Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната

— Не все, — тихо отозвалась я, стоя перед ней, как провинившаяся школьница перед строгим учителем.

— Большинство, — заявила она безоговорочно. — И вы такая же, как его первая жена, и как его первая любовь — эта гордячка, Хизер. Красивые крылышки, как у бабочки, а в голове — только она сама, её наряды, её домашний пёсик, совсем нет мозгов, и ни капли доброты в сердце.

— Я не желаю вам зла. И ему тоже. Если я пошла на обман, то ради спасения своей жизни, а не чтобы навредить вам.

— Не выдумывайте, — скривила она губы. — Вашей жизни ничего не угрожало. Вы купались в роскоши, за вами ухаживали вельможи и сам король. Сделайте правильный выбор — вернитесь туда, откуда пришли. Будете прекрасно жить дальше. Пусть и с нелюбимым мужем. Сколько женщин живут с нелюбимыми — и ничего, прекрасно себя чувствуют.

— Это не для меня, — покачала я головой. — Это гадко. Так гадко, что лучше умереть, чем…

— Ой, только не надо вот этих высокопарных слов, — сухо сказала она. — Покапризничаете, подергаете мужу нервы — и всё наладится. Он у вас, кстати, красавец. О таком муже мы бы все мечтали. А уж любовь короля — да вы совсем обезумели, если считаете ее гадкой. Заелись вы, милочка. Не нравятся муж и король — заведёте любовника, утешитесь.

— Вы говорите очень жестокие вещи. А ведь вы всегда утверждали, что стоите на страже добродетели.

— Да полноте, — отмахнулась она. — Я говорю правильные вещи. Ваш побег погубит нашу семью. Моего доверчивого братишку арестуют и посадят в тюрьму, имущество конфискуют. Дети будут отданы в сиротские приюты и навсегда разлучены, как отпрыски изменника. Вы этого хотите? А ведь могли бы помочь…

Она взглянула на меня искоса, и я похолодела, понимая, что сейчас услышу.

— Вы могли бы помочь нам всем, — безжалостно продолжала тетушка. — Вы могли бы спасти всех нас. А вам… вам и так ничего особенного не угрожает.

Когда она закончила говорить, я продолжала стоять молча, чувствуя, что уже умерла, хотя сердце мое ещё стучало, а грудь дышала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ну, что скажете? — деловито спросила госпожа Бонита — Разве это — не истинный поступок истинной любви? Вы говорили, что влюблены в моего брата, так докажите, что это — правда, а не красивые слова.

Докажи, что это — любовь, Миэль.

Я посмотрела в окно, где стоял маяк, освещенный золотистым огнём. В этом свете море казалось расплавленным золотом, омывавшем скалу.

Там, на маяке — моя любовь, а за морем — моя свобода. Но кому нужна свобода, если любимый будет в опасности. И его дети…

Как странно, что той, в чьих жилах течёт кровь феи, приносящей удачу, никогда не везёт. Когда-то муж пытался объяснить мне этот феномен — что до поры до времени удача запечатана во мне, и выпустить её наружу можно одним, вполне определённым способом. Увы, но этот способ меня не устроил. По-крайней мере, при тех обстоятельствах, что сложились.

— Я знаю всё о вас, — сказала я госпоже Боните. — О вашем лицемерии, о вашей жадности… Я разговаривала с госпожой Беф, у которой вы тайком покупали сладости.

— Это неправда! — достаточно фальшиво возмутилась сестра хозяина, и я ей не поверила.

— Знаете, есть сладости в пост — это не слишком большой грех. Гораздо больший грех — есть их втайне от своих. И грех — сплетничать о невестке, выволакивая на публику семейное грязное бельё. И грех — учить юную девушку, как ложно обвинить в воровстве служанку, которая вам не нравится. А я даже не убийца, как оказалось. Так что вы ничем не лучше меня, госпожа Бонита. И не вам говорить мне, что делать.

— Негодяйка! — она испуганно вскочила с сундука. — Вы не посмеете…

— Но я согласна, — властно перебила я её, и она замолчала. — На рассвете мы сделаем, как вы пожелаете. И я даже не стану рассказывать, какая вы гадкая на самом деле. Только эту ночь я проведу вместе с вашим братом.

