Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

«Опять этот чертов чемодан!»

— Я понимаю, что только что вы, генерал, мысленно отругали и меня, и этот чертов чемодан. Не стесняйтесь, произносите вслух. Но запомните: добыть оригиналы моих писем к Муссолини — это уже не только в моих личных интересах, но и в интересах Великобритании. Потому что это — престиж ее премьера, престиж королевства и… престиж разведки, некогда считавшейся лучшей в мире.

— Мне это понятно, сэр.

— Добыть чемодан вы уже не сумеете, это я себе уяснил. Постарайтесь хотя бы выяснить, в чьих руках находятся сейчас оригиналы писем.

— Отныне для меня это станет вопросом чести, сэр,

Когда генерал оставил «келью одинокого отшельника», Черчилль еще долго прохаживался по ней взад-вперед, нервно беседуя с самим собой. Затаившись за портьерой, — премьер просто забыл о том, что личный секретарь может находиться там и подглядывать, — Критс видел, как премьер шевелил губами и даже время от времени взмахивал правой рукой, словно бы пытался кого-то прервать. Левую руку он держал при этом за спиной и вообще пребывал позе трибуна.

Понимая, что этот «разговор с интересным собеседником» будет продолжаться довольно долго, личный секретарь незаметно выскользнул из «кельи» и вскоре появился со своей записной книжкой.

— Я понял, что в свое время вы лестно отзывались о Муссолини и его режиме в направленных к дуче письмах. Теперь это вас тревожит.

— А вас тоже? — проворчал Черчилль, опускаясь в кресло и давая себе слово, что впредь он будет безжалостно изгонять Критса из его запортьерного убежища.

— Постольку, поскольку оно будоражит вашу душу. Смею заметить, что ваши высказывания и письма относятся к довоенному периоду. А вот что говорил по поводу Муссолини Адольф Гитлер, причем уже в июле 1941 года, позвольте прочесть: «При встречах с дуче я всегда испытываю особую радость; он — грандиозная личность. Самое удивительное, что он в то же время, что и я, работал на стройке в Германии. Безусловно: моя программа написана в 1919 году, тогда я еще ничего о нем не знал».

— Какие счастливые были времена, — проворчал Черчилль, — Гитлер не ведал о Муссолини, а весь остальной мир пока еще не ведал о существовании их обоих.

— Согласен с вами, сэр.

— Ваше согласие в данном случае не обязательно.

— Позвольте продолжить чтение, сэр? — Я слушаю вас, Критс слушаю. И просил бы вас не отвлекаться по пустякам.

— «Наши учения отнюдь не заимствовали друг у друга духовные основы, — продолжает дальше фюрер, — но каждый человек есть продукт как своих, так и чужих идей. И нельзя сказать, что события в Италии не оказали на нас никакого влияния. Без черных рубашек, возможно, не было бы и коричневых».

— Это уж точно. Исповедь двух отъявленных негодяев.

— Одного, Гитлера, — обронил личный секретарь и, не позволяя премьер-министру вставить ни словца, продолжил чтение на еще более высоких регистрах. — «Поход на Рим в 1922 году был одним из переломных моментов в истории. Уже сам факт, что такое вообще возможно, послужил нам хорошим стимулом. Если бы марксисты одолели Муссолини, не знаю, смогли бы мы выстоять. Национал-социализм был тогда растеньицем со слабыми корнями.

Смерть дуче была бы величайшим несчастьем для Италии. Кто прохаживался с ним по залам виллы Боргезе[121], и видел его голову на фоне бюстов римлян, тот сразу почувствовал: он — один из римских цезарей! В чем-то он прямой потомок великих людей той эпохи».

Оказалось, что Критс был прирожденным чтецом-декламатором. Он об этом догадывался и не пытался скрывать свой талант.

— Если сочтете необходимым, сэр, я могу отпечатать для вас тот текст, чтобы в любое время вы могли им воспользоваться.

— Вы всерьез решили, что хвалебные отзывы Гитлера о Муссолини могут оправдывать мои, премьер-министра Великобритании, собственные высказывания о нем?

— Во всяком случае, высказывания фюрера могут подтверждать объективность ваших собственных оценок.

— Что касается объективности — тут вы, может быть, правы. Оставьте мне этот текст и постарайтесь подыскать подобные цитаты в речах кого-либо из лидеров европейских держав, не входящих в «Ось Берлин-Токио».

— Уверен, что они отыщутся. И каждая из них способна будет заткнуть глотку любому зловредному журналисту или политику.

