Счастливые слезы Марианны - Хосе Антонио Бальтазар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сначала давайте познакомимся. Меня зовут Хорхе Муньос.
— Как зовут меня, вы, надеюсь, знаете…
— Я? Конечно…
Этот двусмысленный ответ Бласу не понравился. Неужели Дульсе Мария после посещения кладбища «Колон» донесла на него? Но следующая фраза Хорхе развеяла его подозрения.
— Только я и знаю, Алехандро, как тебя сегодня зовут.
— Простите, не понял…
— Это я пригласил тебя на Кубу.
— Та-а-ак! — сказал Блас. — Вот мы и на «ты»…
— Неужели тебе, кубинцу, это странно?
Блас достал из недействующего холодильника початую бутылку относительно старого кубинского рома «Аньехо», налил в два бокала и протянул один из них Хорхе.
Тот взял бокал в руки и, холодно улыбнувшись, кивком предложил Бласу пригубить ром первому.
Тот залпом выпил свою порцию и, не глядя в глаза Хорхе, сказал:
— Неотравленный и по вкусу неплохой…
— Все же не тот, что прежде, — сказал Хорхе, сделав небольшой глоток.
Он поставил бокал на стол и рассмеялся.
— Однажды один молодой администратор, присланный в знаменитые подвалы «Бакарди», наткнулся на бочку с какой-то дурно пахнущей жидкостью. Он велел немедленно вымыть бочку. Наутро Куба узнала, что навсегда лишилась своей знаменитой бесценной ромовой эссенции…
— Мы встречались в Гватемале? — осторожно спросил Блас.
— В Гватемале, в Гватемале… Неплохая память на голоса! У тебя ведь тогда были забинтованы глаза…
Блас упомянул Гватемалу, потому что тогда он еще звался Алехандро. Эпизод в полицейском застенке он бы и не вспомнил, не упомяни о нем Хорхе…
— Ты мне еще рассказал о том, как поджег дом одной доносчицы…
Блас не помнил, чтобы рассказывал тогда кому-то об этом, но возненавидел себя за ту юношескую болтливость. «Не догадался ли он, что это обгоревшая Хуанита Толедо? — опасливо подумал Блас. — Впрочем, она обмолвилась при девушках, что пострадала во время диверсионного поджога крупного универсального магазина. Скорее всего, она всегда пользуется этой версией».
— Я уже тогда занимался наркобизнесом для Кубы. Иногда наши пути пересекались, но ты меня не видел… Помнишь студентку Урсулу? Ту, которую истязали и те, и эти?..
Блас помнил Урсулу, и не только той поры…
Не слишком ли много знает о нем этот Хорхе? Если действительно залучил Бласа на Кубу он — как знать, не следил ли он или его «коллеги» за Бласом в последние недели, когда он провернул похищение Бегонии? Что, если они вышли на Урсулу и та раскололась?
И еще он вспомнил посольского мздоимца Рохелио Набеля. Интересно, он брал взятки для отвода глаз или «подрабатывал» втайне от хозяев? А может быть, как честный «революсионарио», добывал где ни попадя средства на «родину или смерть» и честно сдавал их в кассу посольства? Если они не гнушаются махинациями с наркотиками, что уж стыдиться мелких поборов?
— Да, я помню Урсулу… Знать бы, где она сейчас…
Хорхе расхохотался.
Блас подозрительно покосился на него, чем выдал себя. Хорхе не знал, где обитает несчастная Урсула, но понял, что об этом знает Блас и что ему не хотелось бы афишировать свое нынешнее знакомство с ней.
И Хорхе дал ему понять, что и это ему известно.
— Урсула наш человек…
В глазах Бласа мелькнул испуг загнанного волка.
И тут Хорхе осенило: не мог Блас не быть причастен тем или иным образом к похищению сестры Виктории, к которому она в разговоре все время возвращалась!
Так, по крайней мере, решило совершеннейшее «вычислительное» устройство — его мозг, который еще в студенческие годы отличался недюжинными аналитическими способностями.
— Я хотел бы предложить тебе нечто лучшее, чем похищение младенцев, — пустил он пробный шар и по тому, как Блас выпятил нижнюю челюсть, понял: шар попал в лузу…
Глава 27
Да, Дора никогда прежде не видела Марианну, но лицо ее она знала «наизусть».
Вернее, не целое лицо, а лишь его правую половину. Ибо существовала женщина, как две капли воды похожая на Марианну, да только…
Ее звали Мириам. Это ей писал и не окончил письмо отец Марианны. Мириам была его дочерью, сестрой-близнецом Марианны.
С большим опозданием, перед самой своей смертью, Леонардо Вильяреаль узнал о том, что его жена родила не одну девочку, а двух. И у второй, которую мать нарекла именем, похожим на имя первой, лицо было наполовину изуродовано огромным родимым пятном темно-лилового цвета.
Рожала мать дома, в отсутствие мужа, вечно гулявшего где-то с друзьями, не все из которых составляли честь его родовитому имени. Повивальной бабкой была старая знахарка из далекой деревушки, откуда была родом мать. И увидев новорожденную, они ужаснулись.
— За грехи отцовские кара Божья! — воскликнула старуха.
Знахарка вызвала из деревни знакомого индейца-лекаря, который соком кактуса, известного ему одному, свел «дьявольскую метину», на месте которой на личике несчастного ребенка образовалось одно огромное розовое тавро.
Девочка навсегда была обречена на затворничество.
Знахарка тайком увезла ее в свою деревушку, где та росла до трех лет, став абсолютным подобием своей сестры, только… с наполовину изуродованным лицом.
После смерти знахарки мать перевезла девочку поближе к себе и поселила ее на окраине Куэрамаро, наняв ей в няньки свою подругу Дору. Мать тайно навещала девочку, что один раз привело к скандалу: муж, заметив, что она время от времени уходит из дома, заподозрил ее в неверности, и только после того, как она поклялась здоровьем Марианны, он поверил, что она не изменяет ему.
Впрочем, его гнев был вызван не любовью, а гонором стареющего пьянчужки, перекладывающего вину за супружескую остуду с больной головы на здоровую.
Дора привязалась к девочке. После смерти матери она стала для Мириам настоящей матерью, во всем соблюдая обещание, данное покойной: насколько возможно, прятать несчастную от посторонних глаз, а рассказать отцу о ее жалком существовании, лишь когда та достигнет совершеннолетия.
Однажды, когда Ирма, чуть ли не сияя от радости, поведала Доре, что дни Леонардо сочтены и скоро она станет владелицей ранчо, Дора решила сообщить отцу о том, что у него есть вторая дочь.
С дочерью ветеринара Селией она передала ему письмо, в котором рассказала, что у Марианны есть сестра-близнец по имени Мириам. Да только не решилась описать ее уродство, — пусть сам все увидит, когда навестит Мириам. А увидит — поймет, почему мать скрыла рождение девочки-близнеца.
Но они так его и не дождались; Откуда было знать Доре, что несчастный отец начал писать письмо к неведомой дочери, да не успел его отправить. А сил подняться в ту пору у него уже не было.
