На развалинах третьего рейха, или маятник войны - Георгий Литвин

Командир корпуса как положено доложил Чуйкову, и работа продолжалась по плану. Василий Иванович все время перебивал докладчиков, выражал неудовольствие. Обстановка была напряженной и хотя мы все глубоко уважали Чуйкова, но чувствовали неудобство за нашего командира корпуса. И вдруг, командир корпуса отдал команду:

— Товарищи офицеры! Перерыв на пятнадцать минут!

Встали по команде «смирно». Ведь комкор не спросил разрешения у старшего по должности и званию. Чуйков взбесился: Кто вам разрешил? И тут среди мертвой тишины зала комкор сказал:

— Товарищ Чуйков! Я сегодня, немедленно доложу товарищу Сталину, как вы себя ведете перед собранием офицеров корпуса!

— Пятнадцатиминутный перерыв, — произнес Чуйков тихо.

Я видел побледневшего Чуйкова, но он, наверное, и сам понял, а Сталина он знал: такие выходки тот никому не прощал и ему тоже не сдобровать.

После перерыва разбор проходил спокойно. Чуйков выступил с краткой речью и пожелав успехов в работе уехал, демонстративно подчеркнуто пожав руку комкору. Офицеры долго вспоминали этот случай и обычно говорили, что товарищ Сталин не позволяет грубить подчиненным. Даже Чуйков это понял мгновенно, когда ему об этом напомнил наш умница — комкор.

Мне рассказывал офицер из личной охраны Сталина о его отношении к стяжателям.

Как-то Сталин вызвал к себе известного полярника, начальника Главсевморпути И. Д. Папанина, который сделал себе дачу, по тем временам роскошную, используя служебное положение. Папанин знал заранее по какому вопросу его вызывает Сталин и, как человек весьма сообразительный, немедленно в тот же день передал дачу детскому саду, что было естественно, ибо не хотел менять дачу на тюремные нары, а то и хуже. Сталин об этом тоже знал. И вот их разговор, по рассказу очевидца. Папанин вошел в кабинет Сталина. Тот не поднимаясь из-за стола спросил:

— Как ваша фамилия?.. Я спрашиваю, как ваша фамилия?

— Я Папанин!

— Вы не Папанин, вы — дерьмо!.. Вы передали дачу в детский сад?

— Так точно, товарищ Сталин!

— Вон отсюда и запомните на всю оставшуюся жизнь!

Папанин вышел, моля Бога за такое «милое и обходительное отношение, ибо хорошо знал, как Сталин расправляется с такими «несознательными»

А вот еще один рассказ работника охраны: «Дело было в 1949 году. Всем известно, что Сталин не терпел роскоши, одевался скромно, носил простые костюмы, сапоги, военную шинель, долго донашивал старую одежду. Полуботинки носил, что называется «до дыр». Выходные туфли у Сталина имелись только одни. Еще довоенные. Кожа уже вся потрескалась. Подошвы истерлись. В общем дышали на ладан. Всем было страшно неловко, что Сталин ходил в них и на работе и на приемах. В них же он бывал в театре и других людных местах. Вся охрана решила сшить новые туфли. Ночью Матрена Бутузова (прислуга на ближней даче в Кунцево) поставила их к дивану, а старые унесла. Утром Сталин позвал Орлова (охранника) и спокойным, мягким голосом спросил:

— Где мои ботинки?

— Товарищ Сталин, ведь вы — Генеральный секретарь нашей партии, Генералиссимус, глава правительства! Вы же постоянно находитесь в общественных местах! Каждый день принимаете иностранных послов и гостей.

— Лучше верните мне ботинки, — прервал его Сталин.

Что было делать. Ботинки вернули и он продолжал носить их до последних дней своих».

Он беспощадно наказывал расхитителей, а многие поплатились жизнью за свою жадность. Доставалось за это и очень уважаемым Сталиным людям, особенно генералам за «трофеи» из Германии, в том числе и Г. К. Жукову.

Когда Сталин умер, то встал вопрос в каком его костюме хоронить. Ничего подходящего в его гардеробе не оказалось. Пришлось отдать в чистку его военную форму, в которой он ходил многие годы, и в таком виде проводить его в последний путь.

Дорогой читатель! А теперь подумай, почему его так ненавидят бывшие «борцы» с привилегиями.

Последний год жизни был трудным для И. В. Сталина. Его дочь Светлана Аллилуева писала о том времени, когда видела своего отца незадолго до его смерти: «В последнее время отец жил особенно уединенно, поездка на юг осенью 1951 года была последней. Больше он не выезжал из Москвы и почти все время находился в Кунцево… Я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я и видела его в последний раз. Он плохо выглядел в этот день. Повидимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии, так как неожиданно бросил курить и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было».

