Семья Рубанюк - Евгений Поповкин

Под плетнями, в выемках и буераках еще лежал грязный твердый снег, а по обочинам в колеях струилась талая вода, земля раскисла. Идти было трудно, и Сашко́ невесело думал о том, что к партизанскому лагерю он доберется только в темноте, — смеркалось рано. А вечером одному в лесу было страшно, хотя об этом он никому бы не сознался.

Миновав столб с надписью на дощечке «Заборонена зона»[26], мальчик уверенно свернул с просеки на глухую тропу. Несколько дней назад здесь его вел батько.

Между деревьями еще громоздились сугробы, но они уже оседали, вокруг стволов образовались лунки, капли с ветвей изрешетили усыпанный хвоей наст. Дул влажный, мягкий ветер. Под ногами чавкал напитанный водой снег, смешанный с опавшими листьями. Сашко́ шел, прислушиваясь к лесным шорохам, к журчавшему где-то неподалеку ручейку. Взгляд его невольно задерживался то на каких-то петлистых следах, отпечатавшихся на сугробах, то на грачах, уже прилетевших и хлопочущих в верхушках кленов и дубов.

Было бы интересно шагать вот так по огромному и немножко загадочному лесу, если бы не намокли сапоги и не стали зябнуть ноги.

«Пойду быстрей, еще жарко станет», — утешал себя Сашко́, Километра через три тропинка исчезла, и мальчик свернул к виднеющейся за деревьями дороге. Но тут слух его вдруг различил голоса, скрип колес.

Сашко́ притаился за кустом орешника, уткнулся головой в мокрую листву. Голоса приближались, становились все явственней, и он прижался к земле. Среди других он различил хриплый голос Павки Сычика.

— …Было б здоровье у меня трошки получше… — донесся обрывок разговора, заглушенного стуком удалявшихся повозок.

Сашко́ продрог, ему очень хотелось вернуться домой. Но, вспомнив о бумажке, о возможности снова увидеть батька и веселых, добродушных партизан, которые прошлый раз наперебой кормили его горячей кашей, он поднялся, стряхнул пальтишко и пошел дальше.

Невдалеке уже виднелась развилка дорог, там надо было идти влево. Раздумывая над тем, зачем Сычик разъезжает по лесу и почему он жалуется на здоровье, Сашко́ прошел еще немного.

— А ну, стой-ка, пацан! — окликнули его.

Сашко́ вздрогнул от неожиданности и шарахнулся в сторону от дерева, из-за которого раздался голос.

На дорогу вышел, опираясь на палку и похрустывая валежником, высокий старик.

Сашко́ съежился. В старике он сразу опознал лесника-объездчика. Сашко́ не раз видел его в селе около «сельуправы», со старостой Малынцом. Вот будет дело, если старик заберет его и поведет к старосте!

Объездчик, шурша серым брезентовым плащом, надетым поверх ватника и низко подпоясанным ремнем, приблизился и строго разглядывал мальчика. Глаза у него были черные, как у цыган, которые в позапрошлое лето стояли возле Чистой Криницы, и под его сверлящим взглядом Сашко́ почувствовал себя очень неважно.

— Ты чей? — спросил объездчик, сдвинув реденькие взлохмаченные брови.

— Савченковых, — соврал Сашко́, мигая длинными ресницами и раздумывая над тем, как улепетнуть. И, опасаясь, что ложь его сейчас разоблачат, он поспешно добавил: — А я вас знаю. Вы дядько Филимон…

Старик смотрел на него, раздумывая:

— Савченковых? Это каких? Что-то не знаю… Ну, и куда это ты чикиляешь?

— До тетки Параски. Они мне штанцы обещали скреить… Вот…

Сашко́ приподнял полы пальтишка и показал брючки, все в заплатах.

Дряблое, неприветливое лицо объездчика, с реденькой бородкой, тронула усмешка.

— Так, так… А где же она, эта твоя тетка, проживает? Случаем, не на разъезде?

— Ага.

— Так, так… Кузьма Федосеевич тебе дядько… А ты говоришь «Савченковых»…

Сашко́, поняв, что зарапортовался, густо покраснел и отвернулся.

— А в лес ты зачем забрался? — безжалостно допытывался объездчик. — Не знаешь, что тут заборонена зона?.. Га?..

Сашко́ подумал, что в его положении лучше всего заплакать, и уже собирался это сделать, но в это мгновение из-за поворота вынесся мотоцикл, за ним другой, третий, потом показался большой вездеход, полный солдат. Машины трясло и подбрасывало на ухабах; в такт толчкам штыки и каски покачивались вправо, влево.

Разбрызгивая грязь, наполняя лес оглушительным треском, мотоциклы стремительно приближались, и лесник, стиснув плечо Сашка́ огромной ручищей, отпихнул его в сторону.

