Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Одно его качество оставалось неизменным, — вспоминал профессор Карпец. — Как бы его отношения с тем или иным человеком ни портились, он не позволял себе расправиться с ним, он всегда находил какую-то возможность, грубо говоря, не добивать человека до конца, прощая подчас немалые прегрешения. Чем это объяснить? Может быть, тем, что он сам был не безгрешен? Может быть. Но, вероятно, и тем, что он в общем-то был по характеру не злобный человек».
Щелоков несколько поднял престиж милицейской службы, которая была совсем неуважаемой. После его назначения Дни советской милиции стали пышно отмечаться в Кремлевском дворце съездов, где устраивался лучший в году концерт.
Щелоков требовал, чтобы милиционер выглядел прилично. Не хотел, чтобы ему было стыдно за своих подчиненных.
— Началось с того, — рассказывал генерал Статкус, — что он поехал в один из райотделов и попросил построить личный состав. Когда увидел своих подчиненных, то сказал: не знаю, как на противника, а на меня это войско наводит ужас.
Милицейская форма была синего цвета. Заместитель Щелокова генерал-полковник Борис Тихонович Шумилов, смеясь, вспоминал, как на параде Ворошилов стал задавать ему вопросы об авиации. И Шумилову пришлось объяснять:
— Я, товарищ маршал, не летчик, а заместитель министра внутренних дел по милиции.
Щелоков ввел новую форму, и какое-то время милиция выглядела красиво. Щелоков подписал приказ «О культурном и вежливом обращении с гражданами». О полной его реализации мечтать не приходилось, но важно, что министр считал нужным напомнить своим подчиненным, как они должны разговаривать с людьми.
В сентябре 1967 года в актовом зале Министерства внутренних дел по просьбе Щелокова устроили встречу с художниками. В зале посадили столичных милиционеров.
Щелоков упрекнул художников:
— Посмотрите в зал, где сидят рядовые милиционеры, и найдите хоть одного, который был бы похож на те уродливые образы в милицейской форме, изображенные на ваших полотнах. С какой целью вы, мастера кисти, издеваетесь над образом тех, кто защищает общество, лично вас, от всякого рода уголовников и проходимцев?
Но министр не только отчитывал. Он умел дружить с интеллигенцией, особенно с теми, кто писал книги и снимал фильмы о милиции, поддерживал их, награждал грамотами, охотничьими ружьями, спецталонами, которые избавляли владельцев автомобилей от общения с сотрудниками ГАИ. Художники наперебой просили его позировать. Тонко чувствующий конъюнктуру Илья Глазунов написал портрет жены министра Светланы Владимировны. И Юлиан Семенов, и Виль Липатов, и братья Вайнеры, и супруги Лавровы много сделали для милиции. Один только популярнейший сериал «Следствие ведут знатоки» чего стоит!
В Московском государственном академическом камерном музыкальном театре, созданном народным артистом СССР Борисом Александровичем Покровским, репетировали оперу молодого Шостаковича «Нос», которая многие годы была под запретом. Во время репетиций театр, разместившийся в бывшем кинотеатре «Сокол» на Ленинградском проспекте, был опечатан пожарными.
«В предписании о закрытии театра было приведено множество причин, по которым театр вообще нельзя было открывать, — вспоминал режиссер Григорий Спектор (см.: Вечерняя Москва. 2002. 21 января). — Мы бросились спасать театр. Куда мы только не писали, куда только не обращались — все было бесполезно.
И тогда Борис Александрович позвонил Шостаковичу. Шостакович позвонил в приемную Щелокова, всесильного министра внутренних дел, и попросил принять его. На следующее же утро Дмитрий Дмитриевич надел свой спецпиджак, пудовый от тяжести золотых лауреатских медалей и орденов самого высшего достоинства...
— Что у вас случилось, Дмитрий Дмитриевич? — Министр был не чужд культуры и дорожил репутацией мецената.
— От вас зависит судьба советской оперы! — с пафосом ответил Шостакович и, волнуясь, рассказал ему о Камерном музыкальном театре и поведал о кознях пожарных деятелей.
— Соедините меня с начальником пожарной охраны Москвы, — приказал Щелоков и взял трубку. — Слушай, разберись со своей частью на Соколе. Меня приглашают на премьеру, а на театре — печать. Завтра доложишь...
Щелоков повернулся к Шостаковичу:
— Не волнуйтесь, Дмитрий Дмитриевич, во всем разберемся, все будет в порядке.
На следующее утро мне позвонил сторож и сказал, что и театр приехали какие-то начальники... Почти одновременно приехал и наш директор, и группа из восьмидесяти офицеров начала осмотр. Центром всеобщего внимания был некий полковник.
