Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем

— Да, точно. Он спросил меня о некой Тавии. Это, видимо, о вас?

— Он не здесь? — спросила она, осматриваясь, как будто доктор мог спрятаться где-нибудь в углу.

Я ответил, что это было примерно два года назад. Она снова расслабилась.

— Бедный старый дядя Дональд. Как это на него похоже! И конечно, вы совсем не понимали, о чем он говорит?

— Я и сейчас ничего не понимаю, — заметил я, — хотя и могу себе представить, почему даже дядя так волновался из-за вашей пропажи.

— Да. Боюсь, что он будет очень обеспокоен, — сказала она.

— Был. Это случилось два года назад, — напомнил я ей.

— Ах, конечно же вы ничего не понимаете, да?

— Послушайте, — сказал я, — разные люди один за другим настойчиво твердят мне, что я ничего не понимаю. Что ж, пожалуй, это единственная вещь, которую я действительно понял.

— Да. Я попытаюсь объяснить. С чего же начать?

Я молчал, давая ей возможность собраться с мыслями. Наконец она сказала:

— Вы верите в предопределение?

— Думаю, что нет, — ответил я.

— О нет, возможно, я не так выразилась. Я говорю скорее о своего рода взаимосвязи. Знаете, с малых лет, насколько себя помню, я думала, что это самое увлекательное и интересное время, и, конечно, в это время жил единственный знаменитый член нашей семьи. Поэтому я и считала это время просто чудесным. Романтичным — наверное, вы бы назвали его именно так.

— Все зависит от того, что вы имеете в виду, мыслительные способности или возраст, — сказал я, но она проигнорировала мое замечание.

— Я представляла себе огромные эскадрильи смешных маленьких самолетов, взлетающих во время войн, как Давид, который замахивается на Голиафа, такой задиристый и храбрый. Затем эти большие неповоротливые корабли, которые неторопливо плывут и каким-то образом все равно доплывают до цели, а пассажирам и дела нет до их скорости. А еще старомодные черно-белые фильмы и лошади на улицах, и трясущиеся старые двигатели внутреннего сгорания, и угольные котлы, и восхитительные взрывы, и поезда, движущиеся по рельсам, и телефоны с проводами, и еще… много всего другого. А чем там могли заниматься люди! Ведь здорово пойти на премьеру новой пьесы Шоу или Кауарда в самом настоящем театре! Или купить в день издания новую книгу Элиота. Или приветствовать королеву, когда она едет на открытие новой сессии Парламента. Чудесное, восхитительное время!

— Что ж, я рад, что хоть кто-то так считает, — сказал я. — Мой взгляд на это время не совсем…

— Это ожидаемо. Вы не можете взглянуть на это время с другого ракурса, потому не цените его. Если бы вы пожили немного у нас, увидели бы, каким плоским, пресным и однообразным все стало, таким смертельно скучным.

Я слегка оторопел:

— Думаю, что не совсем… э-э… Пожить у вас где?

— В нашем веке, конечно. В двадцать втором. Ах, ну конечно, вы же не знаете! Как глупо с моей стороны.

Я попытался сосредоточиться и налил себе еще немного чаю.

— Я знала, что будет очень трудно, — заметила она. — Вам тоже кажется это трудным?

Я ответил, что несомненно. Она продолжала:

— И можно понять, что такие чувства совершенно естественным образом привели меня к тому, что я начала заниматься историей. То есть я определенно поняла, что могу заниматься историей, во всяком случае, некоторыми ее периодами. А затем я получила ваше письмо на день рождения, и это окончательно убедило меня выбрать в качестве специального периода для моего диплома бакалавра — с отличием! — именно двадцатый век. Более того, в магистратуре я продолжила заниматься именно этим периодом.

— Э-э… Мое письмо побудило вас к этому?

— Но это ведь был единственный способ, не так ли? Я хочу сказать, что не существовало иного способа оказаться рядом с машиной истории, кроме как устроиться на работу в историческую лабораторию, вы же понимаете? Но даже тогда я сомневалась, могу ли я воспользоваться ею сама, однако лаборатория принадлежала моему дяде Дональду.

— Машина истории, — сказал я, пытаясь зацепиться хоть за какую-то соломинку во всей этой мешанине. — Что такое машина истории?

Она выглядела озадаченной.

— Ну, это… машина истории. С ее помощью мы изучаем историю.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — признался я. — С таким же успехом можно сказать, что с ее помощью вы делаете историю.

— О нет, это запрещено. Очень серьезное нарушение закона.

— Неужели, — сказал я. Потом попытался как-то связать концы с концами: — Что до письма…

— Да. Я просто вспомнила о нем, чтобы прояснить вам момент с историей, но вы его пока что не написали конечно же, потому, боюсь, это еще больше вас запутает.

— Запутает, — кивнул я, — не то слово! Давайте придерживаться хоть какой-то конкретики. К примеру, это письмо, которое я, как вам кажется, написал. О чем оно?

Она пристально посмотрела на меня, затем отвела взгляд. Совершенно неожиданно лицо ее покраснело до корней волос. Она заставила себя снова взглянуть на меня. И я наблюдал, как ее глаза заблестели, а затем их заволокло слезами. Она опустила голову и закрыла лицо руками.

— Ты не любишь меня, не любишь! — застонала она. — Мне не нужно было приходить. Лучше бы я умерла!

— Она фыркнула мне в лицо, — возмущенно сказала Тавия.

— Все, она уже ушла на все четыре стороны, и моя репутация вместе с ней, — ответил я. — Замечательная работница наша миссис Тумбс, но чертовски консервативная. Скорее всего, она уволится.

— Потому что я здесь? Какая глупость!

— Потому что ваши привычки коренным образом отличаются от ее.

— Но куда еще мне было идти? У меня было всего несколько шиллингов ваших денег, и совершенно не к кому податься.

— Миссис Тумбс об этом не знала.

— Но мы не были, то есть не делали ничего…

— Ночи, проведенной вдвоем, — сказал я ей, — достаточно для понимания ситуации в нашем консервативном обществе. Достаточно даже просто быть вдвоем. Как вы помните, каждая тварь нуждается в паре; а их эмоциональные взаимоотношения никого не волнуют. Двое вместе, и все сразу ясно.

— Ну конечно, я помню, что тогда, то есть сейчас, не нужны доказательства. У вас негибкая система, где, если не повезет, нужно за все платить.

— Можно описать это в иных выражениях, но очевидно, что, по всей видимости, вы правы.

— Эти старые порядки достаточно примитивны, если изучать их в таких подробностях, но очень занятны, — ответила она. Несколько секунд Тавия смотрела на меня, задумавшись.

— Вы… — начала было она.

— Вы, — напомнил я ей, — обещали дать более внятное объяснение всех этих ваших вчерашних свершений.

— Вы мне не поверили.

— Да,