Макс охотник. Книга третья - Виталий Конторщиков

— Это тебе подарок мой — цени. — И опять заржал, вот у них жизнь на этой земле то ли плачут то ли смеются, и того и другого почти поровну.

Глава 32

Пятно, светлое пятно, моё восприятие фиксировало только это белестное марево, сознание металось в пелене, нужен якорь. Кто сказал про якорь? Что такое, где я? Мелкие крупицы разного цвета вспыхивали перед, чем? Да что происходит? Мыслю, уже хорошо, но почему ничего не чувствую, где моё тело?

Постепенно, вместе с этим пониманием закрутился цветной калейдоскоп, шёпот, я слышу шёпот, но не понимаю, не могу разобрать ни слова. Да что такое, мать его происходит. Злоба, я знаю это моя злоба, кто нибудь — помогите!!!?

Цветные пятна прекратили свой хоровод и я, я смог увидеть, смутно, очень нечётко но, было движение, что то двигалось, и шёпот, он нарастал, голоса я слышал разные голоса. Так, игра, Москва, турнир, Нада. Мою голову, словно фигуры в тетрисе заполняли фрагменты памяти и видения, откуда такое сравнение, а, из реала, реал это?

Вспышка, боль, о, моя голова, а вот и тело присоединяется к ощущениям, пока слабенько, лёгким покалыванием, но я воскресаю. Да, знаю, я должен воскреснуть, был бой, потом меня вызывали на ковёр к главному, Ну моему божественному, но почему всё пошло не так как всегда, почему…

Ах, это ещё что, что происходит, почему так ярко светит лампа, лампа? Какая в игре лампа, так, спокойно, понял, меня хотят достать из капсулы, моя память со скрипом и щелчком вернулась на место, и я вспомнил — всё. А-а-а, твою мать, лица, я вижу лица, это Белозар, что он говорит, не понимаю, а вот и Нада, и что она опять плачет. Вот я и говорю, странный мир то плачут, то смеются. Бах, да какого хрена, почему опять я в центре, что у них тут воет, как серена, хм, сирена и есть. Так, я в капсуле, геля нет, меня готовятся доставать, зачем?

Хлоп, опять игра, снова Белозар, говорит, ага понимаю, Вот и Нада, тоже говорит, не, эта чёта кричит, ага, Макс — она кричит Макс, так, понял, они меня перетягивают из реала в игру и обратно, надо кому то остановится, да как такое возможно что меня удерживают здесь и одновременно вынимают там. Нада, надо ей сказать, что бы меня оставили в покое, вот только где?

Спокойно, был бой — я погиб, значит, я под трибунами, здесь оставаться никак нельзя, надо добраться до авантюристов, или ещё куда, сказать, надо сказать, сейчас.

— Воды, — потолок поменял место со стеной, о, живительная влага, как же хорошо.

— Нада!!! — Мне казалось, что я ору, но её ушко почти касалось моих губ, значит, слышит она меня, мягко говоря, плохо. Так, но слышит, сейчас… Ах ты сука жизнь, ору, я всё ещё в капсуле, прошу меня не трогать, ору — отпустите обратно, отпустите!!! Замерли, смотрят, блин опять забегали…

Да святые угодники как же больно, болит всё, о нет, вот опять Белозар, держит за руку, хорошо, от его руки хорошо, Нада, где Нада, а вот.

— Нада, — теперь и я слышу свой хрип, — Нада, скажи им пускай отпустят, там скажи, пусть меня вернут, я сам выйду, сам… — Пространство схлопнулось в точку и…

Свежий, насыщенный цветочным ароматом воздух, белый потолок, повернув голову, я огляделся. Присутствовало лёгкое головокружение, и боль, пульсирующая боль. Раз чувствую боль, значит, жив, а ещё этот ароматный воздух, я точно в игре, да и Нада, вон в кресле спит. Подобрав ноги, я сел, не сразу, но сел, да, давненько я себя такой развалюхой не ощущал наверно с Травников. Комната замедлила своё вращение и наконец-то, жёстко зафиксировалась.

Открылась дверь, милое создание в белоснежном чепчике и таком же халате, внесла целую гору еды, вызвав в моей утробе целый взрыв, казалось, что каждая моя клетка сама потянулась к этому подносу, милая девушка сама аккуратно влила в мой рот зелёную жидкость, со вкусом концентрированной полыни. Головная боль, пульсируя в висках, стала проходить и вскоре исчезла без следа. С улыбкой, она подвинула ко мне накрытый едой стол, с целым молочным поросёнком, и кучей всяких разносолов, руки сами потянулись разорвать брюхо этой свинье, но мне вручили кувшин с горячим бульоном, против чего я тоже не возражал.

Когда к моей трапезе присоединилась Нада я даже не заметил, девушка в чепчике давно ушла, а я всё не мог насытиться, даже во времена моего лечения, я не испытывал такого чувства голода, трижды я прерывался когда мне казалось что больше съесть невозможно, но спустя минуты, я опять набрасывался на еду.

Наверно целый час я только потреблял, за это время мы не сказали друг другу не слова, она тоже оголодала, но наелась куда как раньше меня, и сейчас просто сидела и смотрела, как исчезают со стола последние яства. Не понимаю, куда что делось, но вместилось всё.

Вдоволь покрякав, извергая из себя газики, я, почёсывая, почему-то зудящую грудь смотрел на свою девушку, и не знал что ей сказать, просто не представлял как начать разговор, складывалось ощущение что мы словно чужие, и в то же время очень близкие, вот так и сидели, молча смотря друг другу в глаза, пока она не начала плакать.

Сорвавшись с места, чуть не опрокинув стол, она с разбега упала мне на грудь, повалив на кровать и захлёбываясь слезами, стала истошно шептать, покрывая поцелуями моё лицо.

— Прости, прости, я не знаю, что на меня нашло, всё будто в тумане, словно это была не я. -- Слушая свою любовь, меня без конца накрывали волны радости и даже похоти. А она всё говорила.

-- Боже как мне стыдно, милый, любимый, прости меня, мне не жить без тебя, я поняла, что не смогу, никак не смогу, если тебя не будет рядом, какая же я дура, прости, умоляю.

Слёзы потекли безудержной рекой, её плечи сотрясались, нежные уста с горькими слезами продолжали покрывать меня поцелуями, сползая уже к моей груди, где она и замерла. Казалось, на время даже перестав дышать.

А потом, одетая на меня незнакомая рубаха,с громким треском разлетелась