня.

— На улицах почти не бывает никого, все боятся из дома без оружия выйти. Скентия говорил, что зелёным мантиям решительно не нравится то, что люди постоянно от них скрываются. Леагон подумывает о том, что стоит ходить по домам с проверками, — посвятил компанию в неприятельскую идею Николас.

— Да уж, — усмехнулась Джессика. — Признавайтесь, кто из вас когда последний раз на улице был? Кроме Томаса, Клариссы и Николаса, вы постоянно пропадаете во дворце старейшин.

— Я — четыре дня назад, — ответила Дашка. — На свою магию теперь рассчитывать не приходится.

— А я всю неделю дома сижу, — очнувшаяся Алина, сидевшая на софе, упала щекой на подушку.

— Дома есть нечего, — отчиталась Тина, — а на рынок идти — страшно. По-моему, я не могу вспомнить, когда последний раз решалась покинуть дом.

— Как и половина горожан, — заверила Кларисса, по-прежнему стоящая у окна со сложенными на груди руками и глядевшая в окно. — На улицах трупы лежат, увозить некому, про то, чтобы проводить последние обряды над ними, и речи нет.

— А без обряда Упокоения что происходит? — Дашку вдруг обеспокоило это. — Это очень плохо, да?

— Душа не может задержаться в Аркене, её притягивает на землю через некоторое время, и практически невозможно помочь ей попасть туда снова, это по силам лишь самым опытным священникам.

— Сильно мучается душа, которая не обрела покой в царстве мёртвых? Мне трудно вообразить.

— Представь, что ты бесплотная, немая и невидимая. И не можешь ничего чувствовать. И не можешь вырваться из плена мёртвого тела. До тех пор, пока связь между плотью и душой не исчезнет окончательно. Тогда ты становишься полностью свободной, но никому не нужной. Можешь попасть в любое место в королевстве, но тебя нигде не ждут, и свобода не приносит никакой радости. Скука и томление — твои единственные спутники.

— Ужасно… Но ведь призраки видимые и могут говорить.

— Душа становится призраком, когда в ней накапливается достаточно злости, обиды и ненависти ко всем и ко всему. С некоторыми призраками удаётся войти в контакт, некоторые из них тогда могут даже стать счастливыми. Но большинство или наводят ужас и насылают проклятия на людей до тех пор, пока не будут уничтожены священной силой, или становятся рабами некромантов. Впрочем, самим призракам, скорее всего, нравится быть при деле, поэтому работа с ними всегда бывает легка. Некроманты вытягивают души из погибших, но не упокоенных, становящиеся призраками сразу, — стал объяснять Томас, как специалист, — и вернее слуг не найти: призраки благодарны хозяевам за то, что те спасли их от столь печальной участи, многолетнего заключения в мёртвом теле.

— Томас, — Бруно вдруг замер, — у меня, кажется, идея.

— Какая? — все сразу накинулись на него.

— С трупами на улицах ведь надо что-то делать. Обряды Упокоения, как и вся священная магия, запрещены, но поднимать из мёртвых призраков можно ведь. Раз экспериментировать с душами путём шаманизма нельзя, надо использовать некромантию. Хранителей можно запугать тем, что через десять лет в Чёрных Гаванях разведётся столько озлобленных призраков, что жить тут станет невозможно, будет ещё хуже, чем в Эпоху Вампиров, но если души приручить сейчас, то ничего кошмарного не произойдёт.

— Хорошо придумал, — похвалил Томас.

— В голове не укладывается, — поморщился Клавьер. — Мы будем использовать мёртвых людей. Будто люди — это вещи какие-то.

— Надо перетерпеть, — пробормотала Дашка. — Мне тоже не по себе от мысли, что выход мы нашли в чужом горе.

— Может, это испытание? — задала вопрос в пустоту Алина.

— Сможем ли мы измениться или нет? — воскликнул юноша. — Станем ли такими, как все, равнодушными к чужой жизни?

— Мне одна девушка говорила: глупо сожалеть об умерших. Ни им пользы, ни нам радости, — вспомнила Дашка то, что когда-то сказала ей Марика ещё в Денаувере.

— Вроде бы всё так, но только…

— Из-за всяческих «но только» люди часто себе сами жизнь портят.

— Я не спорю. Просто получается, что, раз смерть некоторых людей принесёт нам пользу, эти люди жили для того, чтобы умереть, — Клавьер попытался придать лицу спокойное выражение, не очень получилось. — Противоестественно это, жизнь должна быть ценнее смерти.

— Противоестественно убивать людей за то, что их магические способности не того вида, какого следует! — выкрикнула Джессика. — Магия — это дар, и не мы его для себя выбираем, и не виноваты в том, что владеем каким-либо волшебством или колдовством.

— Всё, хватит! — остановил её Клавьер. — Я всё понял. Мёртвых не жалеют.

— Молодец, — протянула Джессика. — Ладно, я поднимусь к Теоне, — вздохнула она, вставая, и в дверях вдруг, остановившись, но не оборачиваясь, отчеканила: — Её убивают духи. Никто не задумывался о том, что это мёртвые распространяют по городу эпидемию? Нет, сожалеть о чьей-либо смерти не стоит. Не все достойны наших терзаний.

— Надо же, как умно выразилась! — вспыхнул юноша, не дожидаясь, когда Джессика поднимется на этаж выше. — Зачем ты оправдывалась? Не хотела показывать, что годы тренировок и мечты о славе бесстрашной воительницы так ожесточили тебя, что чужие страдания ты перестала воспринимать?

— Я знаю её лучше тебя, лучше её матери, сестёр и братьев… брата, — сразу поправилась Дашка, ощутив мерзкий ком в горле. — Она находит забвение во всём этом, но если бы ты имел понятие о том, что заставляет Джессику его искать, ты бы так не злился на неё. И ещё она слишком любит Теону.

— Раз уж мы вспомнили о бедной девочке, — наконец-то ожил Николас. — Сейчас мне кажется, для неё только лучше то, что она без сознания — понятия не имеет о том, что очередная наша попытка сплотиться так, как раньше было, с треском провалилась.