— Нет! — так и взвилась она. — Вы не расскажете ему…

— Не расскажу, — опять перебила я её. — Но и я имею право на счастье, если завтра лишусь его навсегда. Иначе — отказываюсь.

Она впилась в меня взглядом, и было видно, как в ее душе борются жадность и страх. Наконец, жадность победила. Она твёрдым шагом прошла к окну, где на подоконнике лежало Писание, по которому я читала вечерние молитвы, взяла книгу, торжественно подняла её и потребовала:

— Поклянитесь, что не расскажете о нашем плане Тодо. Поклянитесь спасением своей души.

— Клянусь, — сказала я, положив ладонь на книгу. — А теперь дайте мне попрощаться с детьми.

— Только не тяните, — потребовала она. — Вы должны быть в полицейском участке до рассвета.

— Я там буду, сударыня, — поклонившись, я пошла наверх, чтобы уложить малышей.

Я спела колыбельную песенку Логану, поставила новые свечи в комнате мальчиков и пожелала Нейтону доброй ночи, а потом долго расчесывала волосы Мерси и Черити.

— Будьте хорошими, послушными, дружными, — говорила я нараспев. — Тем, кто добр и послушен, всегда везёт. Небеса ведь всё видят.

— Небеса не могут видеть, — возразила Черити, укладывая рядом с собой на подушку куклу. — У них ведь нет глазок.

— А звёзды? — напомнила я. — С небес смотрят на нас тысячи, десятки тысяч глаз. И ни один наш поступок не останется незамеченным.

— Вы так говорите, будто прощаетесь с нами, — сказала Мерси, приподнимаясь в постели на локте.

Я погладила девочку по голове, снова укладывая и укрывая одеялом.

— Ну о чем ты, моя дорогая? Разве я могу оставить вас? Вы уже давно сделали меня своей рабыней.

— Навсегда? — уточнила Черити с беспокойством.

— Навечно! — сказала я и засмеялась, целуя её в щёку.

— Навечно! Глупое слово, — фыркнула Черити и тоже засмеялась.

Глава 32

До маяка я добралась быстро и без происшествий. Лёд на тропинке уже растаял, и море было спокойным, не то что зимой. Я постучала в двери, прислушалась, опять постучала…

Мне пришлось ждать около минуты, и она показалась мне длиннее часа, прежде чем я услышала шаги — господин Тодеу спускался по винтовой лестнице.

Дверь открылась, и хозяин мгновенно узнал меня, хотя я была закутана в бархатный плащ госпожи Бониты.

— Вы что здесь делаете?! — хозяин затащил меня внутрь и запер двери. — Я же велел вам сидеть дома и не выходить!

— Просто принесла вам чай, — сказала я, откидывая капюшон с головы.

— В корзине? — спросил он, указав на корзину, которую я держала на сгибе локтя.

— Да, здесь баночка с заваркой и сахарные треугольники, они остались от ужина…

— Это — причина? Миэль, вы с ума сошли?

— Есть немного, — призналась я. — Но если не хотите чая со сладостями, может, захотите меня?

Он помедлил, а когда заговорил, голос его прозвучал с завораживающей хрипотцой:

— Что? Я ослышался, наверное?

— Слух вас не подвёл, Тодеу, — я привстала на цыпочки и поцеловала его в губы — легко, чуть коснулась, а потом не отстранилась, а сказала, продолжая касаться своими губами его губ: — На мне плащ, а под ним только ночная рубашка… Да, ещё и туфли. Представляете, как я замёрзла?

— Вы — что?.. — он осторожно обнял меня за талию. — Я уснул, наверное, и теперь вижу очень странный сон?

— Но он вам нравится? — прошептала я, обнимая хозяина за шею и приникая к нему всем телом. — Потому что очень жаль, если это не так. Потому что я всё решила, и хочу стать вашей… Только вашей, Тодеу.

— Если это благодарность, то не нужно… — начал он и нахмурился, но я разгладила пальцем морщинку между его бровями.

— Это не благодарность, это — моё решение. Я люблю вас, Тодо. Даже не так… — я вздохнула и закончила: — Очень люблю тебя. И хочу узнать твою любовь хотя бы раз, чтобы потом жить этими воспоминаниями до самой смерти.

Пока я говорила, вид у Тодеу был совершенно ошарашенный, и когда я замолчала, он выдохнул:

— При чем тут смерть?..