Нутро любого человека - Уильям Бойд

Сегодня с моей ноги сняли гипс — явив на свет нечто захирелое, волосатое, шишковатое, раза в два меньшее своей напарницы. Я заметил странный изгиб голени — там, где неправильно срослась сломанная кость, хирург, увидев его, нахмурился. Мышцы бедра и икры почти полностью истощены, так что мне пообещали два часа физиотерапии в день, которые позволят их восстановить. Я ощущаю потребность поскорее избавиться от меня — благо физический символ моей неспособности передвигаться теперь устранен. Чувство взаимное.

На одну из кабинок уборной навесили дверцу. Маленькая, но сладостная победа.

Это следует записать: что-то странное случилось с моим зрением. Проснувшись сегодня утром, я увидел лишь половину мира — верхняя часть поля зрения застилалась чем-то, что я могу описать лишь как взвихренную бурую дымку. Как будто на землю опускался некий пагубный туман, впрочем, подвигав головой, я сообразил, что обесцвеченность это свойство моего зрения, а не мира, который меня окружает.

Призвали врача, молодую сингалезку. Она спросила, нет ли у меня аллергии на определенные продукты питания, и записала меня на ЭКГ. Я сказал, что из-за несчастного случая получил трещины в черепе. Какого несчастного случая, спросила она? Я провел здесь столько времени, что уже обратился в древнюю историю. Когда я все объяснил, она решила, что мне следует показаться нейрохирургу: об аллергии разговора больше не шло.

Туман рассеялся. Бреясь сегодня утром, я вдруг сообразил, что верхняя половина зеркала больше не буреет. Хирург, мистер Гайд, осмотрел меня, проверил рефлексы и предложил повидаться с офтальмологом. Мистер Гайд человек воспитанный и, похоже, неравнодушный. Уже немолодой, с густыми серебристыми волосами. Что значит „немолодой“? Он лет на десять моложе меня.

Паула подарила мне медальку с изображением Св. Христофора, на серебряной цепочке. Зачем это? — спросил я ее. Вы слишком добры. Это чтобы вы могли безопасно странствовать по жизни, мистер Маунтстюарт. Когда меня выписывают? Ах, да, сказала она, завтра утром, — а я в вечерней смене. Она поцеловала меня в щеку. Берегите себя, будьте поосторожнее и следите за почтовыми фургонами. У меня сдавило горло, в глазах защипало. Милая, чудесная Паула. По крайней мере, я выбираюсь отсюда живым.

Тарпентин-лейн. Так странно вернуться сюда, смотреть глазами постороннего на все эти вещи, на мебель. Вот твой дом, Маунтстюарт, а вот твое имущество. Все равно, что ступить на борт „Марии Челесты“. За дверью навалило целый сугроб, фута в два глубиной, рекламных листков и бесплатных газет. Как ни ненавидел я больницу, в ней я пребывал под защитой, меня там знали; а теперь город кажется мне крикливо шумным, насылающим страх. И вынужденное одиночество, — которым я так наслаждался когда-то, — приводит меня, после месяцев общинной жизни в палате, в замешательство. Этим вечером просидел полчаса, ожидая, когда мне принесут ужин. Еды в доме нет, так что я дохромал до „Корнуоллиса“ — выпить (больница снабдила меня алюминиевой тростью). Там все те же прежние лица, все тот же дымный, пропитанный пивными ароматами воздух. Хозяин приветственно кивнул, как если б я был здесь только вчера. Я не из его любимцев — провожу в заведении слишком много времени и оставляю слишком мало денег. Заказал большой скотч с содовой и два свиных пирога (Субедар отдал мне изрядную пачку накопившихся пенсионных денег. Я внезапно разбогател), — и хозяин поприветствовал мой заказ редкой у него, неискренней улыбкой.

Я оглядел завсегдатаев, пьянчуг — представителей одного со мной вида — и пожелал всем им смерти.

1977

Когда затею писать мемуары, назову этот период моей жизни „годами собачьего корма“. Процветание мое оказалось иллюзорным. Не вполне понимаю каким образом, однако со времени несчастного случая я стал — если это возможно — заметно беднее. Тарифы в Пимлико выросли, кажется, что все подорожало — и восстановление электроснабжения и телефонной связи обошлось мне в кругленькую сумму. Я так разозлился, что велел им отключить телефон навсегда — в конце улицы имеется более чем приличный телефон-автомат. Вот без электричества мне, к сожалению, не обойтись.

