Запрещённый приём (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

— Спасибо.

— Не заслужил бы, не стала бы хвалить. — Сказала я.

— Ты хочешь завести детей?

— А мы типа не собираемся обсудить дело или, может, новоявленные улики? — Поинтересовалась я.

— Мы скоро все узнаем об уликах, и будем говорить только о деле, когда вернемся в офис шерифа, так что сейчас я намерен обсуждать другие вещи.

— Если честно, я не думала, что мы с тобой когда-нибудь будем обсуждать детей, Олаф.

— Как и я, но я увидел тебя с ребенком, и что-то в тебе смягчилось. Я не ожидал увидеть подобное.

— Да я сама в шоке. — Честно призналась я.

— Твой разговор с женщиной меня тоже удивил.

— Ты про Брианну?

— Да.

— Она меня удивила тем, что назвала своих детей в честь персонажей любимой книги. — Сказала я. — Мне она не показалась любительницей литературы.

— В детстве она была другой. Ты ее слышала. Она открыла для себя мальчиков, и книги были забыты. — Возразил Олаф.

— Если бы они действительно были забыты, она бы назвала близняшек как-то иначе. — Заметила я.

— Это было неожиданно. — Согласился он.

— Знаю. Я думала, она вся из себя такая секси и с ветром в голове, но если поговорить с ней о чем-то, кроме стрип-клубов и подруг, то можно обнаружить глубину ее личности.

— Она бы изменила своему мужу. — Олаф произнес это так, словно ничуть в этом не сомневался.

— Ты не можешь быть в этом уверен.

— Я уверен, что мог бы соблазнить ее.

— Я заметила, как старательно ты с ней флиртовал.

— Тебя это беспокоит?

— Я не ревную, если ты об этом.

— Я тебе завидую.

Я не знала, что на это ответить, так что просто проигнорировала его и сказала:

— Она подходит под профиль твоих жертв, только высоковата немного, поэтому, когда ты начал с ней заигрывать, я, вместо того, чтобы ревновать, испугалась, что ты увидишь в ней потенциальную жертву.

— Значит, твое беспокойство продиктовано ее безопасностью, а не твоей ревностью?

— Да. — Ответила я, подумав: «Вряд ли я вообще когда-нибудь стану тебя ревновать», но эту мысль лучше оставить при себе.

— Почему ты беспокоишься за нее? Она не твоя подруга. Она тебе никто.

— Она — личность, Олаф. Я держала на руках ее ребенка и наслаждалась этим. Я знаю, какой была ее любимая книга в детстве, и что она назвала своих детей в честь персонажей оттуда. Я знаю, что ее мать и свекровь покупают кучу всего для близняшек, и что она захламляет вещами гостиную, чтобы они перестали это делать. Я знаю, что она, вероятно, вуайеристка, которая ходит в клубы. Она для меня реальна, и мысль о том, что для тебя — нет, меня напрягает.

— Я социопат, Анита. Я не способен на эмпатию. Ты это знаешь.

— Умом знаю, но понять не могу.

— Как и я не могу понять твоего сочувствия к этой женщине, от которой мы только что уехали.

— Думаю, нам просто надо согласиться с тем, что мы не согласны друг с другом. — Сказала я.

— Ты очень тихо себя ведешь, Никки. — Заметил Олаф.

— Я просто слушаю. — Ответил Никки с заднего сиденья, где он действительно сидел чертовски тихо.

— Ты социопат. Ты чувствуешь что-либо к женщине, от которой мы уехали? — Спросил Олаф.

— Я могу почувствовать то, что чувствует Анита.

— У тебя больше нет своих собственных чувств? Ты стал просто эхом Аниты?

Я услышала, как Никки вздохнул. Я потянулась назад между сиденьями, чтобы он мог взять меня за руку. Не самая удобная поза для того, чтобы держаться за ручки, но лучше хоть какое-то касание, чем вообще без него. Этот тяжелый вздох мне не понравился, как и тот факт, что причиной ему могла быть я.

— У меня есть свои мысли и чувства.

— Ты способен выражать их? — Уточнил Олаф.

— Конечно.

— Если бы ты захотел выйти на охоту за Брианной Гибсон, мог бы ты это сделать, зная, что Анита не одобряет? — Олаф посмотрел на Никки в зеркало заднего вида.

