Фантастика-1971 - Сергей Смирнов

Подобно фотону, не имеющему массы покоя, фантастика может существовать только в движении, в развитии. В семидесятые годы фантастическая литература должна выйти на новые рубежи. Предстоит нелегкий переход к новым проблемам, новым героям и новым художественным приемам.

И многое, очень многое зависит от развития теории фантастики.

ВСЕВОЛОД РЕВИЧ

Не быль, но и не выдумка

Если бы в этом подзаголовке был обозначен любой другой вид литературной «продукции» — например, «исторический роман», «стихотворная сказка», «сатира», то вряд ли пришлось бы оправдывать появление такой статьи. Каждому ясно, что история литературы входит полноправной частью в сегодняшний литературный процесс, что ее развитие невозможно без установления преемственности, без выяснения традиций. Но с русской фантастикой дело обстоит несколько сложнее. Существовало (а может быть, и сейчас существует) мнение, что в нашей стране, за редкими и нетипичными исключениями, фантастики не существовало вообще. Такое мнение выразил в свое время Е.Замятин в книге «Герберт Уэллс»: «…Образцов социальной и научной фантастики почти нет; едва ли не единственным представителем этого жанра окажутся рассказ «Жидкое Солнце» Куприна и роман «Красная Звезда» Богданова, имеющие скорее публицистическое, чем художественное значение».

Категоричность этого заявления — результат неосведомленности, из книг русской дореволюционной фантастики можно составить довольно приличную библиотеку. Но серьезной и непрерывающейся традиции в русской литературе действительно не существовало. Своих Жюлей Вернов и Уэллсов у нас и вправду не было. (Так же, как не было более или менее «серьезной» приключенческой, в частности детективной, литературы.) Можно высказать несколько предположений, почему так произошло, почему остались «белые пятна» на карте русской литературы, которая во всех остальных отношениях выдвинулась на ведущие позиции в мире.

Боюсь, однако, что такие предположения можно многословно доказывать и довольно кратко опровергать. Самое неубедительное, с моей точки зрения, соображение: Россия в XIX веке не числилась в лидерах мирового научно-технического прогресса. Едва ли стоит тревожить имена Менделеева, Лобачевского, Лебедева или Павлова, чтобы доказать, что его опорные пункты располагались и на территории России. Был и интерес читающей публики. Произведения Эдгара По, Жюля Верна, Герберта Уэллса пользовались в России популярностью, вероятно превышающей популярность этих писателей на их родине. Но большой своей фантастики все же не было.

Видимо, действовал целый комплекс причин, из которых не последнее место надо отвести подавляющему влиянию таких гигантов, как Лев Толстой, Достоевский, Чехов, утвердивших главной темой русской литературы нравственные искания мятущейся души. Были, наверное, и трудно учитываемые случайности литературного процесса, и это лучше всего доказывается тем, что после Октября 1917 года буквально за несколько лет родилась мощная и своеобразная школа фантастики. Пробел был заштрихован.

В свете всего сказанного есть ли смысл ворошить сейчас прах двух-трех десятков прочно и — чаще всего — заслуженно забытых книг? Смысл, мне кажется, все же есть. При нынешнем всеобщем увлечении фантастикой интересно же узнать, что в данной области совершили предшественники, что они сумели и что не сумели предвосхитить.

Невозможно, разумеется, писать об отдельных произведениях, вырывая их из «контекста» состояния литературы и публицистики данного периода, но и, понятно, невозможно в столь специализированной статье давать каждый раз развернутые характеристики.

Остается надеяться, что общее представление о русской литературе XVIII–XIX веков читатель имеет, а я не претендую ни на что большее, чем на беглую сводку.

ПОСЛЕ ТАКОГО ВСТУПЛЕНИЯ ПОПРОБУЕМ ВЗЯТЬ СРАЗУ БЫКА за рога и отыскать в русской литературе самое первое произведение, которое хотя бы отчасти подходило под современные признаки фантастического жанра.

Сосредоточив наши поиски на середине XVIII века, начале новой русской литературы, мы довольно быстро, хотя и с некоторым удивлением, обнаружим, что она и начиналась как литература фантастическая или, точнее, утопическая.

По жанру своему первые самостоятельные образцы профессиональной русской беллетристики были философско-нравоучительными. Для такого содержания утопическая форма подходила как нельзя лучше. При этом, понятно, никакого значения не имело, происходит ли действие на неизвестном острове, либо в какой-нибудь когда-то и впрямь существовавшей стране, вроде Древнего Рима. Совершенно ясно, что автор не ставил себе целью воспроизводить хоть в какой-нибудь степени историю, и Рим в данном случае всего лишь псевдоним острова Утопия. М.Херасков так характеризовал свою повесть «Нума, или Процветающий Рим»: «Сия повесть не есть точная историческая истина — она украшена многими вымыслами, которые, не уменьшая важности Нуминых дел, цветы на ней рассыпают, — Нума здесь представляется, каков он был и каков мог быть».

Таких романов, повестей и драм начиная с шестидесятых годов XVIII века было написано немало.

Однако историю русской фантастики мне хотелось бы начать не с них, а с произведения, стоящего несколько особняком, но, с сегодняшней точки зрения, значительно более занимательного. Я имею в виду повесть Ф.Дмитриева-Мамонова «Дворянин-Филосов, аллегория», которая вышла из печати в 1769 году.

Кратко изложу ее содержание, перемежая его цитатами, чтобы дать почувствовать прелесть русского языка, коим пользовались литераторы того времени, в иных случаях сохраняя и старинную орфографию.

Итак, некий «дворянин-филосов имея время и способность рассуждать, к чему разум человека возноситься может, получил некогда желание сочинить план света на пространном месте своего селения. Он всегда почитал систему Коперника сходною с делом, и для того предпринял тем планом подражать его системе». Поясню теперь современным языком, что именно затеял наш «филосов» от нечего делать. Он начертил в своем поместье орбиты, разместил на них острова-планеты и звезды и населил их живыми существами, стараясь строго соблюдать масштаб в размерах как «планет», так и их обитателей. На Земле, например, у него живут муравьи, на Сатурне — лебеди, а на Сириусе — страусы (строфокамилы).

Правда, желание не отступать от научной точности сразу же привело хозяина поместья к затруднениям. Так, по его расчетам получалось, что орбиту Сатурна пришлось бы отнести на 120 верст, а «…как располагал он сей план для единого своего увеселения, то какое было бы увеселение искать Сатурн в такой отдаленности?».