Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люков не склонен к проявлению эмоций, я это хорошо знаю, так неужели мне не чудится живое участие в его словах?
Выпить?.. Наверное, парень прав. Раз уж мой внешний вид настолько жалок, что впечатлил такого непробиваемого человека, как Илья, похоже, бокал вина сейчас это именно то, что мне нужно. Пусть так восполнить покинувшее меня тепло, раз уж тепло груди парня принадлежит другой.
Или другим.
Не мне.
— Да, пожалуй, — соглашаюсь с предложением, чувствуя, как недавний холодок, вызванный неприятным воспоминанием, продолжает холодить щеки. — Можно вина, если ты не против. Сегодня был сумасшедший день, я просто переоценила силы. Теперь все хорошо.
— Вчера, — поправляет меня Илья. — Все сумасшедшее случилось вчера, Воробышек, а сегодня наступило не так давно. И почему я должен быть против? — вскидывает удивленно бровь. — Пойдем. В доме Большого Босса спиртное льется рекой, не думаю, что меня может смутить вид одной выпившей девчонки, если она того хочет. Вот впечатлить, это да. Особенно, если она вдруг вздумает выполнить перед всеми потрясающий шпагат.
Он провожает меня к столу, приобняв за спину. Обернувшись к Донгу, бросает китайцу на прощание несколько тихих, непонятных слов. Он намекает на шумную вечеринку в клубе, понимаю я, лавируя мимо гостей, и на мое участие в давешнем тэкила-батле. И, чтобы как-то прогнать расцветающее на скулах смущение, спрашиваю, скрывая за улыбкой неловкость:
— Я была так ужасна, да? Если честно, даже не помню, чем все закончилось, и как добралась домой. Похоже, на руках согруппника. Теперь вот неудобно перед Колькой, да и перед Таней тоже. Не думай, Илья, что я часто вытворяю подобное. Все так глупо случилось.
— А разве нет? — недоверчиво хмыкает Люков в висок, отодвигая для меня стул.
— Представь себе, нет. Только по пятницам и воскресеньям, ну и по понедельникам иногда, если настроение позволит. Еще на чей-нибудь день рождения в качестве подарка. А так — никогда.
Да, я шучу, поглядывая на блуждающую улыбку на губах парня. А что мне остается? Принятый вызов Нарьяловой в сегодняшнем искусственном свете китайских фонариков и мигающих чудо-гирлянд кажется мне верхом девчоночьей глупости, и я считаю возможным признать это.
— Ну что ты. И думать не думал, птичка. — Люков садится рядом и наполняет белым сухим вином бокал, опередив услужливого официанта, склонившегося между Яковом и Ириной, занявших места напротив. — Но с таким подарком на день рождения тебя пригласил бы.
Разговор с Ильей едва ли воспринимается как игра на публику, мне вновь хорошо и просто рядом с парнем, спокойно, без отступивших под его светом теней, и почти все равно, зачем он это делает.
Теперь шутит Люков, и я улыбаюсь в ответ.
— Договорились, — принимаю поданный мне бокал, но пригубить вино не успеваю, потому что в этот момент хозяин вечера просит у всех тишины, желая сообщить что-то важное.
* * *Плодородный надел размером с баскетбольное поле. Чертов кусок земли. Предел мечтаний не старого еще одинокого китайца, никогда не имевшего больше, чем можно унести в заплечной сумке. Кусок сбывшейся мечты, ставший ценой дружбы протяженностью в девять долгих лет, и истаявшего доверия.
«…мастер Люк, почему я должен был отказаться?.. Я всего лишь маленький человек, такой же, как ты, размером с мизинец Желтого императора. Да великий Хуан-ди с небес засмеял бы такого глупца! Он знает: Донг для себя ничего не просил, приезжий господин предложил сам. Так отчего не отпить чуток надменности из бокала гордеца, когда у него ее в избытке? И не напоить того, кто по воле отца оказался выброшенной на мель чужой страны бледнокожей рыбешкой? Слабой и жалкой, совсем без чешуи. Такой же одинокой, как я.
Помнишь сказку о бродяге, миске пустой луковой похлебки и малыше Чжу? Я рассказывал тебе ее когда-то. О том, как сирота разделил еду и кров с нищим, а наутро нашел на опустевшей циновке гостя золотую иглу, нить и кусок змеиной кожи, вырос и стал самым уважаемым в провинции сапожником? В детстве мне всегда хотелось встретить того, кто бы научил меня делать золотые стежки. Увы, Донгу не встретился его бродяга, но я попробовал им стать для тебя. Правда, волшебной иглы в моем кармане не нашлось, только горсть сочувствия. Зато эта горсть вся досталась тебе, разве не так?..»
— Так, мастер Янг, так. Горсть была щедрой, оттого и больней. Но я рад, что опустевший карман теперь вновь полон. С такой ношей не побродяжничаешь, и подарить ее куда жальче, чем то, что ничего не весит. Особенно никчемному сироте.
— Глупый жестокий мальчишка! Ты так ничего и не понял! Я отдал тебе часть сердца, ты же ставишь мне это в упрек. Донг был свободен как ветер, теперь стал тяжел, как земля, как тяжесть вины в груди гордеца. Не хочу тебя знать! Уходи…
Никогда не думал, что Донг умеет плакать, а тогда, почти шесть лет назад, в наш последний вечер убедился воочию, но все равно ушел.
Действительно, глупый, сегодня это понять легче.
«Маленький бумажный дракон в руках — то ли птица, то ли зверь, не понять. Я мастерил его из старой газеты весь день, спрятавшись от учителя Цзяо в заброшенном саду, где только тетереву и сидеть, и теперь вертел в руках, стоя на коленях, поднимая над головой и подставляя солнечным лучам. В этих теплых послеполуденных лучах не было заметно неправильной формы и истершейся бумажной печати, крылья светились и казались золотыми. Радужно-прозрачными, совсем как крылья Великого дракона, однажды, в первый день жизни Земли, спустившегося с далеких небес. И мне хотелось верить, что когда-нибудь, когда я вырасту и стану свободным…
— Ты тоже дракон, и со временем научишься летать.
— Нет! — мой голос излишне резок и груб, и неожиданно срывается в крик, больше похожий на всхлип. Появление человека застает врасплох — я еще не научился хорошо владеть собой.
— Да, если станешь достаточно сильным, чтобы удержать небо под крыльями.
— Я не смогу, зачем ты врешь? Люди не бывают драконами.
— Бывают, но только самые смелые люди. Вчера я видел, как старшие ученики обижали тебя. Ты уже дракон, малыш, хотя все еще открыт страху.
— Они злые и сильные, я ненавижу их!
— Ты сильнее, просто мал еще. А страх питает не только твою злость. Ты другой, и им это не нравится.
— Они надо мной смеются, говорят, что я похож на тощего цыпленка со смешными волосами. Учитель бреет мне голову, а я не хочу. Хочу назло всем отрастить косу, как у тебя.
Он смотрит на меня и качает головой. Садится в траву, подзывая к себе. Просит показать бумажную игрушку:
— Красивый дракон, малыш. Дашь посмотреть? Хочешь, мы подарим ему настоящие крылья?