— Брианна Гибсон мне не интересна, так что это неважно. — Большой палец Никки погладил мои пальцы, когда он ответил Олафу.

— Ты известен тем, что добываешь информацию силой — почти так же хорошо, как это делаю я. В пытках не преуспеть, если не наслаждаться ими, Никки.

Я постаралась ничего не чувствовать по поводу сказанного Олафом, потому что если Никки поймет, как меня это расстраивает, его ответ не будет честным. Его рука в моей застыла.

— Некоторыми из них я наслаждался. — Ответил Никки. — Но в какой-то момент они перестали приносить мне удовольствие, и стали просто частью работы.

— Я тебе не верю. — Сказал Олаф, снова глянув в зеркало заднего вида.

— А мне плевать, веришь ты мне или нет.

Я вмешалась:

— Я знаю, что ты гордился своей работой. Тебя нравилось иметь репутацию плохого парня.

Никки кивнул и вновь начал поглаживать мою ладонь своим большим пальцем.

— Мне нравилось иметь репутацию, которая отпугивает от меня других плохих парней. Да, этим я наслаждался.

— Ты наслаждался болью, которую причинял. — Произнес Олаф.

— До определенного момента — да, но после — уже не очень.

— Какого момента? — Уточнил Олаф.

— Я не думаю, что Аниту порадует наша беседа о том, какой момент стал для меня решающим.

— Меня она порадует. — Заметил Олаф.

— Может, как-нибудь вечерком, за стаканчиком-другим, но не сейчас. — Ответил Никки.

— Я бы хотел понять, чем мы отличаемся друг от друга.

— Мы это уже обсуждали. Ты был рожден социопатом, а меня им сделали (в английском языке термин «социопатия» используется для обозначения целой группы психических патологий, в отличие от русского, где он является более узким понятием; социопатия врожденной не бывает, так что Олаф скорее всего психопат, а не социопат — прим. переводчика). Вероятно, это означает, что мой эмоциональный диапазон шире твоего.

— Ты начал сочувствовать своим жертвам? Поэтому перестал получать удовольствие?

— Нет, меня это просто больше не прикалывает. Мне нравится грубый секс — грубее, чем большинству людей, — но после определенной точки пытка перестает быть для меня сексуальной. Это просто сбор информации. Я гордился тем, как долго оставались в живых те, кого я пытал, как много боли я мог причинить, чтобы выведать правду. В нашей индустрии я видал тех, кто творит такое лютое дерьмо, что оно любому язык развяжет, но это еще не значит, что они скажут правду. Люди готовы солгать, чтобы пытка прекратилась. Они скажут все, что ты хочешь услышать, но их ложь не поможет тебе и твоим коллегам сохранить свои шкуры. Ложь не поможет тебе выполнить задание. Перегни палку с пытками, и люди начинают ловить глюки от боли. Если до такого дошло, то любая информация становится бесполезной.

— Их можно подлечить и допросить позже. — Предложил Олаф.

— Большая часть моей работы для прайда была связана с дедлайнами. У нас не было времени нянчиться с заключенными и выхаживать их. Я должен был добывать полезную информацию, которая помогла бы моей команде выжить и завершить нашу миссию.

— Что ты делал с людьми после того, как получал необходимую информацию? — Спросил Олаф.

Я старалась ничего не чувствовать — стать эмоционально пустой, чтобы Никки мог ответить правдиво. Я постаралась окунуться в ту огромную статичную пустоту, в которую погружалась, когда мне надо было пристрелить кого-нибудь. Это было очень тихое и пустое место.

— Убивал сам или позволял другим убить их.

— Быстро или медленно? — Уточнил Олаф.

— Быстро. Если они заговорили, то дело сделано.

— Ты не наслаждался убийствами?

— Не особо. В тот момент убийства были частью моей работы. Иногда я был рад, что убиваю.

— Ты наслаждался этим.

— Не так, как ты думаешь. — Ответил Никки. Он отпустил мою руку и откинулся на спинку сиденья.

— Ты сказал, что убийства радовали тебя. — Заметил Олаф. — Это значит, что ты получал удовольствие в процессе.

— Я получаю удовольствие от хорошей охоты. Мне нравится убивать тех, кто хочет убить меня. Нравится доказывать, что я лучше их, но убивать того, кто закован в цепи и ранен так сильно, что даже не может ударить меня в ответ — это как охота на консервы. Никакого удовольствия.