Доктрина Русского мира - Коллектив авторов

Не обязательно быть евразийцем, чтобы задуматься об идеократическом государстве. Но русский человек, не знающий о Средней Азии – это неполноценный русский человек. Это человек с tabula rasa в восприятии, которое очень легко заполнить бессмысленными и вредными фобиями[62].

Если об Азии мы узнаем мало, то европейские кризисные реалии освещаются в телеэфире, пожалуй, даже избыточно. Но при этом выбор единомышленников в Европе вызывает вопросы. Являются ли таковыми все евроскептики подряд – при том, что сам термин «евроскепсис» не содержит ничего, кроме отрицания? Кто наши друзья в Европе – зацикленные регионалисты, реактивные исламофобы, право-левая антиэлита, не создавшая даже единой фракции в Европарламенте – или наследники культуры и индустриальной славы европейского модерна, строящие, как и мы, образ будущего на основе имперского опыта?

Как жанр ток-шоу с наигранными эмоциями и на повышенных тонах, так и путаница европейцев с антиевропейцами – заимствованные явления, вольное или невольное подражание избранным худшим местам американской пропаганды. Даже если эта имитация приближается к оригиналу, она не приводит ни к тому эффекту, который производит американский оригинал, ни тем более к тому эффекту, который для нашей цивилизации целесообразен.

Но есть и чему у них поучиться. Для примера, на гостелеканале NBC есть кукольный персонаж, имя которого дословно переводится «оскорбительная собака Триумф». Карьера пса Триумфа началась с того, что он (кукла воспроизводит породу черногорской гончей) изображал «спустившегося с гор» восточного европейца, удивленного реалиями Старого Света, и его монологи создавали уморительные карикатуры и на старых, и на новых европейцев, как людей из разных миров. Это был жанр геополитической сатиры. Есть ли он в нашем арсенале?

Напомним, юмористический жанр был в Советском Союзе разветвлен и многообразен: в нем делали карьеры художники, поэты, мастера сцены, фельетонисты, эссеисты и даже авторы полноформатных романов («Атавиа Проксима» и «Патент АВ» Л.Лагина) и иронических сказок (А.Некрасов, Н.Носов, Ф.Кнорре). Сегодня этот жанр является неотъемлемой частью пропаганды в Иране и маленькой Сирии.

Сегодня мы можем оперировать в сатирическом пропагандистском поле еще шире и многообразнее, чем в советский период. И при этом поднять из арсенала советской сатиры многое, что там залеживается, как ракеты на станции Колбасна. К примеру, ничуть не устаревшие образы западных финансовых олигархов Спрутса и Скуперфильда из «Незнайки на Луне» Н.Носова, или колониальных туземцев, важно носящих шекспировские имена Розенкранц и Гильденстерн – из «Острова разочарования» Л.Лагина.

О том, что кроме Русского мира с присущими только ему чертами, существуют столь же узнаваемые и специфические другие идентичности, каждый из нас узнавал впервые в жизни именно из юмористического жанра – из популярных анекдотов, где в одной и той же ситуации (например, прыжок с Бруклинского моста) по-разному вели себя американец, француз, китаец и русский. Из этого вербального кривого зеркала, утрирующего каждую заметную черту (а один из основных жанров анекдота и есть по существу устная карикатура), мы усваивали само понятие «идентичность».

В мире, где принято обращение «сэр», как и триста лет назад, не заходит солнце. В Британское содружество входят две страны G7 и четыре страны «большой разведывательной пятерки». Борется ли этот мир в наше время за свое особое место под солнцем, пытается ли выстроить самостоятельные форматы за пределами формальных союзов? Безусловно. Это пытался делать принц Чарльз, когда прибыл на задуманный Турцией мемориальный саммит, посвященной столетию битвы при Чиниккале, вместе с лидерами Австралии и Новой Зеландии, войска которых участвовали в этом долгом сражении. Это пытался делать премьер Дэвид Кэмерон, когда под предлогом борьбы с коррупцией созвал в Лондон в начале мая очень разнообразный набор стран Третьего мира. А пакистанец Садык Хан, которого конкурирующие лейбористы провели на пост мэра Лондона? Ведь он представляет не одного себя, а целый пласт иммигрантов, прибывших, точнее даже призванных еще в индустриальную – до-виртуальную эру, которые готовы целенаправленно ассимилировать собратьев по вере и обычаям с других континентов, а свои знания, опыт и связи применять для дела британской внешней политики.

В американских стратегических институтах не зря возникла вполне искренняя паника в связи с Brexit – именно из-за той паники мытьем и катаньем проталкивалась на пост главы партии тори удобная кандидатура. На случай, если вдруг не удастся прикрутить обратно выпавший винтик «особого партнерства», высказывался план подключения Парижа к системе «Пяти глаз».

