Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - В Травинский

Под его болтовню и скрип уключин баркас быстро приближался к борту корабля. Глядя на “Лолиту”, я повторял про себя в такт гребкам: “Сегодня или завтра, сегодня или завтра…” А может быть, сейчас, как только подойдем к борту. Шлюпбалки баркаса как раз над машинным отделением…

МЕНЯ ПРОИГРЫВАЮТ В КАРТЫ

— Видишь, как тебя встречают, — сказал Розовый Ганс. — Не каждый удостаивается такой чести. Даже капитан на шканцах и Питер с ним! Он так страдал, бедняга, этот сердобольный Питер, когда узнал о твоем бегстве. Ты становишься знаменитостью. Ха-ха! Проклятые пластыри стянули весь циферблат. — Он, кряхтя и ругаясь, стал ощупывать свое изуродованное лицо.

На палубе Ласковый Питер сказал что-то капитану, показывая на меня глазами. Капитан ничего не ответил, но с любопытством стал меня рассматривать.

— Иди за мной! — приказал мне Ласковый Питер.

Капитан отрицательно покачал головой и, буркнув что-то, ушел. Ласковый Питер проводил его взглядом и, пожав плечами, сказал:

— Хорошо, иди в матросский кубрик, оденься, потом я позову тебя. Но не думай, что ты попал в плавучий санаторий.

Ко мне подошел Жак и повел меня. По дороге он успел шепнуть:

— Старайтесь меньше быть на корме. Когда это произойдет, надо быть вместе.

— У меня нож и пистолет, — сказал я, — вот здесь, — и передал ему штаны и рубашку. — Спрячьте.

Он взял одежду. Улыбнулся.

— Все это может пригодиться.

Мы спустились по трапу в большой кубрик. За длинным столом пираты резались в карты и кости. На столе кучками лежали деньги, кольца, часы. Негр с рассеченной бровью — тот, что вчера дрался с Розовым Гансом, — играл на банджо, второй негр подпевал басом, притопывая по палубе голой пяткой. Никто, казалось, не обратил внимания на мое появление. Жак провел меня между двухэтажными койками в самый конец кубрика, быстро и ловко вытащил из карманов оружие и, как фокусник, куда-то быстро и незаметно его спрятал.

— Твое место. — Он хлопнул по матрацу крайней койки. — Но спать здесь не следует, надо быть всегда на палубе.

Он ждал взрыва с минуты на минуту и не хотел, чтобы я в это время находился в помещении с узкими дверями.

Надев свой несложный костюм, я выбежал из кубрика и стал ходить по кораблю. Вахтенные матросы коротали время по своим местам. Палуба была выскоблена добела, швы между досками недавно залиты варом, несколько матросов красили стенку рубки. Попав на этот корабль случайно, никто бы и не подумал, что очутился среди настоящих пиратов.

Мы шли полным ходом на юго-запад, делая не меньше двенадцати узлов.

“Вот сейчас трахнет взрыв, полетит в воздух рубка, баркас, повалятся мачты и от этой красоты ничего не останется. Опустится “Лолита” на дно, как “Орион”, и станет жилищем рыб и осьминогов”. В голову мне лезли эти невеселые мысли, но я не думал отправляться вместе с “Лолитой” на дно и на всякий случай присмотрел рундук, где лежали спасательные пояса.

У меня уже был опыт кораблекрушений, и не в такую хорошую погоду, а в шторм и ночью. И я тогда не знал, что случится несчастье, а теперь у меня было время подготовиться.

Как только взорвется мина, можно будет, не теряя времени, надеть пробковый пояс. Если не удастся сесть в шлюпку, то надо облюбовать подходящий обломок, а их после взрыва будет достаточно…

Занятый своими мыслями, я чуть не столкнулся с боцманом. Он обходил палубы в сопровождении “гориллы”. Боцман поманил меня к себе и стал что-то внушать на пиратском жаргоне. Сообразив, что я не понимаю его, он что-то крикнул; этот возглас подхватили матросы, и он разнесся по всему кораблю. Скоро к нам подбежал Розовый Ганс. Выслушав боцмана, он перевел мне:

— Не смей ходить без дела по палубе. Здесь военные порядки. Живо загремишь в канатный ящик, или эта обезьяна проучит тебя так, что никогда не забудешь. Твое место на камбузе. Идем, я тебе покажу, где у нас камбуз, и познакомлю с коком. Ха-ха… Не так давно этот кастрюльник одного парня отправил в лазарет. Взял да и плеснул ему в рожу кипятком. Другого бы посадили в канатный ящик или отдали на расправу этому симпатичному парню, — он кивнул на “гориллу”, — кстати, его зовут Тони. Запомни на всякий случай.

Тони стоял потупясь и с любопытством следил за огромным тропическим тараканом, бежавшим по черному шву, как по пешеходной дорожке. Услышав свое имя. Тони поднял голову, оскалился и, с видимым удовольствием раздавив таракана ногой, поплелся к баку вслед за боцманом.

Розовый Ганс повел меня к корме, продолжая рассказывать:

— Твоему коку все это сошло с рук. Капитан запретил его трогать. И знаешь почему?

Я признался, что не знаю.

— Да потому, что такого кока выпустили в одном экземпляре. Этот китаец, занятный тип, попал к нам как трофей после одной операции. Ну и мастер своего дела, я тебе скажу! Как он, подлец, готовит свинину с капустой и еще с какой-то ерундой! Можно собственную голову проглотить с таким гарниром. Вот и его нора. Ты учти, что я люблю пожрать. Тут одно удовольствие — это набить брюхо да отложить деньги на будущие времена. Ха-ха… — Розовый Ганс пнул двери ногой.

Через порог перескочил большой сиамский кот, сел на палубе, почесал за ухом, презрительно глядя на нас голубыми глазами, издав неприятный гортанный крик, важно пошел к грот-мачте.

— Этого кота мы захватили вместе с коком. Матросы из черных считают его чем-то вроде кошачьего бога, а мне так и хочется взять его за хвост и списать за борт. Не люблю я кошек…

Я заглянул в дверь. Половину камбуза занимала плита, заставленная шипящими сковородами и булькающими кастрюлями. По стенам сверкала медью и никелем кухонная утварь. Да, здесь, пожалуй, сверкало все, начиная от стен и кончая коком. Очень толстый, в белых трусах, он стоял к нам спиной и вертел над головой пучок тонких белых веревок. Раскрутив его, кок неожиданно хлестнул им себя по спине с оттяжкой. Раз, другой. Встряхнул пучок, повертел его перед собой так быстро, что веревки образовали японский фонарь. Потом принялся раскатывать этот пучок на столе, посыпанном мукой, и снова крутить и хлестать по спине.

Розовый Ганс сказал с оттенком уважения:

— Как лапшу раскатывает, собака! Я нигде не ел такой лапши. Метров по двадцать длиной. Нашел конец в чашке и глотай, как змею! К лапше он подает какой-то дьявольский соус. Проглотишь — и пожар в брюхе. Неплохо будет, если принесешь мне две порции. — Он скорчил гримасу, заменяющую ему теперь улыбку, и ушел.

Кок будто не замечал меня. Покончив с лапшой, он раскрыл одну из кипящих кастрюль, быстро обмакнул в кипяток палец, сунул его в рот, задумчиво почмокал губами, снял с полки банку и бросил в суп пригоршню соли. Открыл крышку у другой кастрюли, понюхал ароматный нар и закрыл. Он открывал и закрывал еще несколько кастрюль, заглядывал в духовку.