Шестая жена короля Генриха VIII - Ф. Мюльбах

— Никто не должен считать себя застрахованным от моего гнева и никто не должен кичиться уверенностью, основанной на моей любви! Она — гордая, самонадеянная женщина! — воскликнул Генрих, бросая взгляд на шахматную доску, и воспоминание о проигранной партии еще более возбудило его злобу. — Она дерзает противоречить нам и иметь волю иную, кроме нашей. Клянусь Пресвятой Богородицей, мы попытаемся сломить ее упорство и заставить согнуть гордую голову пред нашей волей. Я докажу всему миру, что Генрих Восьмой, король Англии, по-прежнему непоколебим и неподкупен! Я докажу еретикам, что я — воистину защитник и покровитель религии и веры в моем государстве, что никто не стоит на такой высоте, которая была бы недосягаема для моего гнева, и что нет человека, чьей головы не мог бы коснуться карающий меч справедливости. Королева — еретичка. Но мы поклялись истреблять еретиков и огнем и мечом и будем верны нашей клятве.

— Да ниспошлет Господь на вас благословение и увенчает вас славою; а церковь будет вас прославлять за это, как славного пастыря и своего главу.

— Быть по сему! — сказал Генрих, после чего быстрыми, почти юношескими шагами поспешил к своему письменному столу и торопливо написал несколько строк.

Гардинер стоял посреди комнаты, сложив руки, а его уста шептали молитву, между тем как его пламенный взор, казалось, стремился проникнуть в душу короля.

— Вот бумага, ваше высокопреосвященство, — сказал Генрих, — возьмите ее и сделайте все необходимое. Это — приказ об аресте, и, раньше чем наступит ночь, королева должна быть заключена в тюрьму!

— Поистине вашими устами глаголет Сам Бог! — воскликнул Гардинер, принимая бумагу. — Ангелы на небесах поют вам аллилуйю и с умилением смотрят на героя, который победил свое собственное сердце, чтобы быть угодным Богу и церкви!

— Поспешите! — торопливо сказал король. — Все должно быть сделано в несколько часов. Передайте эту бумагу графу Дугласу с тем, чтобы он отнес ее к лорд-лейтенанту тюремного замка и чтобы тот сам пожаловал сюда с необходимым конвоем. Эта женщина — королева, и я хочу даже в преступнице чтить ее королевский сан. Ее должен доставить в тюрьму лорд-лейтенант, чтобы никто ничего не подозревал до решительного момента. Ее друзья вздумали бы, пожалуй, просить моей милости; а я ненавижу эти вопли и слезы. Идите! Я утомлен и нуждаюсь в отдыхе и сне. Я совершил, как вы говорите, богоугодное дело; быть может, в награду за то Господь пошлет мне подкрепляющий сон, в котором я так нуждаюсь и которого я тщетно жду!

Король откинул полог своего ложа и, поддерживаемый Гардинером, лег на мягкие подушки.

Гардинер задернул полог и сунул роковую бумагу в карман, так как оставлять ее в руках было бы весьма опасно: чей-нибудь любопытный взор мог остановиться на ней и угадать ее содержание, или же какой-нибудь дерзкий друг королевы мог вырвать ее у него из рук, передать и предостеречь ее. Нет, так лучше, в кармане никто не найдет и не заметит бумаги.

Спрятав таким образом драгоценный документ в глубоких складках своей одежды, Гардинер поспешно вышел из комнаты, для того чтобы поделиться с графом Дугласом вестью об успешных результатах своих трудов.

Уходя он ни разу не оглянулся назад. А между тем, если бы он сделал это, то кинулся бы обратно в комнату подобно тигру, бросающемуся на свою добычу, или ястребу, кидающемуся на голубя. Как раз на том месте, где стоял Гардинер, когда прятал в карман приказ короля об аресте королевы, лежал на полу белый лист бумаги.

Увы, даже ряса священнослужителя не всегда достаточно надежна для опасных тайн, и даже карман архиепископа бывает иногда дырявым.

Гардинер уходил с гордым сознанием, что хранит в кармане приказ об аресте, а между тем роковая бумага осталась лежать на полу посреди королевского покоя.

Кто поднимет ее? Кто сделается соучастником ужасной тайны? Кто узнает о судьбе королевы, впавшей в немилость короля и осужденной на заключение в темницу?

Все было тихо в королевском покое. Ничто не шевелилось, даже тяжелый камчатный полог королевского ложа.

Ах, король должен был бы быть благодарен своей супруге. Досада за проигранную партию в шахматы и гнев, вызванный еретическими воззрениями королевы, возбудили и утомили его настолько, что он действительно уснул крепким сном.

Бумага продолжала лежать на полу.

Вдруг дверь тихо приоткрылась. Кто это осмелился входить в покои короля без доклада и без зова?

Только три человека имели право на то: королева, принцесса Елизавета и Джон Гейвуд, королевский шут. Кто из троих вошел теперь?

То была принцесса Елизавета, явившаяся, чтобы приветствовать своего короля-отца. Она всегда пред обедом находила его в этой комнате, и изумилась, что его не было на этот раз. С удивлением оглядывая комнату, она вдруг заметила бумагу на полу; она подняла ее и стала разглядывать с детским любопытством. Что могло содержаться в этом документе? Очевидно, ничего таинственного, в противном случае бумага не лежала бы на полу.

Принцесса развернула ее и прочитала, и тотчас же ужас и отчаяние отразились на ее прекрасном лице, а с ее уст сорвался легкий возглас. Но Елизавета была сильна душой; неожиданность и ужас не затуманили ее ясного взора и ума. Королева была в опасности; ей грозило заключение. Принцесса узнала это из бумаги. Но нельзя было предаваться смятению, нужно было действовать, нужно было предостеречь королеву.

Елизавета спрятала бумагу у себя на груди и легкими шагами вышла из комнаты.

С раскрасневшимся лицом и горящими глазами она вошла к королеве и в страстном порыве кинулась в ее объятия.

— Екатерина, моя королева и мать! — сказала она. — Мы поклялись защищать друг друга в опасности! Судьба милостива ко мне и дала мне сегодня случай исполнить мою клятву. Возьмите эту бумагу и прочтите ее! Это — приказ о вашем аресте, собственноручно написанный королем. Когда прочтете, обсудим, что предпринять, чтобы предотвратить грозящую опасность.

— Приказ об аресте? — содрогнулась королева. — Это — то же, что смертный приговор! Кто раз перешагнул порог ужасной тюрьмы, тот навсегда будет погребен в ней, будь то даже королева! О Боже, ужасно умереть, когда ты так молода и кровь горит в жилах!… Принцесса, вы понимаете, умереть, когда в будущем еще столько надежд, столько заманчивых желаний?! Спуститься в мрачную тюрьму, а потом в могилу в то время, когда жизнь манит тебя на тысячу ладов и в сердце едва лишь пробудилась весна?

Слезы неудержимо полились из глаз королевы, и она закрыла лицо дрожащими руками.

— Не плачьте! — прошептала Елизавета, которая сама дрожала и была бледна, как смерть. — Не плачьте! Лучше обдумайте, что предпринять. Опасность растет с каждой минутой и приближает к несчастью!