Еще один факт, оставшийся вне фокуса нашего массового вещания, состоит в том, что эти «дергания за рычаги» провалились дважды. Хотя в Лондоне стала премьером секретарь внутренних дел Тереза Мэй – плоть от плоти «Пяти глаз», состав ее правительства оказался совсем «неудобным». А Париж, примерно исполнивший вассальную роль в «арабской весне», не прикрутился винтиком, как хотелось. В меморандуме Эйро-Штайнмайера девять страниц, и ни на одной не упоминается ни Америка, ни НАТО. Зато упоминаются: Сирия и Ирак, Магриб, Сахель, Западная Африка, Африканский рог. Все это уже было в проекте Средиземноморского союза Николя Саркози. Но он не вел речь про общий флот, общую береговую охрану, общую службу гражданской обороны и… общую разведку – отдельную от «Пяти глаз». Этот текст, слитый через польский телеканал, был большим сюрпризом, чем Брексит. На что же здесь натолкнулся Вашингтон? На французский имперский проект.

Досужие алармисты приписывают Владимиру Путину злокозненные «гибридные» интенции: он, дескать, и Брексит придумал, и Трампа на сцену вывел, и европейских «новых правых» породил. Те, кто это пишет, знают, что это чушь, что европейским подвод ным течениям много десятилетий, что существует много организационных, совещательных, мобилизующих сетей, относящихся к британской и французской неоимперским проектностям. Если говорить о французском целеполагании, то есть такая структура, как Ассоциация франкофонии. Она объединяет отнюдь не только Францию и ее бывшие колонии. В ее состав входят, например, Армения и Латвия. И существование этого невидимого субстрата бывало сюрпризом и для нас – в момент голосования на Евровидении. Хотя бы этот эпизод, надеемся, научит нас обращать внимание на формы публичной дипломатии других стран.

И старый британский, и современный французский методы экспансии демонстрируют как превосходство интересов над сантиментами, так и активное стремление конструировать общественные связи с инородцами, иноверцами, представителями других рас. Напротив, приманка языковой близости обрекала имперских строителей на катастрофы. Пафос Российской империи в Первой мировой войне полагался на панславизм – и империя рухнула. Распадающаяся Османская империя грезила пантюркизмом – и разлетелась на куски. Два увлечения современной Турции – с уйгурами и туркоманами – стали двумя подножками для Анкары. Зато нынешние инициативы примирения с Россией и Ираном, Египтом и Израилем открывают ей геополитические перспективы, притом – в отличие от навязанного Госдепом в 2011 году проекта – без участия Запада. Тот же выбор по существу стоял и перед нами: либо попадаться в те же (или аналогичные) капканы, что накануне Первой мировой войны, либо открывать новую эру и новое качество межполюсных отношений.

Капканы Леванта, Балкан и Закавказья имеют много общего. Их идеологический элемент образуется не только из актуальных и исторически сложившихся претензий полюсных центров на зоны влияния, но и из «промежуточных амбиций», которые и составляют предмет манипуляции третьих, внешних сил. Это амбиции малых стран, то входивших в состав разных империй, то строивших собственную государственность. Это амбиции этнических групп, неразборчивых в союзниках, а также старых и новых религиозных меньшинств, больше пригодных для разрушительных, чем для строительных целей. Здесь можно вспомнить крупнейшего русского мыслителя и опытного дипломата Константина Леонтьева, предостерегавшего от иллюзий в отношении «естественных» славянских союзников России.

В практической имперской политике недопустимы три вещи. Нельзя добиваться лояльности, ничего не предлагая взамен. Нельзя строить планы на зыбком фундаменте сантиментов. Нельзя оставлять забытыми отеческие могилы. Кстати, и могилы попутчиков, попавших в геополитические жернова[63].

Имперскому сознанию свойственна интенция защиты слабого, но империя также способна быть великодушной к былому врагу куда больше, чем малая страна или безгосударственный народ. Взаимное великодушие реально, когда две полюсообразующих державы одинаково прочно стоят на ногах. Несложно заметить, что настороженность немцев к русским, почти не заметная в 1990-х, в последние два года резко возросла, и тем больше питается необоснованными страхами, чем больше Германия утрачивает свой полюсообразующий потенциал. Напротив, Франция, обретая силу, проявляет и больше великодушия. Настрой Турции на сближение с нами – также признак не слабости, а восстановления самостоятельности и силы. Не только сам факт провала путча в Турции, но и та активность общества, которая его остановила, доказывает состоятельность Турции как полюсообразующей страны.