Мотоциклы резко затормозили. Солдаты и два здоровенных парубка в полицейских шинелях были, как сразу определил Сашко́, не из Чистой Криницы. Видел он их впервые. Один из немцев подозвал объездчика. Они о чем-то говорили, лесник стоял, вытянув руки, и, быстро кивая головой, что-то тихо и неразборчиво отвечал.

Сашко́ косился на ручные пулеметы, на автоматы, на злые, забрызганные грязью лица полицаев и солдат. Ему очень хотелось юркнуть в чащу, но ноги словно приросли к земле, и он не мог шевельнуться.

Полицай, сидевший на первой машине, тоже спросил о чем-то лесника и показал при этом на Сашка́. Все повернули головы в его сторону.

— Внучонок, — ответил объездчик. — Взял на недельку, пускай поживет.

Колонна двинулась дальше. Лесник подождал, пока она скрылась, и вернулся к Сашку́. Он взял его за руку и, посмеиваясь, сказал:

— Ну, пойдем поглядим, где эта твоя тетка.

Сашко́ попытался выдернуть руку:

— Я сам пойду… Пустите, дядько Филимон.

— Не пужайся, не съем, — сказал старик. — Я знаю, где твоя тетка живет…

Он довел Сашка́ до прогалины, и тот увидел здесь лошадь с бидаркой.

Лесник стал ее отвязывать. Сашко́ наблюдал за ним исподлобья. То, что старик не донес на него и даже назвал своим внучонком, крайне озадачило мальчика. Но доверять леснику он все равно не мог Зачем бы тот водился с Малынцом?

— Полезай, — сказал объездчик.

Сашко́ взобрался на бидарку. Если бежать сейчас, дядько Филимон все равно догонит. А вот если сигануть на ходу, в кусты погуще…

Лесник сел рядом и стегнул кобыленку вожжами. Немного проехали, и объездчик, оглядывая Сашка́ сверху и лукаво улыбаясь, сказал:

— Так, так. Значит, говоришь, Савченковых?.. А я вот зараз припомнил, чей ты…

Голос у него был не такой злой и строгий, как сначала, но Сашко́ насупился и ничего не ответил. Он помнил, что хата лесника стоит возле той дороги, которая от развилки пойдет вправо. Если объездчик повернет домой, он попросится по маленькой нужде, и тогда… Тогда нехай дядько Филимон попробует его догнать…

Лесник поехал не направо, а налево. Бидарка катилась легко и быстро, и Сашко́ втайне даже начал радоваться, что все так получилось.

Километрах в двух от лагеря старик натянул вожжи.

— Отсюда дойдешь сам? Не забыл дороги?

Сашко́ мотнул головой и быстро слез.

.

Еще далеко от землянок, на сторожевой заставе, Сашка́ задержали. Партизан, знающих мальчика, не оказалось, и один из них получил приказание сопроводить Сашка́ в штаб.

Он шел быстро, и Сашко́, изрядно уставший, обиженно сказал:

— Дядько, у меня уже весь лоб мокрый…

Партизан зашагал медленнее.

Первым, кого в лагере увидел Сашко́ из знакомых, был Алексей Костюк. Он тащил в одну из землянок ведро с водой и, заметив мальчика, остановился.

— Здоров, землячок! — воскликнул он радостно-удивленно. — До батька в гости? Ну, заходи, заходи, погрейся…

Сашко́ сказал, что ему надо прежде повидать Игната Семеновича.

— Ишь ты! — усмехнулся Костюк. — Зараз отведу до Бутенко. Вот ведро поставлю…

Сашко́ смотрел на землянки, вырытые под ветвями огромных сосен, на людей, возившихся возле костра и около лошадей у коновязи. В лагере было многолюдно и оживленно. У саней, на которых стоял станковый пулемет, несколько партизан о чем-то горячо спорили. Но внимание Сашка́ было поглощено другим. Он искал глазами отца; его не было видно, а мальчику не терпелось повидать его.

Алексей вынырнул из своей землянки.

— Пошли!

— А где мой тато? — спросил Сашко́.

— Найдем твоего тата…

Бутенко в штабной землянке не оказалось. За столом, с врытыми в земляной пол ножками, сидели начальник штаба Керимов, бывший секретарь сельрады Громак и еще двое мужчин в военной форме, но без петлиц и знаков различия.

— Связной из Чистой Криницы, — доложил Костюк.

Он легонько подтолкнул Сашка́ вперед.

Серьезное выражение на лице у паренька, вытянутые по швам руки вызвали у всех улыбки.

— Остапа Григорьевича сынок, — пояснил Громак мужчине в военном, — Рубанюка…

— С чем хорошим пожаловал? — спросил тот, продолжая улыбаться.

— Мне бы самого товарища Бутенко, — солидно произнес Сашко́.

— Это наш комиссар, а я начальник штаба, — сказал ему Керимов. — Секретов у Игната Семеновича от нас нет…