Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Александр Дюма

– Тосклив – это не то слово, скажи лучше – обеспокоен, крайне обеспокоен.

– Ба!

– В самом деле! – вскричал Таверне, умоляюще сложив руки. – И не надо делать вид, что ты удивлен. Вот уж больше месяца ты водишь меня за нос отговорками:

«Я не видел короля» или «Король меня не заметил», или:

«Король на меня дуется». Тысяча чертей! Герцог! Так не отвечают старому другу. Месяц – ты только вдумайся! – это же целая вечность!

Ришелье пожал плечами.

– Что, черт возьми, ты хотел бы от меня услышать? – возразил он.

– Правду!

– Дьявольщина! Ведь я тебе уже сказал ее, черт подери! Я тебе на уши вешаю эту самую правду, да только ты не хочешь в нее поверить, вот что!

– Как? Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты, герцог и пэр, маршал Франции, камергер, не видишься с королем, если каждое утро присутствуешь на церемонии одевания? Оставь эти шутки для других!

– Я уже говорил тебе и повторяю, это невероятно, но это правда – вот уже три недели я каждое утро являюсь к одеванию, я, герцог и пэр, маршал Франции, камергер!..

–..а король с тобой не разговаривает, – перебил его Таверне, – и ты не говоришь с королем? И ты хочешь, чтобы я поверил этому вранью?

– Дорогой мой барон! Ты становишься просто нахалом, мой нежный Друг! Ты пытаешься меня уличить, откровенно говоря, так, словно мы помолодели лет на сорок и можем вызвать друг друга на дуэль.

– Да ведь есть от чего взбеситься, герцог.

– Это другое дело, бесись, мой друг, я тоже вне себя.

– Ты?

– Да, и есть из-за чего. Я же тебе говорю, что с того самого дня король ни разу на меня не взглянул! Я тебе говорю, что его величество постоянно поворачивается ко мне спиной! Всякий раз, как я считаю своим долгом любезно ему улыбнуться, король в ответ строит мне отвратительную гримасу! Да я просто устал от насмешек в Версале! Что, по-твоему, я должен делать?

Таверне кусал ногти во время этой реплики маршала.

– Ничего не понимаю, – проговорил он наконец.

– Я тоже, барон.

– По правде говоря, можно подумать, что король забавляется при виде твоего беспокойства. В противном случае – Да, я тоже так думаю, барон…

– Ну, герцог, нам надо придумать, как выйти из этого затруднения; надо предпринять какой-нибудь ловкий маневр, чтобы все разъяснилось.

– Барон! – заметил Ришелье. – Иногда бывает небезопасно вызывать королей на объяснение.

– Ты полагаешь?

– Да. Хочешь, я буду с тобой откровенен?

– Говори.

– Знаешь, я кое-чего опасаюсь…

– Чего? – заносчиво спросил барон.

– Ну вот, ты уже сердишься.

– У меня есть для этого основания, как мне кажется.

– Тогда не будем об этом больше говорить.

– Напротив! Давай поговорим! Но сначала объяснись.

– Ты жить не можешь без объяснений! Это просто мания какая-то! Обрати на это внимание.

– Ты просто очарователен, герцог. Ты же сам видишь, что все наши планы повисли в воздухе, ты видишь, что все мои дела по необъяснимым причинам застопорились, и ты советуешь мне ждать!

– Что застопорилось? Ты о чем?

– Да все о том же, сам посуди.

– Ты имеешь в виду письмо?

– Да, о назначении моего сына.

– А-а, полковника?

– Хорош полковник!

– А что же?

– А то, что около месяца Филипп ожидает в Реймсе обещанного королем назначения, которое где-то застряло, а полк через два дня снимается.

– Чертовщина! Полк снимается?

– Да, его переводят в Страсбург. Таким образом, если через два дня Филипп не получит королевскую грамоту…

– Что тогда?

– Через два дня Филипп будет здесь.

– Да, понимаю: о нем забыли. Бедный мальчик! Так; всегда бывает в канцеляриях, учреждаемых таким кабине том министров, как у нас!.. Вот если бы премьер-министром был я, грамота уже была бы отправлена!

– Гм! – обронил Таверне.

– Что ты говоришь?

– Говорю, что не верю ни одному твоему слову.

– То есть, почему?

– Если бы ты был премьер-министром, ты послал бы Филиппа ко всем чертям.

– Ого!

– И его отца – туда же.

– Вот тебе раз!

– А его сестру еще подальше.

– С тобой приятно разговаривать. Таверне, ты очень умен. Впрочем, оставим это.

– Я бы с удовольствием, да вот мой сын не может этого оставить! Он в безвыходном положении. Герцог! Необходимо увидеть короля.

– Говорят тебе, я только и делаю, что смотрю на него.

– Надо с ним поговорить.

– Дорогой мой! С королем говорят, когда он сам этого желает.

