Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода - Борис Григорьев

Агабеков погиб в Пиренеях. По одной версии, он все-таки не устоял перед соблазном получить более солидный куш непосредственно в Испании, где его и прикончили агенты ОГПУ. Согласно другой версии, он решил перехитрить агентов Сталина и оставить всех в дураках. Он якобы выбрал из прибывшей во Францию партии товара дорогую картину и попытался с ней скрыться, чтобы выехать в Южную Америку и начать там новую жизнь. Но рука Москвы все-таки настигла его и во Франции, куда агенты ОГПУ пробрались под видом республиканцев, устраивавших там время от времени рейды по ликвидации дезертиров.

Об обстоятельствах гибели Агабекова мог бы, вероятно, рассказать Швед, но, как я уже сообщил во время предыдущего привала, он хранил на этот счет молчание до самой своей смерти. Тайна эта ушла вместе с ним в могилу.

А что же Изабелл? Бурная жизнь мужа не могла ей понравиться, и в апреле 1936 года она развелась с ним и уехала в Англию. Она вернула себе девичью фамилию, окончила курсы машинисток и начала свою новую жизнь, которая, в отличие от предыдущего периода, была спокойной, размеренной и бесконечно скучной. Через пять лет она восстановила британское подданство, во время войны служила в женском вспомогательном корпусе ВВС Великобритании, в 1949 году поступила в Форин Офис, дослужилась до должности личного секретаря посла и в возрасте 62 лет скончалась в Нью-Йорке, где работала в английской миссии ООН.

Большая любовь не выдержала испытаний. Для Агабекова она оказалась лишь фоном для претворения в жизнь его изменнических намерений и для перенесения своей кипучей деятельности авантюриста на западную почву. Папа Стритер был прав, утверждая, что он не пара его дочери.

Конец 30-х годов прошлого века ознаменовался целой серией побегов сотрудников разведки НКВД на Запад. Одним из первых перебежчиков оказался Игнатий Рейс, направленный Москвой для организации нелегальной сети на территории США. Побудительной причиной ухода Рейса послужили начавшиеся в Москве чистки кадров разведки, но, как и в случае с Агабековым, Игнатий Рейс внутренне был уже давно готов к тому, чтобы порвать с НКВД и Советской Россией. Прежде чем уйти на Запад, Рейс написал Сталину обличительное письмо, и этим он сам себе подписал смертный приговор.[66] Его побег, словно снежный ком, повлек за собой бегство других, связанных с ним в Европе оперативными делами коллег, в том числе Вальтера Кривицкого. Последний сделал решительный «прыжок в сторону» сразу после ликвидации Рейса в Швейцарии агентами НКВД и попытался найти убежище за океаном у своих друзей в Нью-Йорке. Но его разыскали и в Америке, в феврале 1941 года его нашли мертвым в отеле «Бельвю». Он оставил после себя посмертное письмо, из которого явствует, что он кончил жизнь самоубийством. Однако многие считали и до сих пор считают, что письмо сфабриковано и что он стал жертвой убийства, организованного ежовскими агентами. Кривицкий незадолго до этого выдал английской контрразведке более 100 агентов и полусотни оперативных сотрудников советской Службы в Англии, включая некоторых лиц из «Оксбриджской» пятерки.

Англичанин Гордон Брук-Шеперд в своей книге честно и беспристрастно описал одиссею советских перебежчиков на Западе. Его герои — зачастую мужественные люди, сделавшие предпочтение свободе на Западе перед служением режиму Сталина. За свободу многим из них пришлось расплатиться жизнью. Но не в этом, по Брук-Шеперду, заключается их трагедия — в конце концов некоторым из них удалось выжить. Трагедия заключается в полном равнодушии Запада к их судьбам и предупреждениям. Сколь бы ни возносила их тогдашняя пресса — Рейса, Кривицкого, Агабекова, Бажанова, Беседовского, сколь бы ни называли они себя борцами за свободу и справедливость, в глазах Запада, считает английский публицист, они оставались советскими агентами, готовыми продать себя за приличную плату западным спецслужбам.

Холодная война, ставшая для спецслужб противостоящих блоков настоящей горячей войной, также не обошлась без предателей. Но, Боже мой, какой контраст нашего циничного времени по сравнению с той довоенной эпохой, какая мелочность мотивов и побудительных причин, лежащих в основе всех побегов, измен и предательств! Перебежчики и предатели 50-х — 80-х годов по сравнению с теми же Рейсом или Кривицким кажутся безликими типами, бледными тенями, прокрадывающимися к тарелке с тридцатью серебренниками. Деньги и материальные блага — вот что побуждало Пеньковского, Носенко, Гузенко, Дерябина, Голицына, Кузичкина, Богатого, Гордиевского, Ветрова, Пигузова, Петрова, Калугина и некоторых других изменить долгу, предать родину, службу и товарищей. Уязвленное честолюбие, болезненное тщеславие, полная беспринципность, низость, моральная распущенность, трусость и безволие — вот те сопутствующие этому личные черты характера, скрываемые от окружения и проявившиеся в нестандартных ситуациях. Будь они далеки от разведки и экстремальных ситуаций, они могли бы относительно спокойно доживать свой век в безвестности и скуке. Но, став носителями секретной информации и выдвинувшись на передний фронт борьбы, они увидели свой шанс и с тем или иным успехом для себя использовали его.

…Анатолий Голицын, сотрудник резидентуры ПГУ в Хельсинки, отвечавший за проникновение в спецслужбы противника, разругался с резидентом и в 19б1 году попросил «политическое» убежище в американском посольстве. Сам перебежчик о мотивах измены рассказывал так:

Резидент В. В. Зенихов распекал Голицына за слабую работу по главному противнику (США, Англия, Франция), в то время как последний полагал, что критика эта неправомерна, ибо Зенихов «ничего не смыслил в контрразведке». На этой почве у них возникли разногласия, и Голицын решил «отомстить>» КГБ, перебежав на сторону «наиглавнейшего» противника.

Его быстро переправили в США и представили руководству ЦРУ, в том числе заместителю директора Ч. Кэйбеллу и начальнику конртрразведывательной службы Джеймсу Энглтону. Перебежчику оказали теплый прием, он произвел на всех положительное впечатление, и его стали рассматривать как источник особой важности. Впрочем, от внимания американцев не ускользнуло, что источник паталогически упрям, чрезвычайно честолюбив и тщеславен и нетерпим к мнению окружающих. Д. Энглтон расценил эти качества скорее как положительные и взял его под свою опеку.

Контакт с Голицыным оказался и для Энглтона, и для ЦРУ фатальным. Хозяин подпал под влияние гостя, оказавшись в плену его бредовых идей и мыслей. Голицын с маниакальной непреклонностью не уставал повторять, что КГБ внедрило в ЦРУ своих агентов и что «кроты» так продырявили организацию, что она похожа на решето. Информация Голицына упала на благодатную почву. Энглтону были близки нарисованные перебежчиком картины — они часто навещали его самого, и он давно подумывал о том, чтобы очистить «фирму» от агентов Лубянки.