Из воспоминаний охранника А. Т. Рыбина: «Сталину пошел семьдесят четвертый год. Сказывалась постоянная гипертония. Раз на ходу чуть не упал от головокружения. Порой с трудом поднимался по лестнице на второй этаж в свой кремлевский кабинет. И как-то невольно пожаловался Орлову:

— Чертова старость дает о себе знать…» 28 февраля вместе с «соратниками» он посмотрел в Кремле кинокартину. Потом предложил всем членам Политбюро приехать на дачу. В полночь прибыли Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Гостям подали только виноградный сок, приготовленный Матреной Бутузовой. Фрукты, как обычно, лежали на столе в хрустальной вазе. Сталин привычно разбавил кипяченной водой стопку «Телиани» которой хватило на все застолье. Мирная беседа продолжалась до четырех часов утра уже 1 марта. Гостей проводил Хрусталев. Потом Сталин сказал ему:

— Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать. Подобного распоряжения он никогда не отдавал. Оно удивило Хрусталева необычностью. Хотя настроение у Сталина было бодрым… С утра все занимались положенными делами. В полдень заметили, что в комнатах все еще нет никакого движения. Это насторожило. Но заходить без вызова к вождю не полагалось. А соответствующего сигнала по-прежнему не было. Наконец полседьмого вечера в кабинете вспыхнул свет. Все облегченно вздохнули, полагая, что сейчас последует приглашение. Однако не дождались его. Охрану стала охватывать тревога: происходило явное для Сталина нарушение распорядка дня. Пусть даже воскресного. В десять тридцать охрана окончательно убедилась в скверности положения. Лозгачев послал Старостина в кабинет. Но тот уклонился. Дескать, раз ты старший, то иди первым. Пока препирались, привезли свежую почту из ЦК. Это давало возможность войти на законном основании. Твердым шагом Лозгачев направился в большую столовую, где Сталин, мог отдыхать, но не заметил его в темноте. Миновал одну, другую комнату. Пусто. Из приоткрытой двери малой столовой лился свет. Заглянув туда, оцепенел… У стола на ковре лежал Сталин, как-то странно опираясь на локоть. Рядом стояли бутылка минеральной воды и пустой стакан. Видамо, Сталин еще не потерял окончательно сознание, но говорить уже не мог. Заслышав шаги, он чуть приподнял руку, словно подзывая. Бросив почту на стол, Лозгачев подбежал, выпалив:

— Что с вами, товарищ Сталин?

В ответ послышалось непонятное «дз-з-з». По внутреннему телефону Лозгачев позвал Старостина, Тукова и Бутузову. Они мигом прибежали. Лозгачев спросил:

— Вас, товарищ Сталин, положить на кушетку?

Последовал слабый кивок головы. Все вместе положили больного на кушетку, которая оказалась короткой. Пришлось перенести Сталина в большой зал на диван. По пути стало видно, как он озяб. Наверное, лежал в столовой без помощи несколько часов. Бутузова тут же распустила ему завернутые по локоть рукава нижней рубашки. На диване Сталина тщательно укрыли пледом. Лозгачев сел рядом ждать врачей. А Старостин немедленно позвонил о случившемся Игнатьеву. Но всемогущий шеф КГБ робко предложил обратиться к Берия. Посколько того все просто не переваривали, а потому предпочитали с ним даже не разговаривать, Старостин разбудил Маленкова. Как и следовало ожидать, этот безвольный человек не сделал ничего конкретного. Лишь через полчаса торопливо сообщил, что не нашел Берия, и предложил искать его самим. Наконец, объявился, приказав:

— О болезни Сталина никому не говорите и не звоните! Все-таки Лозгачев, не покидая больного, продолжал ждать помощь. Только в три часа ночи подъехала машина. Думалось, это «скорая»! Наконец-то можно передать больного врачам, переведя дух, избавившись от гнетущей бездеятельности. Но это явились «друзья» — Берия с Маленковым. Задрав голову и поблескивая очками, Берия прогромыхал к Сталину. У Маленкова скрипели новые ботинки. Сняв их, пошел в носках. Оба встали поодаль от дивана. Вдруг Сталин захрапел. Может, увидел их, да так выразил свое отношение. Кто знает…

Однако Берия отреагировал сразу, бросив Лозгачеву:

— Ты что панику наводишь? Видишь, товарищ Сталин крепко спит! Нас больше не беспокой и товарища Сталина не тревожь!

Лозгачев стал доказывать, что больному необходима медицинская помощь. Но Берия перебил его грязным сквернословием. С тем «друзья» покинули зал.