– Заставить его!

– Я не папа.

– Тогда я, пожалуй, решусь поговорить с дочерью, – молвил Таверне, – потому что тут дело нечисто, господин герцог!

Это слово оказало магическое действие.

Ришелье прощупал Таверне. Он знал, что барон – такой же развратник, как его друзья юности господин Лафар или господин де Носе, репутация которых была безупречной. Он боялся, что отец и дочь вступят в сговор, так же как боялся всего неизвестного, что могло бы вызвать немилость монарха.

– Ну, хорошо, не сердись, – сказал он, – я попробую предпринять еще один шаг. Но нужен предлог.

– У тебя есть предлог.

– У меня?

– Разумеется.

– Какой же?

– Король дал обещание.

– Кому?

– Моему сыну. И это обещание…

– Что?

– Можно напомнить о нем королю.

– Это и впрямь удобный предлог. Письмо при тебе?

– Да.

– Давай сюда!

Таверне достал из кармана сюртука письмо и подал его герцогу, порекомендовав действовать смело и вместе с тем осмотрительно.

– Союз воды и огня, – заметил Ришелье. – Сразу видно, что мы сумасброды. Ну, раз вино налито – надо его выпить.

Он позвонил.

– Прикажите подать мне сюртук и заложить лошадей. Он обернулся к Таверне и с беспокойством спросил:

– Хочешь присутствовать при моем одевании, барон? Таверне понял, что очень огорчит друга, если согласится.

– Нет, дорогой мой, не могу! у меня еще есть дело в городе. Назначь мне где-нибудь свидание.

– Пожалуйста: в замке.

– В замке, так в замке.

– Было бы хорошо, если бы ты тоже увиделся с его величеством.

– Ты так думаешь? – спросил довольный Таверне.

– Я на этом настаиваю. Я хочу, чтобы ты сам убедился, что я говорю тебе правду.

– Да я и не сомневаюсь, но раз тебе хочется…

– Да ведь и ты этого, пожалуй, хочешь, а? – Откровенно говоря, да.

– Ну, тогда жди меня в Зеркальной галерее в одиннадцать часов, я в это время буду у его величества.

– Условились. Прощай!

– Не сердись, дорогой барон! – проговорил Ришелье, стремившийся до последней минуты не ссориться с человеком, сила которого была ему еще неизвестна.

Таверне сел в карету и покатил в сад, где долго гулял один, глубоко задумавшись, в то время как Ришелье предоставил себя заботам слуг и стал молодеть на глазах: это серьезное занятие заняло у знаменитого победителя Маона не меньше двух часов.

Впрочем, он потратил на туалет гораздо меньше времени, чем мысленно отпустил ему Таверне. Барон, подстерегавший герцога, видел, как ровно в одиннадцать карета маршала остановилась у дворцового подъезда, где свитские офицеры отдавали Ришелье честь, пока лакеи провожали его в королевские покои.

Сердце Таверне готово было выскочить из груди: он медленно, сдерживая свой пыл, отправился в Зеркальную галерею, где менее удачливые придворные, офицеры с прошениями, а также честолюбивые мелкопоместные дворяне выстаивали, словно статуи, на скользком паркете – пьедестале, прекрасном для поклонников Фортуны.

Таверне против волн смешался с толпой, постаравшись, однако, держаться поближе к углу, где должен был появиться маршал, выйдя от его величества.

– Чтобы я толкался среди этих дворянчиков и их грязных плюмажей! – ворчал он. – И это я, я, всего месяц назад ужинавший в тесном кругу с его величеством!

И тут к нему закралось гнусное подозрение, от которого покраснела бы бедняжка Андре.

Глава 20.

КОРОТКАЯ ПАМЯТЬ КОРОЛЕЙ

Как он и обещал, Ришелье отважно подставил себя под гневные взгляды его величества в тот момент, когда принц де Конде протягивал королю рубашку.

Заметив маршала, король сделал столь резкое движение, чтобы отвернуться, что рубашка едва не упала на пол, а удивленный принц отступил.

– Простите, брат, – сказал Людовик XV, желая дать понять принцу, что резкое движение относится не к нему.

У Ришелье не осталось сомнений, что король гневается на него.

Но так как он прибыл с решимостью вызвать гнев, если это понадобится для решительного объяснения, то он обошел короля, как при осаде Фонтенуа, и встал с другой стороны, там, где король должен был непременно пройти, чтобы попасть в свой кабинет.

Не видя больше маршала, король заговорил легко и свободно. Он оделся, выразил желание поохотиться в Марли и долго советовался со своим братом, потому что за семейством Конде закрепилась слава отличных охотников.

Но в ту минуту, как он переходил в свой кабинет, когда все уже ушли, он снова увидел Ришелье, раскланивавшегося со всей возможной изысканностью, известной еще со времен Лаузуна, прославившегося своими изящными поклонами.