«Заткнуть глотку»! Какая наивность! Нужно совершенно не знать наших сволочных политиков, чтобы рассчитывать заткнуть им глотки с помощью цитат из речей и писем Гитлера, Рузвельта или Сталина. Хотя, конечно, какое-никакое моральное оправдание это давало: мол, как видите, не один я был таким идиотом! Но существовала одна фраза, которую уж наверняка никак ни объяснить послевоенным лондонцам, потерявшим от фашистских бомбардировок тысячи своих родственников, друзей и знакомых, ни оправдать он не сможет.

Сказана она была еще в 1927 году, во время его, Черчилля, приезда в Италию, на встречу с Муссолини, который тогда еще только приобретал настоящую популярность и у себя на родине, и в столицах других стран. Тогда, пребывая в прекрасной Флоренции, во время одной из шумных пресс-конференций он, в ту пору еще только канцлер казначейства в правительстве премьера Стэнли Болдуина, произнес то, что было затем тщательно зафиксировано сразу несколькими итальянскими и английскими журналистами.

«Именно Италия дала нам средство против русского яда! — воскликнул он, отвечая на волне захлестнувших его эмоций на вопрос о том, что для него значат теперь Италия и Муссолини. — Будь я итальянцем, я стал бы фашистом!»

Западню, в которую он себя загнал этими словами, Черчилль почувствовал сразу, как только один из германских журналистов спросил его:

— А почему бы вам, господин Черчилль, не стать английским фашистом и не создать фашистскую партию Великобритании?

— Потому что я слишком консервативен, — почти отшутился тогда Черчилль, — не зря же я принадлежу к самому консервативному крылу консервативной партии Великобритании.

И все же когда он вернулся в Лондон, премьер Болдуин, постоянно чувствовавший, что Черчилль дышит ему в затылок, не преминул ехидно заметить:

— Так что, будем срочно переименовывать консервативную партию в фашистскую? Или, может, распустим консерваторов и будем формировать из добровольцев союз фашистов?

— Пока обойдемся наличием консервативной партии, многие члены из которой дадут фору любым фашистам — итальянским или германским.

— Как прикажете, дуче Черчилль, как прикажете!

А потом ведь еще была длительная переписка с Муссолини, в массе которой обязательно отыщутся и письма, в которых он уговаривал дуче, яростно рвущегося в бой на стороне Германии, не вступать в войну.

Причем, к нынешнему стыду своему, в виде платы за нейтралитет Черчилль обещал передать Италии все восточно-африканские колонии Великобритании, включая Эфиопию, а также Северный Тунис, Корсику, Истрию, Далмацию, Ниццу и даже Мальту. Обещать — еще не значит передать. И кто знает, чем бы, в конечном итоге, кончились переговоры между правительствами Великобритании и Италии? Но кого этим сейчас убедишь? Черчилль прекрасно понимал, какой вой поднимут оппозиционная пресса и его личные враги, когда на свет Божий начнут всплывать факты из секретной переписки и секретных переговоров. Скандала в любом случае не миновать, однако нужно попытаться пройти его с наименьшими потерями.

А ведь первые симпатии к Муссолини у Черчилля, журналиста по крови и духу, зарождались как симпатии к коллеге по перу, автору популярных статей в «Пролетарио» и «Авенире дель Лавораторе» («Будущее рабочего»); к главному редактору официального органа соцпартии «Аванти!» и издателю «Новой Италии»; к создателю авантюрно-любовного романа «Клаудиа Партичелла, любовница кардинала», написанного специально для публикации с продолжением в газете «Народ». Хотя по поводу этого романа было истрачено немало критических чернил, тем не менее некоторые фрагменты, из тех глав, которые были переведены для него, Черчиллю нравились. Во всяком случае, называть Муссолини бездарным было бы грешно.

…И потом, почему он не должен был соглашаться со словами Бенито Муссолини как руководителя организации «Фашио ди комбаттименто» («Союз борьбы»), который после встречи в 1934 году с Гитлером прямо говорил: «Этот Гитлер — существо свирепое и жестокое. Он заставляет вспомнить Аттилу. Германия так и осталась со времен Тацита страной варваров. Она — извечный враг Рима»?

Однако правдой остается и то, что последнее письмо к дуче он написал 9 июня 1940 года, а на следующий день узнал, что, выступая перед огромным собранием членов своей партии и студентов с балкона римского дворца «Венеция», дуче официально объявил Великобритании войну. Такого жестокого удара ниже пояса он, естественно, не ожидал. Поэтому переживал его довольно болезненно.