— Ну, рассказывайте, — обратился он к знакомым нам офицерам с Сокола.
— Вот, товарищ полковник, эта дверь в зрительном зале ведет в жилой дом. Если будет задымление, все пойдет на верхние этажи.
— Заложить кирпичами, — приказал полковник. — Еще что?
— Вот только один выход из зала, так нельзя. Полковник подошел к противоположной стене, постучал:
— Что здесь?
— Гримуборные, — ответили мы.
— Пробить проход! — приказал полковник. — Еще что?
— Нет противопожарных датчиков!
— Поставить!
— Нет автономного освещения!
— Провести!» Театр был открыт.
Правда, была и оборотная сторона слишком тесных взаимоотношений с Министерством внутренних дел. Существовал закрытый приказ, запрещавший любую критику милиции, и цензура строго следила за его исполнением. Даже в детективной литературе героя м-мили пионерам не позволялось ни ухаживать за чужой женой, ни пить. Дурное поведение позволялось только милиционерам, работавшим в органах до появления Николая Анисимовича Щелокова.
Юрий Михайлович Чурбанов, зять Брежнева, который стал у Щелокова первым замом, писал о министре:
«Щелоков — человек самостоятельного мышления, очень энергичный, с хорошей политической смекалкой... Он колоссально много работал, особенно в первые годы, когда он действительно глубоко изучал корни преступности... По его настоянию увеличили денежные выплаты сотрудникам МВД, он заботился о своих людях на местах. Начальники управлений внутренних дел знали, что министр защитит от мелких неприятностей.
Щелоков предлагал весь следственный аппарат из прокуратуры передать в МВД. Хотел иметь свое следствие, а обосновывал тем, что прокуратура не может одновременно и вести следствие, и надзирать за ним».
Состояние преступности в стране было тайной за семью печатями. Преступность росла на семь процентов в год. В 1956 году было совершено примерно 714 тысяч преступлений, в 1985-м — 2085 тысяч, то есть преступность выросла почти в три раза. Но эти цифры скрывались; их назвал только Вадим Викторович Бакатин, когда в перестроечные времена возглавил МВД.
При Щелокове, как и до него, министерство должно было докладывать о неуклонном снижении преступности и увеличении раскрываемости. Это заставляло милицию скрывать преступления, считать некоторые категории преступлений «малозначительными», то есть недостойными регистрации. Но это исправление статистики осуществлялось на союзном уровне, организованно, под руководством самого министра. Самодеятельность считалась недопустимой. Если в Москве снижали цифры, характеризующие уровень преступности, чтобы не позорить столицу — «образцовый коммунистический город», то Щелоков возмущался и устраивал городским начальникам разнос.
Наученный своими помощниками, министр говорил, что преступность — явление социальное, зависящее от ситуации в обществе, и милиция способна раскрывать Преступления, но не в состоянии снизить уровень преступности. Поэтому нелепо наказывать милицию за рост преступности. Это неминуемо ведет к вранью, что Щелоков понимал.
В августе 197S года Яков Петрович Рябов, новый секретарь ЦК КПСС, курировавший отдел административных органов, пригласил к себе Щелокова и провел с ним трехчасовой разговор о ситуации с преступностью в стране.
К удивлению Рябова, Щелоков не возражал против критических замечаний и обещал исправить положение.
Прощаясь, благодарил Якова Петровича за принципиальный разговор и ценные замечания:
— Двенадцать лет работаю министром и вот в первый раз меня заслушали у секретаря ЦК.
Рябов был доволен. Но заведующий отделом административных органов Николай Савинкин рассказал потом Рябову, что Щелоков прямо от Рябова поднялся на пятый этаж и получил аудиенцию у Леонида Ильича. Министр был вне себя и жаловался:
— Что это такое, Леонид Ильич? Почему меня вызывает Рябов, воспитывает, рассказывает, как мне надо работать?
Яков Рябов недолго проработал секретарем ЦК.
Личные отношения с генеральным секретарем создавали Николаю Анисимовичу особое положение в стране. Щелоков любил в нужный момент сослаться на Брежнева: нот я был у Леонида Ильича, мы этот вопрос уже обсудили... Впрочем, Юрий Чурбанов пишет, что на его памяти Щелоков только пару раз был на даче у генерального секретаря. Щелоков и не принадлежал к числу личных друзей Брежнева (таких, как, скажем, первый заместитель председателя КГБ Георгий Цинев), которых принимали дома или на даче. Но Щелоков был преданным соратником, которого Брежнев ценил.
