Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Насколько я знаю, он идет по лезвию бритвы: проявляет милость к побежденным врагам и в городах ограничивается восстановлением демократии, не стараясь изменить порядки.
Аристотель задумчиво кивнул и одобрительно погладил бороду: его ученик демонстрировал, что хорошо усвоил уроки учителя. Потом философ встал:
– Хочешь заглянуть в Академию?
– С великим удовольствием, – ответил Лисипп, тоже встав.
Они вошли во внутренний портик и прошли в центральный двор, в тень изящной колоннады из пентелийского мрамора с ионическими капителями. Посреди был колодец с кирпичными краями на уровне земли. В одном месте виднелась глубокая борозда от привязанной к ведру веревки; там стоял раб и черпал воду.
– У нас четыре раба: два для уборки и два для прислуживания за столом. Мы часто принимаем гостей из других школ, и некоторые наши воспитанники иногда остаются у нас пожить.
Аристотель вошел под арку.
– Это сектор политических наук, где мы собрали своды законов более ста шестидесяти городов Греции, Азии, Африки и Италии. А здесь, – показал он, проходя по коридору, заканчивавшемуся другой дверью, – у нас сектор натуралистики с коллекциями минералов, растений и насекомых. И наконец, вот в этой зоне, – продолжил он, вводя гостя в обширный зал, – собраны редкие животные. Я пригласил из Египта таксидермиста, искусного в бальзамировании священных кошек и крокодилов, и он работает полным ходом.
Лисипп огляделся, зачарованный не столько забальзамированными животными – страусами, крокодилами, ястребами, – сколько анатомическими рисунками, в которых узнавал руку великих художников.
– Понятное дело, приходится остерегаться подделок и мошенничества, – продолжал Аристотель. – С тех пор как разнесся слух о нашем коллекционировании, нам чего только не предлагают: египетских мангустов, василисков и даже кентавров и сирен.
– Кентавров и сирен? – переспросил ошеломленный Лисипп.
– Вот именно. Причем нас приглашали взглянуть на эти диковины, прежде чем приобрести их.
– Как такое возможно?
– Просто чучела. И не случайно такие предложения поступают зачастую из Египта, где бальзамировщики имеют тысячелетний опыт. Им не представляет труда пришить к туловищу человека тело жеребенка, искусно скрыть швы шкурой и гривой и все это забальзамировать. В конечном счете эти шедевры действительно представляют ценность, уверяю тебя.
– Я верю.
Аристотель приблизился к окну, откуда открывался вид на поросшую соснами гору Ликабетт, у подножия которой виднелся акрополь с громадой Парфенона.
– И что он совершит теперь, по-твоему? – спросил философ.
Лисипп сразу понял, что мысли об Александре не покидали его ни на минуту.
– Все, что я знаю, – это что он собирается пойти на юг. Но никто не ведает, каковы его истинные намерения.
– Он пойдет дальше, – подтвердил Аристотель, обернувшись к художнику. – Он будет идти все дальше, пока способен дышать, и никто не сможет его остановить.
Александр двигался с армией в направлении Милета, а тем временем Апеллес, оставшись в Эфесе один, продолжил работу над огромным конным портретом македонского царя.
Художник особенно сосредоточился на голове Буцефала и выполнил ее с таким реализмом, что казалось, будто животное прямо-таки выпрыгивает из картины. Апеллес хотел потрясти своего заказчика и уже организовал доставку картины в очередной лагерь Александра, чтобы царь мог увидеть завершенную работу.
На протяжении нескольких часов художник мазками кисти упорно старался изобразить кровавую пену на губах у коня, но никак не мог добиться нужной насыщенности цвета, и без умолку болтавшая Кампаспа доводила его до белого каления (дни их пылкой любви уже давно миновали).
– Если не заткнешься, – озверев, прорычал художник, – у меня никогда ничего не получится!
– Но, дорогой мой… – начала было Кампаспа.
– Хватит! – заорал Апеллес, совершенно выйдя из себя, и швырнул пропитанную краской губку в картину.
Губка удивительным образом попала точно в угол Буцефалова рта и упала на землю.
– Вот, – захныкала девушка, – ты же сам все и погубил! Теперь доволен? Или опять скажешь, что это я во всем виновата?
Но художник не слушал. Удивленно подняв руки, он в недоумении подошел к своей картине.
– Не может быть, – прошептал он. – О боги, это невозможно!
Губка оставила на губах Буцефала след кровавой пены с таким реализмом, какого никогда не могло бы добиться человеческое искусство.
– Ах, смотри… – защебетала Кампаспа, в свою очередь заметив это чудо.
Апеллес повернулся к ней и поднес указательный палец почти к самому ее носу.
– Если ты хоть кому-нибудь сболтнешь, как это получилось, – и медленно повел пальцем в сторону чудесного пятна краски, – я оторву твой красивый носик. Ты поняла?
– Поняла, мой драгоценный, – кивнула Кампаспа, пятясь назад.
И в этот момент она говорила совершенно искренне. Однако скрытность определенно не входила в список ее добродетелей, и уже через несколько дней все жители Эфеса знали, каким образом великий Апеллес написал эту поистине удивительную кровавую пену на губах Буцефала.
Глава 13
Командир милетского гарнизона, грек по имени Гегесикрат, послал к Александру гонца с сообщением, что готов сдать город, и царь выдвинул войско с намерением занять Милет. Однако из осторожности он предварительно послал на разведку за реку Меандр эскадрон всадников во главе с Кратером и Пердиккой.
Они форсировали реку, а когда взобрались на склон горы Латмос, их поразило открывшееся перед глазами невероятное зрелище: как раз в этот момент группа военных кораблей обогнула Милетский мыс и расположилась так, чтобы блокировать залив.
Вслед за первой группой появилась вторая, а потом еще одна, пока вся бухта не закишела сотнями судов и море не вспенилось от тысяч весел. Доносился ослабленный расстоянием, но тем не менее отчетливый бой барабанов, задававших гребцам ритм.
– О боги! – пробормотал Пердикка. – Это персидский флот.
– Сколько здесь кораблей, по-твоему? – спросил Кратер.
– Сотни… Двести или триста, не меньше. А наш флот на подходе: если они внезапно атакуют его в заливе, он погиб. Нужно скорее возвращаться назад и дать сигнал Неарху, чтобы остановился. Персов по крайней мере вдвое больше!
Они повернули коней и, пришпорив их, галопом поскакали вниз по склону.
Через несколько часов, увидев, что войско остановилось на левом берегу Меандра, они прямиком направились к царю, который вместе с Птолемеем и Гефестионом наблюдал за переправой конницы по составленному из лодок мосту, сооруженному его инженерами у самого устья.
– Александр! – издали крикнул Кратер. – В Милетской бухте триста боевых кораблей. Нужно остановить Неарха, или наш флот пойдет ко дну!
– Когда вы их видели? – нахмурившись, спросил царь.
– Несколько часов назад; мы только взобрались на гору Латмос, когда показалась головная эскадра, а
