Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Николай Японский

При богослужении были лейтенант Иван Васильевич Будиловский и Александра Николаевна, его жена, зашедшие потом ко мне. Да умягчит Господь елеем благодати их сердечные раны!

5/17 февраля 1896. Понедельник

1–й недели Великого Поста.

Начались великопостные службы для говеющих, которые, впрочем, почти одни только учащиеся, даже учителя–академисты отсутствуют; видел только после Часов двух–трех, да и те пришли, кажется больше для того, чтобы показаться мне на глаза, в чем и успели. Утреня начинается в шесть часов и кончилась сегодня в сорок минут восьмого; повечерие — в пять с половиною часов, кончилось в семь с половиною часов.

Из русских за вечернею была мадам Будиловская. Муж, привезши ее в Церковь, отправился на званый вечер к принцу Канин’у. Тоже своего рода служба, которую англичане сумели бы подчинить своему религиозному режиму, но русским — где же! Сегодня все на бале, и возможно ли даже вообразить, чтобы кто–нибудь из них нашел это несвоевременным! Куда! В прошлом году в этот понедельник, уж без всякой надобности, адмирал, Сергей Петрович Тыртов велел своему православному оркестру играть вечер за обедом в гостинице в Иокохаме; гостинник для удовольствия жильцов (во время обеда) заикнулся адмиралу: «Не пришлете ли, мол?». — «Отчего ж», — ответил, разыгрывая подлейшую роль обезьяны. И никому в голову, на всем русском флоте и во всех, вероятно, посольствах, как в нашем, не приходит, что мы, русские, — унижаем и сокрушаем себя подобными поступками.

Днем были: о. Павел Савабе и Матфей Сато сказать, что они вполне удовлетворились в том, что Марк Кодадзима, женатый на дочери о. Петра Сасагава, ныне живет уже два года женатым на другой женщине. Представили о сем письменное свидетельствованье за своими печатями. О. Петру Сасагава будет отвечено, что дочь его Сира свободна выйти за другого, ибо муж ее de facto разрушил брачный союз с нею. — Да придет вместе с сим в душу о. Петра раскаяние в пренебрежении миссийскими училищами: ни своих детей он не захотел провести чрез них, ни другим в Сендайской Церкви внушил это: точно пробкою закупорил Сендай для Миссии; с тех пор, как он там священником, ни в какую школу здесь — ни мальчиков или молодых людей, ни девочек — никого, тогда как прежде из Сендая по преимуществу наполнялись наши школы, из Сендая выходили служащие Церкви.

Был адмирал Алексеев с флаг–капитаном. Вчера наши четыре военные судна пришли в Иокохаму. Говорил адмирал о неблагоразумии Вебера и Шпейера, ныне поднявших кутерьму в Корее против Японии. Корейский народ, точно дитя, не может жить самостоятельно. Японцы и помогали ему — делали там многое, а мы ничего не сделаем…

Составленный мною проект постройки Семинарии отдал архитектору Кондеру для приготовления чертежей.

Рафаил Густавович Кёбер присылал просить освященной просфоры (лежит больной простудою), «так как–де в эту неделю мясной пищи употреблять нельзя». Отказали ему, сегодня–де обедни нет. К счастию, потом сказали мне, я отослал ему три просфоры, имевшиеся у меня от литургий в пятницу, субботу и воскресенье, за что он письмом благодарил.

6/18 февраля 1896. Вторник

1–й недели Великого Поста.

Службы обычные, как вчера, — так и всю неделю будет, по Уставу.

Был днем христианин из Ивадеяма, фотограф; говорил, что христиане там уже пожертвовали землю под церковный дом; собирают деньги для постройки дома; нужно не больше 100 ен; собрали больше 20; надеются потом на окрестные Церкви, ибо отовсюду приезжают туда на воды и нуждаются, когда там, в молитвенном доме. Я обещал добавить 10 ен, когда собрано будет 90, также иконы в дом.

Был потом капитан одного нашего военного судна с офицером Давыдовым, стрелкового царского батальона, гостящим у Посланника. Капитан попросил крестиков для матросов и для себя на место растерянных ими; я предложил все сорта, делаемые здесь нашими христианами; капитан при выборе минул те, на которых японская надпись «сю аваремеё».

— Почему? — спрашиваю.

— Матросы смущаются, — отвечает.

Впервой слышу. Мне казалось, русские христиане должны быть довольны, что люди другой нации воспоют вместе с ними к Распятому «Господи, помилуй». Должно быть, не понимают, а объяснить не нашлось кому.

Три переодетых полицейских постоянно во дворе, не переодетые во всякое время видны у ограды. Нельзя мне выйти здесь же во дворе, чтобы полицейский или два не были в двух шагах. Спасибо, что охраняют, конечно, хотя делают это не нам в угоду, а в своем интересе; но жаль бедных людей, задаром мерзнущих на дворе. Преувеличивают опасность: кто жизнью нашего брата много интересуется, или придает ей цену! Ходил бы один полицейский снаружи, чтобы охранять окна Собора и библиотеки от разбития, этого и было бы довольно. — Привитали полицейские ночью доселе в дворницкой у Анфима, у главных ворот. Но совестно–де не давать ему спать беспрестанными входами и выходами, поэтому просили чрез Алексея позволения поместиться в каменной кладовой под крыльцом; я не нашел ничего против и велел по возможности очистить место. Но после Алексей пришел сказать, что Анфим будет спать у дворника других ворот — Даниила, свою же дворницкую на ночь совсем уступает переодетым полицейским. Я согласился и на это.

Много вырезок из газет сегодня принесли, оповещающих, что я уезжаю на Коронацию Царя. Как же, без нас там не обойдутся! В одной газете, впрочем, была уже поправка, что это — неправда.

7/19 февраля 1896. Среда

1–й недели Великого Поста.

Кроме времени в Церкви, все прочее, с четырех часов утра, занято было приготовлением отчета.

После обеда были капитаны с наших судов «Всадника» и «Гайдамака».

Вечером Савва Хорие говорил о странной болезни Феодора Янсена; лежал ныне в университетском госпитале под смотрением лучших в Японии врачей, в том числе немца Бельца; болезнь еще не определена; ежедневно припадки до потери способности движения, но не сознания. Отец его — финляндец — много пил; мать — японка — умерла от чахотки; отец ее тоже пил; кому невинный юноша наш Феодор обязан страданиями, Бог Весть.

8/20 февраля 1896. Четверг

1–й недели Великого Поста.

Целый день снег и халепа. Неудобно ходить в Церковь: холодно и сыро. Оо. Роман Циба и Феодор Мидзуно исповедали учащихся.

Умер Мануил Кимура, циновщик, всегда работавший на Миссию, старый христианин, от горячки. Очень жаль; остались жена и малые дети от второй жены; от первой дочь тоже еще не пристроена. Послал 5 ен на погребение; дальше увидим, что можно сделать.