Бюджет свой я расписываю, точно скряга, бесконечно сравнивая цены в самых дешевых супермаркетах, жизнь моя обратилась в перечень крохотных компромиссов и согласований. Если мыть голову мылом, рассуждаю я, не придется покупать шампунь; если и бриться с мылом, можно сэкономить на бритвенном креме; а если купить упаковку мыла совсем уж дешевого, останется немного дополнительных денег на еду, и так далее. Я не удаляюсь от квартиры больше, чем на 200 ярдов — все нужное мне находится в пределах этого небольшого круга. Курить я бросил, но от спиртного отказываться не желаю, — и таким образом, нужды мои сократились до абсолютного минимума.

На днях я изучал содержимое того, что счел консервными банками с разными видами тушеного мяса, отыскивая такую, в которой побольше овощей (что позволило бы урезать расходы на них), и вдруг был гастрически зачарован надписью на одной из жестянок: „большие куски крольчатины в густом темном соусе“. Я повернул банку и увидел марку изготовителя „Боузер“. Банка еды для собак, попавшая не на ту полку. И тут я подумал, что если купить шесть жестянок „Боузера“, приправить их лучком и морковкой да разогреть на сковороде, то выйдет столько кроличьего рагу, что я продержусь на нем целую неделю. Буду есть его с основным моим гарниром, с рисом (мистер Сингх покупает мне рис в каком-то удаленном торговом центре сразу 10-килограммовыми мешками), и все мои потребности по части питания и кулинарии будут полностью удовлетворены, а экономия получится немалая. Так я и сделал, и надо сказать, у меня получилось очень вкусное рагу из боузеровского кролика, особенно если его вволю поливать томатным кетчупом да плюхать туда побольше вустерского соуса (надо сказать, что, по моему опыту, последние две компоненты важны при готовке любой собачьей еды: в ней присутствует нечто фундаментально зловонное, и ты всегда рискуешь тем, что послевкусие ее застрянет во рту на весь день, — от чего хорошо помогает перец). Теперь я обшариваю полки с консервами для домашних питомцев, сравнивая цены и специальные предложения, меняя ингредиенты, когда один вид кормов начинает приедаться: говядины стараюсь избегать — мои любимцы это печенка, курятина и крольчатина. Экономия не из малых.

Вчера мне исполнился семьдесят один год и я решил изменить мою жизнь. Я понял, что обращаюсь в старичка с въевшимися привычками, тростью, пластиковым кошелечком на молнии, в котором лежат 68 пенсов мелочи, с любимым местечком в пабе, с регулярными перекличками стенаний и жалоб, перемежающимися мгновениями чистой, ужасающей мизантропии. Я ковыляю по дороге к смерти.

Отправившись в „Корнуоллис“, чтобы выпить праздничные полпинты, я миновал старика — забулдыгу, отверженного — казалось, застрявшего на краю тротуара, как если бы проезжая часть лежащей перед ним улицы была некой страховидной пучиной, неодолимым океанским простором. Я уж было решился перейти на другую сторону улицы и помочь ему, когда понял вдруг, что он преспокойнейшим образом мочится в сточную канаву, что-то бормоча себе под нос, безразличный к потрясенным или насмешливым взглядам прохожих (гогочущих подростков, уволакивающих детишек матерей). Я замер на месте, обездвиженный жутким видением будущего. Это мог быть и ты, Маунтстюарт, думал я, этот живой покойник не так уж и далек от тебя, как ты думаешь. Надо что-то делать.

И я вспомнил, что видел в витрине заброшенного магазина плакат: „СКП (Социалистический коллектив пострадавших). Ты можешь помочь. Заработай немного денег. Присоединяйся сейчас!“, а ниже номер телефона, по которому следует позвонить. Будь у меня чуть больше денег, рассудил я, наверное, было бы и чуть больше чувства собственного достоинства.

Я позвонил из будки телефона-автомата. Разговор произошел примерно такой:

МУЖЧИНА: Да?

Я: Я хотел бы вступить в СКП.

МУЖЧИНА: Вам о нас что-нибудь известно?

Я: Я видел ваш плакат, это все. Но я знаю кое-что о пострадавших. Провел несколько месяцев в больницах. И возненавидел их. Мне хочется сделать что-то…

МУЖЧИНА: Мы к больницам никакого отношения не имеем.

Я: О. (Пауза). Ну, не важно. Я просто хочу заработать немного денег. Об этом говорится в вашем плакате.

МУЖЧИНА: Ваше имя? То есть фамилия. Имя меня не интересует.

Я: Маунтстюарт.

МУЖЧИНА: Через дефис?